Цветы шиповника

– Точно. По улице Маяковского. Только с Невского свернули…

– А на углу продавались шарики…

Сейчас Лера напомнит, как я бухнулся в лужу. Она балдеет от этого эпизода. Ну не виноват я, случайно вышло. Пришлось потом брюки в химчистку относить. Любит Лера романтический бред. Вот и на сериалы потому подсела. Он любил ее, она любила его, и жили они долго и счастливо. От меня требуется только кивать и подливать спиртное.

– Арсюша, я такая счастливая, что у меня есть ты! Я так тебя люблю!

– У меня отличный тост. За любовь. До дна.

– Мне девчонки все завидовали, когда я с тобой гуляла. У меня было много подружек. А, кстати, куда они все подевались?

– Зачем тебе завистливые подружки? От них одни неприятности.

– Только Маша и осталась. Знаешь, Маша считает, ты не должен так со мной обращаться…

– Просто она мало меня знает. Давай выпьем за друзей.

Свечи догорали, я уже начал томиться, а Лера все не достигала нужной кондиции.

– Помнишь, как я попал в больницу, а ты за мной ухаживала? – сказал я, чтобы хоть что-нибудь сказать.

– Помню. Ты только устроился в строительную фирму.

– Приехал на объект, а там полным ходом стройка. Напоролся на железяку, кровищи было…

– А я тебя лечила. Я была твоей персональной сиделкой, – лепетала Лера, а руки ее шарили по моему телу. В воздухе запахло изнасилованием. После вечернего марафона с Анечкой я уже ничего не хочу.

– Сейчас приду. – Аккуратно освободился из объятий и позорно бежал на кухню. На нижней полке за соленьями-вареньями у меня спрятана чекушка. Одно движение – и она в кармане.

– Дорогая, у нас есть виноград? – невинно осведомился я.

– Да, в холодильнике.

– Не могу найти, посмотри сама.

– В овощнике.

– Не может быть, я там два раза смотрел.

Нетвердой походкой Лера подошла к холодильнику и, не глядя, достала спелую гроздь.

– Спасибо, любимая. Что-то я выпил лишнего. Помоешь виноград?

Лера безропотно стала к раковине. А я направился обратно и щедро плеснул водки Лере в бокал. Сей напиток даже здорового мужика свалит с ног, не то что мою благоверную.

Лера принесла виноград. Кормлю ее как маленькую и всовываю в руку свой чудо-коктейль.

– За мою дорогую жену!

Она делает глоток и морщится.

– Так дело не пойдет! За мою любимую женщину полагается пить до дна.

Я улыбаюсь. Я нежен и великодушен. Еще какое-то время выслушиваю пьяные откровения, а потом отношу Лерочку в спальню и заботливо укрываю одеялом. Сладких снов, милая.

Настроение скачет на запредельной отметке. Какой я все-таки молодец, сколько непростых ситуаций разрулил. Немного жаль Аню, молодая, глупенькая, она еще не научилась вести себя с мужчинами. Напишу потом сообщение. Банальное люблю, скучаю. Все же не стоило столь резко разговаривать. Впрочем, сама виновата, я не сопливый мальчик, чтобы манипулировать мной!

Москва, на горизонте маячит наша дорогая столица. А вдруг именно меня назначат руководителем московского филиала? Надо показать себя с наилучшей стороны…

* * *

Михаил (Кактус)

– Давай выпьем за то, что мы сейчас пьем! – Мы с Антонио чокнулись коньяком и налегли на нехитрую закуску. У нас традиция – раз в месяц устраивать посиделки в его берлоге. Антонио принципиально не ходит в ресторан, и дело тут не в деньгах. Он терпеть не может человеческое общество, делая исключение лишь для пары-тройки человек. Мы с ним врачи-травматологи, чиним руки-ноги, возвращаем пациентам их привычный облик.

– Смотри, последняя шикарная модель, что я себе подарил! – Он сует мне под нос коробку, не больше обувной.

– Что это?

– МК IV, танк времен Первой мировой, – гордо ответил Антонио. – Одна из первых русских моделей. Обрати внимание на гусеницы. Нет, ты только взгляни! Специально в Китае заказывал. Полтора месяца посылку ждал.

Антон собирает модели военной техники, это самая главная его страсть. Этих моделей у него штук восемьдесят, и останавливаться на достигнутом он, похоже, не собирается. Постоянно сидит на форумах, где ему пишут такие же фанаты и коллекционеры. Также он оформляет выставки ко Дню Победы и пару раз выступал со своей коллекцией перед школьниками.

Вдоль стены через всю комнату тянется стеллаж, доверху забитый моделями. Стеллаж тоже дело рук моего друга. Проектировать и собирать мебель – его второе увлечение. Мебель получается громоздкой и, на мой взгляд, неудобной, съедает добрую половину комнаты, однако Антонио с упоением будет рассказывать, как прибивал очередную полочку.

Наверно, это прекрасно, когда у человека есть увлечение, когда он готов месяцами переписываться с другими городами и странами в поисках самой лучшей гусеницы для своей коллекции.

Антонио убежденный холостяк и мизантроп, хотя наши медсестры считают его обаятельным и всячески пытаются познакомиться поближе.

– Что я, больной, что ли? Еще бабу на шею вешать. Оно мне надо? – всякий раз отвечает он, едва на горизонте появляется мало-мальски симпатичная девчонка, оказывающая Антону знаки внимания.

– Будет тебе обед готовить и за порядком следить.

– Уж она-то проследит. Первым делом выкинет все мои танки и водрузит на полках свой хлам. В пору, когда я был молод и кудряв, привел я как-то подружку в дом. Она мне такой порядок навела, половины деталей недосчитался. А что до обедов, то у меня мультиварка есть. Продукты забросил, кнопочку нажал – и никаких проблем. Самое главное – мультиварка помалкивает. Не пилит, мозг не выносит. А то у нас, бывает, идешь мимо сестринской, оттуда визг, гвалт. Никаких нервов не хватит!

Я по-доброму посмеиваюсь над его манерой выражать мысли. Антону тридцать лет, и он мой лучший друг. Выглядеть старается лет на десять старше, отрастил огромную бородищу и демонстративно надевает пиджак на голое пузо. Мы пьем коньяк в его холостяцкой квартире и разглагольствуем о вечном.

– Сдается мне, практиканткам ты очень нравишься. Особенно той, голенастой. Неспроста она каждую минуту за советом бегает. Михаил то, Михаил се. Глазом не успеешь моргнуть, уведут и окольцуют.

– Что я, козел, чтобы уводиться?

– Это я так, предупреждаю на всякий случай. Сколько лучших из нас теряло мозги при виде смазливой мордашки.

– Ты о чем сейчас? – сухо спросил я, чувствуя, как у меня каменеет лицо. Больше года прошло, а до сих пор эту стерву забыть не могу. Элеонора! Моя боль, мой зубовный скрежет, мой ночной вой, мой парафренный бред. Я, как сопливый пацан, робел и терялся в ее присутствии.

У нее были длинные черные волосы и смуглая кожа, родимое пятно на предплечье, которое я с упоением целовал. Пахло от нее земляникой и утренней свежестью. Она была красива какой-то дикой, неземной красотой, которая сводила меня с ума.

Она курила тонкие сигареты и пила пина-коладу, забавно оттопырив мизинец. Она была дерзкая и насмешливая, она была со мной, потому что так захотела.