Зика и У камина

– Танюшка, а помнишь, как я тебя катал на велосипеде? А потом мы бросали его на опушке леса и безумно любили друг друга, целовались до крови на губах, не могли насытиться друг другом…как я был счастлив с тобой, больше никогда ни с одной женщиной я не испытывал такого…

– Ты прислал мне письмо, сказав , что не приедешь больше и что женишься…а в конце письма – сухое «прости»…знал бы ты, как я голосила всю ночь, подушку от боли сердечной искусала, а утром пошла на вокзал и бросилась под товарный поезд…

– Боже! Что я наделал! Если бы вернуть все назад…но жизнь одна…как я виноват перед тобой, Танюшка… жизнь наказала меня, сурово наказала: жена была, да сгорела в пятьдесят лет от рака… нелюбимая трех сыновей мне родила, да только внуков мне не дождаться уже никогда: все трое, один за одним, молодыми ушли мои кровиночки… Прости меня, любимая моя, прости за все!

– А знаешь, Димушка, когда ты уехал в столицу, вскоре я поняла, что частичка тебя во мне, – Таня положила свою изящную руку на голову Дмитрия и погладила нежно шелк его русых волос.

Дима несколько минут смотрел на Танюшку, пытаясь понять сейчас, о чем говорит его любимая.

– Ты бросилась под поезд будучи беременной? Ты так возненавидела меня, что лишила жизни не только меня, но и нашего ребенка?!

– Что ты, что ты, Димушка… В ту горькую ночь, накануне которой я получила твое злосчастное письмо, скинула я ребенка от предательства твоего, обезумела я от бездушия твоего…но а дальше ты уже знаешь…Поцелуй меня, любимый, на прощанье, – неожиданно произнесла Таня.

Губы сомкнулись: полынную горечь от Танюшкиных губ почувствовал на мгновение Дмитрий, но, открыв глаза, увидел снова Огненную Деву. Она бойко соскочила с его колен и прыснула со смеху:

– Айда танцевать, – скомандовала чаровница.

Дева протянула ему свою руку – и они закружились в смертельном танце…А огонь в камине все разгорался и разгорался, и жар его передавался танцующим.

Утром одна из домработниц обнаружила  тело Дмитрия Олеговича в кресле-качалке, у давно остывшего камина: его глаза были ясными, на лице застыла улыбка, голова – повернута к окну… будто он до сих пор смотрел на чье-то до боли  знакомое и такое дорогое ему отражение…