Полуденный демон. Из цикла «Дилижанс с историями»

– Илья Ильич, – решила наконец открыться Софья. – Кажется, я действительно схожу с ума.

– Почему вы так решили? – доктор подался вперёд в кресле и пристально посмотрел на свою подопечную.

Та, заметно нервничая, неожиданно перевела разговор:

– Не хотите послушать мои новые стихи?

– С удовольствием, – Лукин откинулся на розовый бархат с золотым шитьём, словно готовясь выслушать тяжкую исповедь. Он знал, что графы Осинины неимоверно тревожатся от того, что их дочь пишет гнетущие душу стихи. Попытки же успокоить страдающих родителей каждый раз натыкались на сомнения – в их глазах он был всего лишь уездным фельдшером…

Софья устремила свой взгляд в небо за окном и по-детски, с надрывом выдала:

Когда-нибудь забытая могила подёрнется пожухлою травой

И только ветер с безудержной силой выть будет каждый вечер надо мной…

Пройдёт сто лет, но никого не тронет – ни жизнь моя, ни смерти странный лик

Лишь дух оплачет прах давно остылый и бытия необратимый миг…

Последние слова вырвались с рыданием из уст несчастной. Это стало неожиданным для неё самой и Софья, едва справившись с эмоциями, смущённо вытерла слёзы.

– Простите…

Доктор поспешил к барышне и по-отечески обнял за плечи.

– Какие проникновенные строки! Да у вас превосходный талант, дитя моё, – с неподдельным восторгом похвалил Илья Ильич создательницу скорбных элегий.

– Вы считаете, поэзия мрачного толка – это нормальное явление?

– Видите ли, Софья Петровна, – покашлял в кулак доктор, собираясь с мыслями. – Стихотворцы – натуры деликатные, ранимые и даже страдальческие. Мрачная поэзия, как вы её называете, помогает им выражать то необъяснимое, болезненное, что запрятано где-то глубоко… Поэзия любого толка – есть лекарство от душевных мук… Вы, полагаю, хорошо знакомы с творчеством Пушкина? Среди образованной публики он и сейчас весьма популярен.

Лукин, чуть приподняв подбородок, принялся цитировать тихим проникновенным голосом:

Стою печален на кладбище,

Гляжу кругом – обнажено

Святое смерти пепелище

И степью лишь окружено…

– Или вот, послушайте – Бодлер:

В холодном инее и в снежном урагане

На горизонте мрак лишь твой прорежет свет, Смерть – ты гостиница, что нам сдана заране,

Где всех усталых ждёт и ложе, и обед!…

– Мрачной поэзии предавались многие и многие… Теперь и ваши стихи встанут в ряд со строками великих.

– Скажете тоже, – улыбнулась Софья. Было видно, что она заметно успокоилась. – А не может такого случиться.., – девушка снова занервничала, затеребила кружевной платочек. – Что мои стихи… через них я взываю к злой силе и она является?

– Что в вашем понимании есть «злая сила»?

Немного помешкав, девушка рассказала доктору Лукину о ночном происшествии.

– Я почти убедила себя, что схожу с ума, что это – приступ очередного безумия. Но взгляните сюда!…

Софья показала рукой на пол с орнаментом, который недавно был выложен паркетными плитками из разных пород дерева. Пётр Михайлович опасался, что дочь в момент тяжкой меланхолии может выкинутся из окна своей светёлки[5 - Светёлка – небольшая светлая комната в верхней части дома.], и недолго думая, распорядился подготовить ей покои в одной из нижних комнат. На свежей ещё древесине отчётливо виднелась глубокая царапина.

– Это след от… копыт… когда этот жуткий господин расшаркивался в поклоне, – с содроганием произнесла Софья. – Что вы на это ответите, Илья Ильич?

Лукин прекрасно знал, на что способны душевно больные, к каким изощрённым уловкам они могут прибегнуть. Он много прочёл медицинской литературы о случаях галлюцинаций и телесных психотических приступах, которые обозначались термином «melancholia metamorfosis». Однако доктор не позволял себе ошибиться… Он достал пенсне и с видом заправского сыщика принялся изучать странный след.

– Софья Петровна, вы рассказывали кому-нибудь ещё о случившемся? – забеспокоился Илья Ильич, вставая с колена и поправляя казинетовый сюртук.

– Нет… Я боюсь, мне не поверят, – отрицательно мотнула головой девушка. – И не хочу расстраивать маменьку, они так переживают за меня.

– Пусть этот разговор пока останется между нами. Я же постараюсь как можно скорее прояснить столь щепетильную ситуацию, – доктор Лукин ободряюще подержал графиню за руку и поспешил откланяться.

Ближе к полудню Софья расположилась у раскрытого окна и принялась листать книгу с новеллами Жорж Санд. Непревзойдённая королева французского романтизма – так называли эту писательницу в кругах любителей словесного творчества. Софья уже предвкушала удовольствие от любимого занятия, но гнетущее чувство нарушило все планы. Казалось, обречённость прилетела с порывами ветра, а вместе с ней и пугающий шёпот, в котором отчётливо слышались слова: «Моя милая… Давай поиграем в тщетность бытия»… Девушка, с ужасом отпрянув от окна, собралась было помчаться прочь, как вдруг её внимание привлекли громкие голоса с улицы. Она заглянула за муаровые шторы и увидела итальянца Козимо, служившего у них дворецким. С важным видом тот стоял на парадном крыльце и разговаривал с молодым человеком, в котором Софья тут же узнала ворка Есения.

– На какое время вам назначено и как доложить их сиятельствам? – допытывался дворецкий у незваного посетителя.

– Мне не назначено… Я лишь прошу позвать молодую барышню, – настаивал на своём ворк, сминая в руках верверетовый картуз[6 - Верверет – хлопчато-бумажный бархат. Картуз – разновидность фуражки.].

– Как вас изволите представить? – Козимо сверлил глазами простолюдина, в тайне осуждая юношу за дерзкий вид и настойчивость. Из-за сдерживаемого возмущения лёгкий акцент в речи итальянца стал более заметным.

Книжка с тихим стуком выпала из рук, а щёки тут же вспыхнули лихорадочным румянцем. Софья с колотящимся сердцем пустилась бежать через анфиладу комнат к выходу и неожиданно столкнулась с Глашей. Девушки испуганно ойкнули, потирая ушибленные лбы.

– Там вас ворк дожидается! – горничная буквально закричала шёпотом.

– Не пристало девице так вести себя, – строго проговорила Софья не то Глаше, не то себе самой и уже спокойным шагом двинулась дальше.

Она не помнила, как вышла на крыльцо, как отослала дворецкого и поприветствовала негаданного, но вместе с тем желанного гостя. От волнения всё вокруг плыло, будто в тумане.

– Здравствуйте. Мне бы поговорить с вами… наедине, – ворк стоял на вытяжку, чтобы тоже не выдать своего смущения. Но оно сквозило во всём: в выражении лица, в голосе, в суетливых движениях рук. Зелёные глаза, пронзительный взгляд и черёмуховая родинка на левой щеке…

Есений

– Тогда прошу в дом, – Софья изящным жестом указала на парадную дверь, пытаясь изо всех сил сдерживать предательскую дрожь.

Ворк отрицательно мотнул головой, сделал шаг назади и решительно произнёс:

– Благодарю за приглашение… Но не согласитель ли вы прогуляться со мной?

Юная графиня долго не раздумывая, решительно зашагала вниз по ступеням. Ворк поспешил навстречу, протягивая руку. «А у него хорошие манеры», – с удовольствием подумала Софья и вложила свои пальчики в ладонь гостя. Тёплая волна разлилась по телу и девушка тотчас же забыла о волнениях, преследующих её злым роком.