Партия, дай порулить

– Стиль – это ваше дело. Я что, за свои бабки буду такую одежду напяливать, чтобы вам понравиться? – с нарывом сказала Глафира.

«Вот же ежик», – подумала Кира. Она не понимала такой резкости и удивлялась ей. Она сама никогда, даже в сложный переходный период, с людьми, старше ее по возрасту и статусу, так себя не вела. Да у нее бы этого и не получилось. Мама очень жестко ее прессовала, контролировала каждый шаг и была скора на расправу. Кира ее сильно боялась, поэтому старалась вести себя тише воды и ниже травы.

Хотя мать ей было почему-то жалко. Однажды мама познакомила ее со щеголеватым мужчиной. Он был старше матери, красил волосы и улыбался, обнажая крупные лошадиные зубы. Дядька Кире не понравился, при встрече он смотрел на нее умильным взглядом и целовал большим влажным ртом. Однажды мама увидела, как Кира вытерла щеку после его поцелуя, и вечером перед сном залепила пощечину:

– Ты что, маленькая идиотка, хочешь, чтобы Иван Семенович меня бросил? Хочешь, чтобы я всю жизнь одна прокуковала с тобой, спиногрызкой?

Кира сильно плакала, ей было страшно. Мать пугала ее детдомом, рыдала, воздевала руки к небу. В дальнейшем Кира мокрые после поцелуя щеки не вытирала, послушно читала стихи по просьбе Ивана Семенович, рассказывала ему о школьных успехах, и мать успокоилась. Иногда она даже гладила Киру по голове, отчего та вздрагивала и вжимала голову в плечи. Иван Семенович был в их жизни около пяти лет. А когда он ушел, Кира уже выросла, и мать перестала поднимать на нее руку.

– Нет, мне просто интересно, у нас что, нет нормальных волонтеров? Неужели мы должны привлекать таких малолетних хамок? А какая у нее лексика? – возмутилась Обозова-Вострикова.

– Ну, ну, дорогая Элла Эльдаровна, – примирительно сказал Похлебкин, – нам нужны разноплановые волонтеры, к нам и просители приходят разные.

– А если она нахамит какому-нибудь просителю? Представляете, какой репутационный удар по партии? – не согласилась она.

– Да что вы, она с посетителями, знаете, как вежливо разговаривает? Сам слышал, – вступился за Глафиру Вениамин.

– Ладно, мы не за этим пришли, – продолжила речь Тамара Максимовна. – Мы насчет вашего внешнего вида. Вы, наверное, уже поняли, что наш фирменный стиль – это рубашка с закатанными рукавами. Вернее, с одним закатанным рукавом.

– В том смысле, что у нас даже нет времени закатать второй рукав, так мы заняты работой на благо народа, – встрял Похлебкин.

– Ну да, мы пробовали закатать два рукава, а потом решили, что один – это круче, так лучше запоминается, – сказал Капельман, обращаясь к Торопову.

– Маразм какой-то, – пробормотала Кира.

– Так что завтра вы все получите фирменные рубашки. А Вениамин должен закончить развешивать плакаты. Через недельку ожидайте прихода прессы, – сказал Востриков, выдвинув вперед челюсть, уже совершенно успокоившись.

– И будьте так добры, господин Торопов, наладьте дисциплину у себя в ячейке! – подвела итог Обозова-Вострикова, тряхнув серьгами с большими красными камнями.

И делегация в полном составе покинула «Искру».

– Слава богу, умотались, – проворчала Глафира.

Торопов подошел к Кириному столу и присвистнул:

– Что это за красотка на фотке? Прямо модель!

– Невестка Зои Павловны. Старуха тыкала мне в лицо этой фотографией, пытаясь убедить, что на ней запечатлена шалава, – покачала головой Кира.

Все сгрудились вокруг Торопова, пытаясь разглядеть красавицу-модель.

На фото была изображена настоящая сирена: зеленые глаза (могли быть линзы), густые темные волосы (могли быть наращены), загнутые ресницы (явно наращены), полные губы (возможно, накачаны), большая грудь (без комментариев). И, несмотря на всю ненатуральность, а может быть, именно поэтому, она выглядела потрясающе.

– Обалдеть! – присвистнул восхищенный Вениамин.

– Резиновая кукла, – вынесла вердикт Глафира.

– Ухоженная, – тихо сказала Кира.

– Я ж говорю – модель! – подвел итог Торопов.

И только Алла промолчала.

Глава 7

Назира, подруга Глафиры, впервые в жизни не знала, что делать. Ей хотелось удачно выйти замуж, то есть быть богатой, ходить по тусовкам, спать до обеда, одеваться в брэнды. При этом она понимала: чтобы захомутать крутого мужика, нужно из себя что-то представлять.

Девочкой она была умной, хваткой и оборотистой. И понимала, где крутятся большие деньги.

Поэтому решила делать карьеру в политике, в хитросплетениях которой ничегошеньки не понимала. Да в принципе, это абсолютно неважно. Нужно было всеми правдами-неправдами сделать так, чтобы ее заметили и взяли в правление партии. Ну, или как у них называется самая верхушка. Только там можно найти достойный экземпляр для замужества.

Чтобы продвинуться по партийной лестнице, необходимо проявлять себя сейчас, до выборов. Потому что после них рядового партийца просто забудут.

Значит, нужно выслуживаться, мелькать у начальства перед глазами, создавать видимость деятельности, хвататься за самые трудные задачи… А ее поставили работать с жалобами граждан в приемной. И вот это полная засада: откажешься – на карьере крест, не откажешься – тоже крест. Ну кто там тебя увидит, кто оценит? И что делать?

Назире нравилось приходить к Глашке в «Искру». Там было как-то по-домашнему. Не то, что в ее филиале. А вот интересно, как правильно назвать то, чем они занимаются? Ведут прием? Работают? Наверное, все-таки, работают. Вернее, пашут.

В «Искре» тетки не занудные. И мужичок неплохой. Назира положила на него глаз. У него интересный вид: седые виски, морщинки вокруг глаз… Чем-то на Мэла Гибсона похож, хотя, у того глаза жестче. А этот клевый, девчонки обзавидовались бы. А то, что он женат – это еще круче. Правда, машина у него никуда не годится. Какой-то Опель. Они с Глашкой его так и прозвали: Опель-Попель.

«Надо подождать», – решила она. Во-первых, осмотреться, вдруг кто покруче на горизонте нарисуется. Во-вторых, посмотреть перспективы Попеля, вдруг он не собирается делать карьеру в партии, а и правда думает людям помогать. Вдруг он блаженный какой-то. Хорошо бы, конечно, Похлебкина захомутать. Но Назира была реалисткой. Олег Витальевич, как говорила бабушка, «не твой размерчик».

Глафиры все не было, и Назира стала рыться у нее в столе. Сейчас закончится обеденный перерыв, и «Искра» заполнится людьми. Вон сколько страждущих в коридоре! И на что только надеются? Назира презирала таких людей, она привыкла всего добиваться сама. Ходить попрошайничать – точно не для нее. На верхней полке тумбочки лежал блокнот. Назира только начала его пролистывать, как в кабинет вбежала Глафира. Увидев, чем занята ее подруга, она закричала:

– Ты что, оборзела?! Ты че по моим вещам шаришься?

– Чего ты орешь? Подумаешь, на полках порылась. Мне просто нечего было делать. Ты моя подруга, и у нас с тобой нет секретов друг от друга. Или у тебя есть?

Глафира смешалась. Вот так всегда. Назира действовала на нее парализующе. Она была такой уверенной в себе, такой самодостаточной. Она всегда знала, чего хочет, и всегда добивалась этого. Рядом с ней Глаша чувствовала себя какой-то слабой, второсортной.

– Ладно, замяли. А ты чего пришла-то? – сбавила она тон.

– Просто. Пришла на вашего Попеля посмотреть. Ничего мужик, вроде, – заинтересованно сказала Назира.

– Ты что? Он же старый! – оторопела Глаша.

– Дура ты, Глафира Радова. Тут вопрос не в старый – не старый, а в том, состоятельный или не состоятельный, а вернее, перспективный или нет. Мы зачем в партию пришли? – Назира закинула Глашин блокнот в тумбочку, захлопнула дверцу и прошлась по офису. – Мы пришли, чтобы устроить свою жизнь. И нам нужно пробиться туда, наверх.

Она подняла указательный палец, показывая, куда следует стремиться.

Если бы она только могла знать, чем закончится это ее стремление.

– Не вечно же в общественной приемной сидеть, – Назира презрительно скривила губы. – А это значит, что нас интересуют перспективные мужики.

– Разве Опель-Попель перспективный? – спросила Глафира.

– Да не знаю. Надо выяснить. Если нет, то и время тратить не будем.

В это время в офис зашел объект Назириного интереса. Кивнув головой, он включил телевизор и прошел на свое место.