Мазарини

Эти события очень обеспокоили Урбана VIII и его окружение. Его пугал триумф Габсбургов и Фердинанда II по итогам окончания второго периода Тридцатилетней войны, который почти полностью был обеспечен блестящими победами талантливого имперского полководца Альбрехта фон Валленштейна. Главной задачей папы римского в данный момент было сохранить статус-кво в Северной Италии.

Нельзя сказать, что Урбан VIII был слишком умен. Но иногда небо посылало ему озарение, которое часто является основой успеха. Этим озарением для папы стало решение послать в Северную Италию Джулио Мазарини.

Между воюющими сторонами начались закулисные переговоры. Сопровождавший папского легата Антонио Барберини молодой дипломат выехал в район боевых действий с целью посредничества и возможного примирения. Несмотря на дождливую погоду и непролазную грязь, Джулио был бодр и весел, хотя немного волновался. Он верил в самого себя.

Политические события прошедших лет несколько скорректировали взгляды и пристрастия Мазарини. Он понимал, что победы Католической лиги могут привести к созданию универсальной монархии, диктовавшей свою волю всей Европе. Ему, как папскому дипломату, это было невыгодно. С другой стороны, Джулио обратил внимание на страну, население которой было в два раза больше, чем в Испании, а ее первый министр начал править столь эффективно, что его решения стали существенно влиять на ход событий на континенте. Впрочем, то же заметил кардинал Франческо Барберини, ненадолго вышедший тогда из своей обычной меланхолии. А кардинал Антонио предоставил своему помощнику полную свободу действий.

Главные усилия Мазарини были сосредоточены на том, чтобы обеспечить свободу альпийских проходов, как для французов, так и для габсбургских армий. Его первая встреча с Ришелье состоялась 29 января 1630 года в Лионе. Здесь, сопровождаемый герцогом Монморанси, кардинал пребывал в ожидании второго похода в Северную Италию на помощь де Неверу. Первый министр Франции не спешил, тщательно планируя каждый свой шаг. Возможно, он выжидал, как развернуться события дальше. Миссия молодого папского посланца заключалась в том, чтобы объяснить Ришелье намерения своего господина (т. е. Урбана VIII), предложить помощь в урегулировании конфликта и посредничество между французской стороной, с одной стороны, и савойским герцогом и испанцами, с другой.

Задача была не из легких, решить ее помогли не только дипломатические способности, но и хорошая осведомленность о внутренней ситуации в Испании и Франции, их главных внешнеполитических целях и планах. Джулио знал о нежелании французского правительства ввязываться в европейскую войну в данный момент. Финансы страны находились в критическом состоянии, здоровье короля также оставляло желать лучшего. Как раз в это время он надолго отдалился от своей жены Анны Австрийской, у которой не было детей. Его младший брат и наследник Гастон Орлеанский вместе с противниками Ришелье постоянно интриговал с целью занять французский престол. Когда кардинал начинал свою итальянскую кампанию, он был полновластным господином в Париже. Но стоило ему уехать, как герцог Карл Лотарингский вторгся в пределы Франции с целью посадить Гастона на престол и покончить с правлением Ришелье.

Поэтому, несмотря на боеготовность своей двадцатитысячной армии, произведшей исключительно сильное впечатление на Мазарини, французский министр по-прежнему хотел воевать в Европе чужими руками. Уже близилась к концу подготовка к высадке в Померании сильного противника германского императора – шведского короля Густава II Адольфа. Ришелье давно вел с ним переговоры и собирался заключить договор о субсидировании военных действий шведов на континенте.

Французский кардинал ничего не знал о Мазарини перед встречей в Лионе и подозрительно воспринял приезд неизвестного итальянца: «Мазарини прибыл сюда, скорее, с целью шпионить, нежели угрожать… Не исключено, что он представляет интересы наших врагов… он может быть таким же испанцем и савойцем, как и проповедником». Ришелье, прежде всего, видел в Мазарини человека Колонны. Еще удивительно, что он предоставил ему вместе с венецианским посланником целых два часа.

И не ошибся, не прогадал. В ходе беседы предубеждение постепенно рассеивалось. Ришелье увидел, что предложения папского посла были достаточно серьезны. Ведь Джулио к этой встрече тщательно готовился и принял к сведению добрый совет кардинала Мориса Савойского, хорошо знавшего Ришелье: на кардинала нельзя было давить. Вежливая и ненавязчивая манера Джулио, его готовность долго слушать собеседника и воспринимать стиль беседы покорили Ришелье. Посланник Урбана VIII мягко упомянул о трудностях зимней кампании в Италии и немного преувеличил готовность савойской и габсбургской сторон идти на приемлемые компромиссы. В результате Мазарини обеспечил несколько встреч противников в Казалетто, Пинероло, Гренобле и Шамборе.

Конечно, это был большой риск. Его встречи с Ришелье представляли собой смесь авантюризма, ума и храбрости. Несомненно, барочная культура сформировала у Джулио культ героя, совмещавшего в себе античные и современные черты. Его герой был мужественным и смелым, но, следуя своей цели, мог использовать любые приемы. Но лейтмотивом деятельности Ришелье тоже было применение всех средств и методов для достижения наилучших политических результатов в своем государстве и за его пределами. Поэтому они недаром поняли друг друга. Ришелье надолго запомнил и оценил способности молодого дипломата Урбана VIII. «Мой инстинкт подсказал мне, что передо мной гений,» – позднее записал он в своих «Мемуарах».

Часто бывает так, что сильно разгоревшийся костер затухает сам по себе, то ли из-за начавшегося дождя, то ли из-за того, что в него перестали подбрасывать сучья и ветки. Судьба распорядилась лучше политиков и генералов, осажденных и осаждающих: дизентерия и тиф основательно просеяли армии враждующих сторон в Северной Италии. Испанский генерал Спинола умер под стенами Казале, герцог Карл-Эммануил – в своей столице в Турине. Последнему наследовал Виктор Амедей, муж сестры Людовика XIII по отцу Кристины. Ничья смерть не была плохой новостью для Ришелье. «Все в руках божьих, – посмеивался тогда кардинал, сам человек очень болезненный, – когда приехал этот Мазарини, все обернулось самым благоприятным образом».

9 августа 1630 года первый министр Франции предоставил Джулио последнюю аудиенцию перед отъездом в Париж. Он уклончиво и скептически заметил, что имел «добрые намерения, но малую власть, и не верил, что переговоры закончатся результативно». Ришелье подгоняли угрожающие донесения о болезни его короля. Умри сейчас Людовик XIII – и ему туго бы пришлось. Французский монарх не был безвольным, как часто пишут о нем биографы, но не любил вникать в политику и понимал, что Ришелье ему необходим.

Поэтому мир в самые короткие сроки был сейчас очень нужен кардиналу. В беседе с папским дипломатом он допускал, что мог бы провести более успешную кампанию. Джулио был крайне деликатным и заметил, что французский министр одержал верх, насколько это было возможным, над всеми – над папой, Савойей, своими внутренними противниками и даже Испанией: для кардинала ничего невозможного не существует.

Действительно, предпринятые по приказу Ришелье энергичные санитарные и организационные меры позволили укротить волну эпидемий и дезертирства во французской армии, восстановить ее боеспособность. Началось новое и энергичное наступление французов из Савойи в направлении Пьемонта.

Мазарини был полон восхищения фигурой великого министра Людовика XIII, ставшего для него образцом государственного деятеля на всю жизнь. Вскоре ему предстояло вновь выбрать себе господина. Многое зависело от того, как развернуться дальнейшие события. Хотя Джулио по-прежнему продолжал добросовестно служить Святому престолу, со дня встречи с Ришелье он, вследствие как восхищения, так и политической интуиции, благоприятствовал интересам Франции в Европе. Как мы дальше увидим, на протяжении всех 30-х годов дипломатия Мазарини, несмотря на свои заданные «сверху» цели, не шла вразрез с дипломатией первого министра Франции.

На одной из встреч с кардиналом Ришелье в Пинероло в апреле 1630 года Мазарини познакомился с еще одним примечательным человеком – отцом Жозефом. Этот незаметный капуцин, которого уже именовали «серым кардиналом» и «вторым я» Ришелье, был самым доверенным лицом и, пожалуй, единственным другом первого министра Франции. Отец Жозеф имел явные прокатолические симпатии и был не прочь поддерживать мир и союзнические отношения с Габсбургами и католическими князьями Империи. Он позволял себе часто спорить со своим господином и другом, и тот это терпел, поскольку понимал, что для его оппонента важны, прежде всего, государственные интересы Франции. В жизни же отец Жозеф, как отзывались о нем современники «от природы и нарочитых стараний… был замкнутым в себе человеком, который, кроме как в случае необходимости, редко давал себе отдых в обычной чувственной жизни и который вдобавок к уставу ордена, казалось, предписал себе еще и собственный устав…» Постель, в которую обычно укладывался Жозеф, являла собой тощий жесткий матрас, положенный на доски. Спал он без простынь, не снимая власяницы, которую весь день носил под заскорузлой и изодранной рясой. От постоянных бичеваний на спине и плечах почти никогда не заживали раны, и первое соприкосновение с мартасом, наверно, причиняло ему острую боль. Но «серый кардинала» привык к таким неудобствам и выучился не только терпеливо их сносить, но даже радоваться им – эта боль посылалась и терпелась ради вящей славы Божией и во спасение души. Долгая привычка развила в нем такую выносливость, что позже к умерщвлению плоти он прибавил еще и пытку, прописанную врачами. Тогда считалось, что прижигание затылка раскаленным железом поправляет слабевшее зрение. Поэтому Жозеф, откидывая капюшон, обнажал красневший ниже тонзуры, вечно воспаленный от регулярных ожогов рубец. Таков был режим правой руки кардинала Ришелье. Как видим, аскет Жозеф и жизнелюб Мазарини были явными противоположностями, но в Северной Италии капуцин подыгрывал папскому легату, стараясь утихомирить итальянские амбиции Ришелье.

В июне 1630 года открылся общегерманский рейхстаг в Регенсбурге, на котором попутно шли напряженные переговоры о заключении мира. Официальным послом кардинала там был Брюлар де Леон, неофициальным – отец Жозеф. Почти головокружительный успех Габсбургов на втором этапе Тридцатилетней войны делал императора Фердинанда довольно упрямым – он не желал идти на признание достижений Франции в Северной Италии. Жозефу, де Леону и Мазарини пришлось несладко. Первый текст договора, ограничивавший французские территории в Италии и права де Невера на Монферрато, был отклонен кардиналом Ришелье.

Во второй половине октября 1630 года французское наступление в Пьемонте развернулось с новой силой. Отдохнувшие войска маршала де Лафорса достигли Казале, где мужественно держался осажденный испанскими войсками гарнизон Туара. Готовился последний бросок на позиции де Кордовы. Но тут внезапно на горизонте появился всадник, отчаянно старавшийся привлечь к себе внимание и размахивавший каким-то свитком. Более того, он во все горло кричал: «Мир! Мир! Кончайте стрелять!» Изумленные солдаты увидели донельзя перепачканного Мазарини, доставившего де Лафорсу согласие Кордовы снять осаду Казале и вывести свои войска без всяких условий. Папский легат сообщил и о подписании мирного договора в Регенсбурге на более выгодных для Франции условиях. Несколько месяцев спустя европейские газеты запечатлели этот подвиг, поместив на своих страницах небольшую гравюру, на которой был изображен всадник, машущий двум армиям белым свитком. Так Мазарини вошел в историю в роли воина-миротворца.

Спустя годы Джулио вспоминал этот день с удовольствием. В одном из писем 1638 года он так описывал свои впечатления: «Я говорил на публике более четверти часа. Каждый был согласен с тем, что я произносил, и начинал выражать свой восторг. В хаосе беспорядочных выкриков стало трудно отличить француза от испанца – все стали братьями по крови, армии обнимались…»

Долгожданный мир был заключен – испанцы покидали Казале, имперские войска – Мантую, закреплявшуюся за герцогом де Невером. Ришелье проникся еще большей симпатией к итальянцу-дипломату и официально поблагодарил его. Заметим, успех Джулио был во многом обеспечен стечением обстоятельств: на севере Германии уже появился со своими дисциплинированными солдатами, взятыми впоследствии за образец для армии вождя Английской революции Оливера Кромвеля, грозный для Империи шведский король. Но его великолепные качества дипломата уже ни у кого не вызывали сомнения.

Война завершилась, и вновь за дело взялись политики. В 1631-1632 годах при посредничестве Мазарини был заключен ряд выгодных для Франции соглашений с Савойей и властями Турина. Они подтверждали достигнутые договоренности в Регенсбурге и предоставляли беспрепятственный проход французским войскам через Северную Италию. Так переговоры, которые вел Джулио Мазарини, помогли на время успокоить Мантуанское «осиное гнездо» и освободить всю неиспанскую Италию от любых иностранных войск.

В литературе распространено мнение, что с начала 30-х годов Джулио Мазарини становится тайным агентом Ришелье. Мы этого наверняка сказать не можем. Не будем, поэтому, делать никаких далеко идущих выводов и сенсаций, ибо эта версия ничем существенным, кроме конфиденциального тона писем от кардинала к Мазарини, не подтверждается. Возможно, это тоже часть легенды о Мазарини.

Биографы также расходятся в том, когда же Джулио в первый раз посетил Париж. Некоторые даже относят это событие к 1629 году. Но прямых свидетельств на сей счет не обнаружено. Скорее всего, Мазарини впервые приехал во французскую столицу в январе 1631 года. Да и этот факт остается малоизвестным. Он пробыл там три месяца, выполняя поручения по делам Северной Италии, и контролировался папским нунцием в Париже Алессандро Бичи. Джулио, наверно, был настолько поглощен своими обязанностями, что совсем не оставил никаких записей о впечатлении, произведенном на него городом и его жителями. В Париже он познакомился с Абелем Сервьеном, военным министром Ришелье с 1630 года. С тех пор Сервьен, способнейший политик, становится другом Мазарини на всю жизнь. Свое впечатление о Джулио военный министр выразил Ришелье таким образом: «Этот господин Мазарини – самый достойный и самый умелый слуга из всех, когда-либо бывавших у Его Святейшества». Сервьена немало покорило и умение Мазарини разбираться в архитектурных стилях. Джулио одобрил дворец, построенный архитектором Жаком ле Мерсье на улице Сент-Оноре.

Во французской столице папский дипломат не преминул познакомиться поближе и даже подружиться с Шавиньи – молодым и симпатичным государственным секретарем Ришелье, которого кардинал тогда очень любил. Новые знакомые были почти ровесниками: Мазарини понравился Шавиньи, которому и в голову не могло прийти, что в один прекрасный день разговорчивый итальянец станет преемником и продолжателем дела Ришелье. Вот тогда появится зависть и ревность.

Несомненно, Джулио играл в Париже двойную роль. Ему, как папскому посланцу, были открыты двери испанского посольства. От посла короля Филиппа – высокомерного, но недалекого Мирабеля – он узнал о секретных переговорах между Марией Медичи и Мадридом. Скоро об этом стало известно как Урбану VIII, так и Ришелье. Оба приняли это к сведению. Джулио был вознагражден. Давая инструкции французскому послу в Риме попросить у папы пост нунция для Мазарини, Ришелье заметил: «Я не могу назвать человека, от кого бы Его Святейшество получил больше информации, чем от него (т. е. Мазарини)».

Примечательно, что первому министру Франции в это время становится небезразличным, что о нем думает безызвестный ранее итальянец. Ришелье просит Сервьена при случае «убедить Мазарини, что все, что говорят плохого обо мне – ложь, и что я люблю его и надеюсь на него больше. Чем он может пожелать».

Заслуги молодого дипломата не остались незамеченными и в Риме. Несколько дней спустя после своего «подвига» в Казале, в октябре 1630 года от своего друга и покровителя Саккети Джулио узнал, что папа римский намерен серьезно покровительствовать его карьере, но при одном условии – он должен принять духовный сан. Признаться, молодой дипломат размышлял над этим довольно долго. И решился. Во время его очередного пребывания во Франции, 18 июня 1632 года нунций Бичи совершил в церкви Сен-Менгуль скорый обряд посвящения Мазарини в духовный сан. Бичи, впоследствии назначенный Людовиком XIII приором монастыря, станет добрым другом папского дипломата. На это Джулио согласился, в первую очередь, ради карьеры и богатства: по приезде в Рим он становится каноником церкви Св. Иоанна Латеранского, затем прелатом с почетным обращением Монсиньор. Его включают в состав секретариата римской курии в должности протонотариуса. С начала XVII века секретари папы жили и работали во дворце римского понтифика и благодаря личному общению с папами обладали немалым влиянием. Они были в курсе всех дел Рима, поскольку занимались составлением документов, канонических постановлений и указов, перепиской папы с государями Европы.

С другой стороны, легкое движение ножниц, едва нарушившее красивую линию локонов прически и наметившее тонзуру, превратило Мазарини в человека, ускользающего от руки гражданского правосудия, что немало помогало ему позже, во время министерства во Франции.

И в секретариате римской курии Джулио занимался, в первую очередь, дипломатической работой. Но клан Барберини знал его истинные таланты и пытался найти им более практичное применение. К тому же, осыпая Мазарини милостями, папа римский официально прикрепил его к дому кардинала Антонио Барберини. Поэтому в 1633 году Джулио становится аудитором легата в Авиньоне кардинала Антонио, т. е. чрезвычайным послом и одновременно вице-легатом, т. е. заместителем посланника папы. Урбана VIII очень интересовала Франция, с одной стороны, с другой же он предпочитал своего старшего племянника и таким образом исключал Джулио из числа настоящих «приближенных». Недоброжелатели Мазарини в курии судачили, что, послав его в Авиньон, его попросту сослали.

Можно полагать и так. Тем не менее, Джулио, который время от времени служил в соборе Св. Иоанна Латеранского и занимался делами Авиньона, стал одним из самых доверенных друзей кардинала Антонио. В великолепном дворце Барберини, законченном архитектором Бернини, Мазарини бывал очень часто. Обитатели дворца – артисты, художники и писатели – вели веселую светскую жизнь, не отличавшуюся набожностью и святостью. Здесь устраивались роскошные пиры, часто играли в карты. А молодой кардинал Антонио в своих любовных похождениях использовал Джулио в качестве посредника. Последний, впрочем, в этом деле не отставал от своего «падрони», о чем часто злословили его будущие враги и сочинители исторических анекдотов.

Разве этого было для него недостаточно?

Казалось бы, это – вершина успеха для сына нетитулованного дворянина. Однако был ли Мазарини полностью удовлетворен достигнутым? Другой бы на его месте считал, что достиг пика своей карьеры. Римлянин по рождению и культуре, молодой прелат как будто находился под высоким покровительством Святого Отца, но не хотел вечно оставаться каноником или простым прелатом – положение, достойное уважения, но для него вполне заурядное. Как оказалось, достигнутого Джулио было недостаточно – недостаточно денег, власти, а главное – масштабов для реализации своей неуемной энергии и беспокойного ума.

И совсем не зря он интуитивно обратил свое пристальное внимание на страну, которой умело и ловко правил кардинал, государство, которое, как он чувствовал, ему предстоит завоевать. Позднее Мазарини признавался, что уже тогда нашел для себя землю, «прочную и навсегда определенную». Определенно, это был авантюризм! Но он удался.

Великий предшественник

И этот разума огонь неистребимый
Останется, когда сойду во мрак.
Неистовый и непоколебимый,
Он будет озарять твой каждый шаг

    Андриена Лафайет

Как уже давно догадался читатель, Франции предстояло в недалеком будущем стать второй родиной и основной сферой деятельности Джулио Мазарини. Поэтому есть необходимость подробнее остановиться на характеристике этого государства и политике его фактического правителя кардинала Ришелье.

Всему в этом мире что-то предшествует. Джулио Мазарини не свалился на французскую землю с неба. Просто человек с такими взглядами и мышлением был нужен этому государству в то время. И просто у него был великий предшественник, очень походивший на него в одном и отличавшийся в другом.

В 1607 году папа Павел V распорядился ускорить утверждение понравившегося ему двадцатилетнего французского аббата в сане епископа Люсонского. При этом якобы были произнесены слова: «Справедливо, чтобы человек, обнаруживший мудрость, превосходящую его возраст, был повышен досрочно».

Есть и другая версия этого случая. Противники Ришелье утверждали, будто он предъявил в Риме поддельный документ, удостоверявший, что возраст позволяет ему претендовать на сан епископа. Во время церемонии посвящения в сан папа Павел V, выслушав речь, произнесенную на чистейшем латинском языке юным Арманом Жаном дю Плесси де Ришелье, рукоположил его в епископы. А уже после этого действа виновник торжества попросил прошения у Святого отца за то, что солгал ему насчет своих лет:

– Ваше Святейшество, отпустите мне великий грех: я ведь не достиг надлежащего возраста!

Павлу V ничего не оставалось делать, как дать юному епископу требуемое отпущение. Затем римский понтифик заметил своим приближенным:

– Этот молодой человек будет со временем недюжинным плутом. Он далеко пойдет.

Так один плут наследовал другому на посту первого министра Франции. Это, конечно, шутка, хотя в любой шутке есть доля правды. В самом деле, Ришелье, а затем Мазарини вывели Францию из кризиса, подготовили гегемонию Франции в Европе и в значительной мере определили ход развития французской государственности вплоть до Великой Французской революции конца XVII века.

13 августа 1624 года Арман Жан дю Плесси де Ришелье, недавно посвященный в сан кардинала, становится первым министром французского королевства. На этом посту он бессменно пробудет 18 лет, 3 месяца и 20 дней – вплоть до самой своей смерти. По иронии судьбы примерно такой же срок будет править Францией и его наследник – кардинал Мазарини. Основой всей жизни кардинала Ришелье были государство, которое он любил и стремился преобразовать, и власть, за которую крепко держался и постоянно боролся.

Нельзя сказать, что политическое мышление Ришелье было самым передовым для своей эпохи. С точки зрения исторического развития таковыми являлись политические теории, внутренняя политика и дипломатия, возникшие в ходе Английской революции середины XVII века. Но политическое мышление Ришелье оказалось наиболее подходящим для Франции и стран с похожим уровнем развития экономики и государственности.

XVII век был для Франции временем перехода от монархии дворянской, аристократической, к бюрократической и в социальном плане смешанной абсолютной монархии. В этом смысле Жан Арман дю Плесси как бы олицетворял свою эпоху, ибо был сыном сеньора де Ришелье и Сюзанны де ла Порт, дочери Парижского адвоката, происходившего из буржуазной семьи. Взгляды молодого дю Плесси формировались во время царствования Генриха IV Бурбона, продолжателем политики которого во многих отношениях был кардинал. Основными и неизменными задачами первого министра были внутри своего королевства – государственная централизация и монополизация власти во Франции, во внешней политике – ее возвышение и политическая гегемония в Европе.

Ришелье не только управлял – он находил время для того, чтобы запечатлеть для потомков свои мысли на бумаге. В первую очередь, они выражены в «Политическом завещании», которое раньше нередко считали самым точным и кратким документом эпохи правления кардинала. Но ни «Завещание», нм многочисленные письма и бумаги, ни «Мемуары» Ришелье (которые написаны рукой его секретарей) не отражают целиком и полностью его подлинных мыслей и действий. Хотим мы того или нет, но политическое мышление кардинала проявлялось, прежде всего, в его конкретной политике.