И. П. Павлов – первый нобелевский лауреат России. Том 2. Павлов без ретуши

– А вы, верно, все уже прочитали?

Тогда Дмитрий Петрович объяснил ему, что первая читала эту книгу нервнобольная жена брата по совету Боткина.

– Да, и в этом проявился ум Боткина, – проговорил, уходя из лаборатории, Менделеев.

* * *

Мне было тяжело хворать, но нелегко пришлось во время моей болезни и Ивану Петровичу. Мы жили тогда в университете, а ходить Ивану Петровичу в лабораторию нужно было на Выборгскую сторону. Дворцовый и Троицкий мосты разводились. Ходил он через Николаевский мост, потом по набережной и переходил на Выборгскую сторону через Литейный мост. Всегда самым точнейшим образом возвращался он к обеду. Когда опыт сильно его заинтересовывал, то после обеда он снова отправлялся в этот длинный путь, и частенько возвращался часа в два ночи без всякого признака усталости, хотя утром опять предстояло такое же путешествие. Так воодушевляло его решение научных задач. И это продолжалось не неделю, не две, а целую зиму. Возможно ли было для меня не удивляться ему и не стараться избавить его от всяких житейских мелочей и забот? Поэтому тяжело мне было переносить свое заболевание, которое плохо отзывалось и на Иване Петровиче.

Надо сказать, что во время этой моей болезни, когда я таяла, как свеча, Иван Петрович говорил мне не раз:

– Верь, если ты умрешь, то я брошу науку, которую, как ты знаешь, сильно люблю, и уеду в глушь земским доктором.

На это я решительно ему отвечала:

– Предсмертная воля всегда свято исполняется. А моя воля потребует, чтобы ради меня ты продолжал служить науке и всему человечеству.

К счастью, лечение Боткина подействовало благотворно, я через три месяца была совсем здорова. Тут подошло время нашего отъезда за границу.

В Бреславле и Лейпциге

Мы поехали в Бреславль

, где уже раньше Иван Петрович работал у профессора Гейденгайна; там встретились с доктором Левашовым

из клиники Боткина и с доктором Роговичем

из Киева.

Николай Афанасьевич Рогович

Устроились мы на разных квартирах, но обедать и ужинать оба доктора приходили к нам, так как наша хозяйка согласилась кормить их вместе с нами. Вот в эти-то вечерние часы отдохновения получила начало игра в подкидные дураки, которая в последующем служила самым приятным отдыхом для Ивана Петровича в продолжение всей его жизни до самой кончины. Правила этой игры постепенно совершенствовались под названием «Дурацкой Конституции»

.

Общий вид города Бреслау

Как всегда, Иван Петрович был настолько увлечен лабораторной работой, что свой пыл невольно передавал соотечественникам, работавшим одновременно с ним. Он буквально очаровал их, Рогович садился у его ног и говорил: «Жан, Жан! Если бы я был женщиной, то увез бы тебя в Италию».

На это Иван Петрович отвечал:

– А я бы с такой дурой не поехал, – чем несказанно огорчал простодушного добряка.

Во время игры в дураки, в которой я тогда не принимала участия, бедный Рогович постоянно оставался дураком. Он бросал игру и шел ко мне за утешением. Каково же было его отчаяние, когда приходила горничная и сообщала:

– Господин доктор остался еще семь раз!

По правилам «Дурацкой Конституции» все проигрыши приписывались тому, кто сбежал от игры.

Недолго пришлось поработать в лаборатории до отъезда профессора на каникулы. Не помню, куда уехали Левашов и Рогович, а мы по рекомендации Гайденгайна поехали в Саксонскую Швейцарию

. В очаровательно милом местечке Шондау мы провели все каникулярное время.

В виду близких родов, я не решалась делать больших прогулок, а Иван Петрович не желал оставлять меня одну. Ознакомился он с красотами Саксонской Швейцарии, когда приезжали к нам профессор Стольников и доктор Лукьянов

с женой. Мы с Лукьяновым оставались в нашей прелестной променаде. Лукьянов не любил ходить, а особенно бегать, как Иван Петрович. Он говорил: «Я вполне доволен красотой равнины, где Эльба шумит».

Под конец нашего житья в Шондау приехал повидаться с нами Дмитрий Петрович. Не зная немецкого языка, он все же превесело проводил время за пивом с немецкими докторами и студентами.

Покойно и счастливо окончилось каникулярное время. Мы вернулись в Бреславль и поселились в Брейтештрассе у Шлоссер Майстера Постоль. Заняли две комнаты: одну маленькую для Ивана Петровича, а другую побольше для меня с ребенком. Комнаты сообщались дверью. Рядом с нами жил молодой англичанин, впоследствии профессор в Австралии.

На время родов приезжала ко мне сестра Ася из Вильно, которой надо было посоветоваться с докторами о своем плохом здоровье. Мне она очень помогла своим уходом, так как я не хотела отвлекать Ивана Петровича от его занятий.

Должна признаться, что я вся была поглощена своим сынишкой, с которого буквально не спускала глаз, помня потерю первенца! Пришлось нам взять кормилицу, так как у меня не оказалось молока. Заботы же об Иване Петровиче стояли у меня на втором плане.

Сами мы все время обедали в ресторанах и кухмистерских, недорогих, но отнюдь и неплохих, что называется в ресторанах средней руки. Каково же было мое удивление и огорчение, когда у Ивана Петровича появились сильные боли в желудке, и дело закончилось полной потерей аппетита! По совету своих приятелей докторов, работавших с ним вместе, он стал выпивать по небольшой рюмочке хорошего портвейна – эффект был чудодейственный.

Институт физиологии в Лейпциге

Чтобы не повторилось это печальное приключение, а также, чтобы сократить наши расходы, неожиданно увеличившиеся на кормилицу, я стала закупать провизию и сама готовить обед. Понятно, обеды были не изысканные, но свежие и абсолютно доброкачественные. Благодаря этому, прекратилось наше хождение по кухмистерским. Иван Петрович был несказанно доволен, но не довольны были Левашов и Рогович, кормить которых я не могла согласиться в виду неудобств с хозяйством. Наш малютка стал общим любимцем квартиры. Хозяева – муж и жена – называли его «наш маленький принц», забавлялись с ним и Левашов с Роговичем и Адами. Огорчало меня только то, что пришлось отложить его крестины до переезда в Лейпциг.

* * *

Мы переехали к профессору Людвигу в Лейпциг только в конце весны. Здесь была греческая церковь. Греческий священник окрестил мальчика и устроил всем присутствующим на крестинах роскошное угощение. Забавно было, что оба наши русские приятели желали быть крестными отцами сыночка. Рогович прибежал ко мне и сказал:

– Ни за что не берите в крестные Левашова! У него тяжелый взгляд – от его взгляда мухи дохнут.

В.М. Бехтерев в 1884 г.

Мы посмеялись над такими суевериями. Окрестил все-таки Рогович, так как с Левашовым у Ивана Петровича вышло в это время какое-то недоразумение.

В Лейпциге мы попали в целую русскую колонию. Короткое время были Лукьянов, Сиротинины, Зелинский

с женой, Бехтерев

с женой и семилетним сыном, Высокович

с женой и шестилетней дочерью. Там же мы познакомились с русскими студентами, обучавшимися в семинарии, устроенной министром Толстым

для подготовки преподавателей древних языков.

Здесь Иван Петрович положил основание своим занятиям гимнастикой. Он и большинство его товарищей поступили в гимнастическое общество. Так как они были плохими гимнастами, то им отвели особого «фортунера». Из всего этого нам вышла большая потеха.

Серафима Васильевна Павлова. 1885 г. Фотография Otto Hach, Лейпциг

Назначен был гимнастический праздник. Все члены общества должны были публично выступать под руководством своих учителей. Недолго думая, русские решительно отказались участвовать в празднике. Но их учитель чуть не со слезами умолил не отказываться от выступления, так как этим они лишили бы его праздника. И вот отправились мы смотреть на выступление своих мужей. К нашей потехе мы получили места как раз напротив их отделения. Можете себе представить наш хохот, когда вместо того, чтобы перепрыгнуть через палку, наши гимнасты, держась за нее руками, лежали на ней животом, а товарищи перетаскивали их за ноги на другую сторону. Все шло в таком же духе. Но учитель остался доволен, так как они хорошо угостили его в пивной.

Иван Петрович Павлов. 1885 г. Фотография Otto Hach, Лейпциг