Усть-Лабинские зарисовки

– Деточка, приходи к нам работать, – в шутку предлагают они мне. – А мама пусть дома посидит с братиком.

Дома с детишками, которые только народились, долго оставаться нельзя. Надо выходить на работу. Раньше маленьких детушек в поле с собой брали, да одних дома оставляли.

– Серденько кровушкой обливалося, на них глядючи. Немного в живых осталося, – вздыхает бабуля. Я плачу, мне жалко бедных детушек.

Бабушка снова прядёт. Из пестрых клубочков она навяжет мне и шапок, и рукавичек, и носков. У неё целых шесть спиц, но она в них не запутывается. А я умею вязать только крючком. Меня научила моя тётушка.

Её зовут Валентина Андреевна. Она врач. Дома делает нам уколы и ставит банки, а на работе лечит всем зубы.

Тётушка работает на эфиромасличном комбинате.

Там много цветов – розы, жасмин, касатики. Растут и деревья. Их называют очень забавно – катальпы. У катальпы такие большие листья, что из них можно смастерить парус для кораблика или сделать шляпу. А из длинных семян-палочек – игрушечные сабли.

Там всегда очень вкусно пахнет. Тётушка говорит, что на комбинате делают из цветов духи. Ей нравится, когда я называю её крёстной любимой мамочкой.

Крёстная мамочка очень красивая. Все зовут её «шамаханская царица», как в сказке «про золотого петушка». Она похожа на цыганку: чёрные волнистые волосы, чёрные глаза, вся такая тонкая, изящная.

Тётушка говорит, что только с хорошими зубами можно стать зубным врачом.

Я люблю, когда она по утрам приходит к нам домой, колотит в ставню и кричит: «Эй, вы, сонные тетери! Отворяйте брату двери!»

Крёстная всегда приносит с собой сладости: горький шоколад без сахара и зелёный яблочный зефир. Мама с папой говорят, что она «шехеризада» и может исполнить любое наше желание.

Тётушка не носит ни серьги, ни бусы для красоты, как цыганки на базаре, но когда мы идём вдвоем по улице, прохожие оборачиваются вслед и цокают языками: «Вай-вай!»

У неё много духов. Особенно я люблю «Красную Москву» в пузырёчке из Кремля и «Красный мак» в жёлтой коробочке с красной кисточкой. Я могу с ними играть, это мои сокровища, и она отдаёт мне пустые флакончики, когда духи заканчиваются.

У мамы другие духи: «Рижская сирень», «Уральские самоцветы». Они пахнут не хуже тетушкиных, и мама тоже не носит серьги. И платья они шьют у одной портнихи – Титовны. Но на тётушке они смотрятся лучше.

Крёстная за шалости меня никогда не ругает, только смеётся и называет «Буля», что значит «цибуля». Это большой толстый белобрысый лук. Я не обижаюсь. Она моя крёстная мама, и ей всё можно.

Моя тётушка недавно вышла замуж. Муж у нее красивый, Григорием звать. А еще с ними живут родители Григория – Манька да Гордей. Я их видела. Они почти не покидают свою комнату и всё время молятся. Бабушка говорит, что они старообрядцы. И Вале надо помочь построить отдельный дом и съехать от них вместе с мужем. Я их боюсь. Они машут на меня руками и кричат: «Тикай, тикай, дивонька, отселя». Я тоже буду помогать маме с папой строить новый дом для Вали и её Григория.

Я люблю, когда бабушка прядёт. Колесо скрипит, веретено крутится. А еще я очень боюсь за бабушку. Мама читала мне сказку про Спящую Красавицу. Она нечаянно укололась веретеном и заснула на долгие годы. И я смотрю, чтобы бабушка не уснула за работой, а то она зевает, потому что рано встаёт, топит печку и готовит на всю семью.

Овечья шерсть такая колючая, вся в репьях да в череде. Потому овец бабушка стрижёт вместе с папой. А козий пух – мягонький, его вычёсывают с козочек мама и тетя. Из шерсти и пуха прядут нити, а потом вяжут на спицах.

Возле печки суетятся крохотные «жёлтые одуванчики» – цыплята. На полу рассыпано пшено, приготовлено блюдце с водой, а сверху перевёрнутый стакан, чтобы пили только по краю. Они ещё маленькие, глупые, могут облиться, простудиться и заболеть.

В углу комнаты стоят ухват, кочерга и совок. Они нужны для нашей печки. Сама печка – красивая, белая, на ней синькой нарисованы цветы «мальвы» или «рожи», как называет их бабушка и её подруги.

Подруги частенько забегают к бабушке в гости. Зовут друг друга «бабочки», «сеструшки» или «кумочки». Бойкие на язык и такие весёлые. Только вот песни поют грустные. И я не всегда понимаю, о чем они, эти песни. Поют и на мамином языке, и на том чудном, на котором говорит бабушка.

На печке в большом горшке булькает тыквенная каша с пшеном. Я не люблю такую кашу, но бабушка сажает в огороде много тыкв. Они вырастают размером с бочку и все, кроме меня, радуются хорошему урожаю – сытая зима будет.

Ещё я не люблю мамалыгу. Это кукурузная каша. Её режут ножом как хлеб. Но взрослые говорят, что она сытная и питательная.

Мне не нравится и бабушкин холодный борщ. Там щавель, крапива и варёное яйцо со сметаной. Его варят по весне, когда появляется первая зелень. Я выбираю из него только яйца.

Папа тоже не любит холодный борщ: «Опять пустохлёб сварили! Зелёные борщи – хоть портянки полощи».

А бабушка всегда с ним спорит: «В горшке не пусто и в брюхе густо».

Я очень люблю настоящий кубанский борщ. Бабуля знает много секретов и учит меня с малолетства.

Лучшее мясо – говядина с чёлушкой! Сельдерей – волшебная приправка, «утеха для желудка», и без неё никак. А ещё корень петрушки, бочковые помидоры, с перцем да с хреном.

– Да смотри, бери не свёклу кацапскую, а бурачок наш, полосатенький, чтобы добела зажарился, – подсказывает бабуля. – Обжаривай на смальце, чтобы свининкой пропахло, всё посытнее будет.

Я киваю головой. Мне и так всегда сытно. Если борщ на хранение, в погребец, то сметану подают отдельно. А если сразу на стол, то кладут в борщ, и горшок на припечек – томиться.

Меня разморило, клонит в сон. В духовке топится молоко. Уже каймак на целый палец. Достать да слизать, но духовка ещё горячая, печка трещит и сыплет искрами, хотя поддувало давно закрыто.

– Вьюшки-то, вьюшки, запамятовала! А ты што молчишь? – вопрошает бабушка.

– Знать бы, что такое «вьюшки». Может, мы съели их уже, вместе с каймаком, – думаю я.

Бабушка делает «варёнку» из топлёного молока. Сверху – вкусный каймак. Мама называет его «варенцом», а папа – кислятиной. Печёт блины-кружевницы. Блинчики получаются очень тонкие, и папа берёт их сразу стопкой: «Визьмишь в руки, маешь вещь».

В доме вкусно пахнет хлебом. Он лежит на полке, за ситцевой занавеской. Бабушка испекла его по утру. К поду прилипли капустные листья, на которые кладут тесто, когда пекут хлеб.

Она достаёт караваи из печи деревянной лопатой и бросает на лавку. Стелет поверх чистый фартук и садится на них. Затем сымает фартук, и булки поднимаются как надутые шарики. А ту, которая остаётся смятой, забирают на двор, кормить живность.

– Бабушка, дай хлебца, – канючу я. – Ну хоть горбушку, хоть мякушку.

– Неча кусочничать. Сбирутся усе, та и зараз сядом вечерять, а то в пузо накидаешь попусту, – добродушно ворчит она. – И то опара поспела.

В большой глиняной макитре «живёт» опара. Иногда она вылезает из макитры и ползёт по стенке. «О, побёгла, горемычная, не дождалася свово часу».

Большое сито летает в бабушкиных руках словно мячик. Она подметает стол птичьим крылышком. Насыпает муку горкой и вбивает туда яйца и сыворотку. «Мучица воздухом напитаться должна, справнее тесто будет».

Пирожков бабушка печёт два ведра: с фасолью, с горохом, с капустой, с картошкой, и с печёнкой. Бабушкины пирожки всегда разной формы, их не перепутаешь. А когда не хватает начинки, смазывает тесто маслом с яичком. Получается вкусная пышка – «лепендик». Лепендики всем нравятся!

Но самая вкусная еда, конечно же, лапшевник. В начале бабушка раскатывает тонкие круги теста. Они сохнут по всей комнате: и на столе, и на кровати. Затем скатывает их и нарезает лапшу. Её варят и запекают в духовке с яйцами и маслом.

А когда папу продувает в кабине за рулем, бабушка готовит пышку по особому рецепту: наливает на нее скипидар и обматывает папину спину. К утру папа становится бодрым и веселым.

А ещё бабуля умеет стряпать «бобышки». Она печёт толстые пышки, затем жарит на сковороде мак, крутит его на мясорубку и разводит мёдом. И в этот «маковый мёд» обмакивает каждую пышку. Папа говорит: «Так вкусно, что ум отъешь!»

На ужин она делает вкусные вареники с разными начинками, а потом обжаривает их на сале.

Я папу, маму и тётушку зову «господа», а бабушку и брата – «товарищи»: «Господа-товарищи, пошли вечерять!»

В сенцах на полатях стоит здоровенный тазик с холодцом. Его варят всегда «на косточках», так вкусно потом их обсасывать.

– Тю, грец вас визьми! И мослы обглодали, як в голодный год, ироды, – ругается бабушка на того неведомого «ирода», который их обглодал. Наверное, это братик или коты.

Котам нельзя жить в хате, их не пускают на порог. И живут они в клетушке в сарае. А если кто и забегает, Тиховна кричит: «Носются як оглашенные и сраму не имут». Наверное, не имут, потому что крутятся всегда под ногами, норовят утащить то, что плохо лежит.