Одному как согреться?

В субботу утром Лида поправила новую причёску, надела новую норковую шубку, на которую наконец накопила, новые сапожки на высоких каблуках и, волнуясь до дрожи в коленках, отправилась навстречу новой жизни. Но, когда она легко, как девчонка, спрыгнула с эскалатора, желая произвести впечатление на «среднего возраста импозантного мужчину без вредных привычек и жилищных проблем», оказалось, что её никто не ждёт.

Станислав появился минут двадцать спустя. Им оказался очень высокий, очень худой и очень пожилой мужчина с длинными седыми волосами, перехваченными шнурком от ботинок. Не извинившись за опоздание, он тут же попросил Лиду называть его Стасиком. Довольно долго водил по Невскому проспекту в поисках кафе, где ему полагалась скидка на вторую чашечку кофе. Наконец, изрядно намочив под дождём шубку, Лида оказалась в битком набитом молодыми людьми тесном зале. Не спросив желания дамы, кавалер заказал две чашечки кофе. Лида намекнула на сок, кофе она с детства терпеть не могла. Но Стасик прочёл длинное нравоучение об отвратительном качестве заводских соков. Лида спорить не стала, тем более что имела в виду свежеотжатый.

Попивая свой, а затем и Лидин кофе, Стасик причмокивал искусственной челюстью и нарочито громко вещал, какой он бесподобный любовник, нежный и сильный, как он доводит до оргазма семнадцатилетних девчонок и как мастерски делает куни.

– Простите, сколько же вам лет? – содрогаясь от стыда и отвращения, поинтересовалась Лида.

– Если честно, шестьдесят. – Стасик поскромничал по меньшей мере лет на двадцать. – И знаете, Лидочка, я предпочитаю женщин до тридцати, но вы неплохо выглядите. Я могу доставить вам наслаждение, какого вы не знали в своей жизни. Поверьте мне. Вы знаете, что такое куни?

– Не знаю. И знать не хочу. Простите. Мне пора.

– Ну и дура, – бросил он ей в след.

На свидание к второму претенденту Лида твёрдо решила не идти. Но пошла, остыв и подумав, во-первых, что это неудобно, ведь человек ждёт (тогда мобильные телефоны были ещё большой редкостью). Во-вторых – а вдруг!

На этот раз она появилась в назначенном месте, на углу Лиговского и Кузнечного переулка, с опозданием на десять минут. Долго растерянно крутила головой в поисках «солидного мужчины спортивного телосложения ростом метр семьдесят пять».

– Лида?

– Да, – оглянулась она на голос. Перед ней стоял едва достигавший ей до плеча субтильного вида мальчик с морщинистым лицом сильно пьющего старика. – Добрый вечер, я Альберт, – прогудел он, дохнув перегаром.

– Извините, я Люда, – неожиданно быстро нашлась Лида, солгав чуть ни в первый раз в жизни.

Вернулась домой совершенно обессиленная. Долго стояла в прихожей перед зеркалом, покачивая из стороны в сторону головой. Потом криво улыбнулась своему отражению, сбросила прямо на пол всё, что на ней было надето, и пошла в ванную. Больше часа стояла под горячим душем, словно пытаясь смыть что-то невидимое, но отвратительно липкое.

Под утро Лиде приснилась неизвестная женщина. На вид лет тридцати. Но Лида почему-то знала, что это Танька. Женщина смотрела строго и с укоризной. Лиде сделалось ужасно тоскливо. Она заплакала.

– Возьми меня к себе. Я совсем одна. Пожалуйста, возьми, – умоляла она.

О Мойше Львовиче Лида почему-то не вспомнила.

– Ещё семь, – загадочно улыбаясь, сказала женщина Танькиным голосом.

– Мы будем с тобой вместе?

– Надо, чтобы ты этого очень захотела.

Тяжело, с неохотой возвращалась в то утро Лида из царства Морфея. Что значит семь, думала она, сидя за кухонным столом и механически размешивая сахар в чашечке с чаем. Ещё семь лет? Или дней? Или месяцев? Какая разница? Дни похожи один на другой, как крупинки сахарного песка. И так же бесследно тают.

И тут зазвонил телефон. Она вздрогнула. Долго не подходила. Но телефон не умолкал. Пришлось ответить.

– Да.

– Лида? Привет. Это Степан. Ну так давай встретимся что ли?

– Простите, какой Степан?

– Ну вот, здрасьте вам. Ты мне записку оставила, что, мол, хочешь познакомиться. Уже забыла? Вспоминай. Ты где живёшь?

– Я? Далеко.

– От какого места далеко?

– Ну…

– Короче, дело к ночи. Куда ехать? Судя по номеру, это Выборгская сторона. А давай-ка через час у метро «Политехническая» пересечёмся. Там неподалёку ресторан «Водопад» имеется. Пообедаем.

Плохо отдавая себе отчёт почему, Лида согласилась. И мир странным образом изменился. Пространство разделилось пополам и трансформировалось в два круга разного цвета, синий и изумрудный, внутри которых чернели точки-зрачки. Дьявол, подумала Лида. Ещё через минуту она целовала тёплые губы, не в силах оторваться хотя бы для того, чтобы глотнуть вина. Они почти не говорили. Степан сказал, что он дантист. Какая разница, подумала Лида. Он пытался шутить. За напускной весёлостью томилась тоска. Причиной тоски было непроходящее похмелье, но она об этом не догадывалась.

– Лидок, а ты при ближайшем рассмотрении ещё ничего себе. Завтра утром я принесу тебе кофе в постель. Пойдём к тебе.

– Спасибо, но я не пью кофе.

Сексуальные отношения представились ей стихией разрушительной, противоположной той, что возносила её теперь до вершин абсолютного блаженства. Ни один мужчина не способен этого понять. А Дьявол – тем более.

– Не сегодня, – с трудом отрывая себя от его губ, добавила она.

– Ну так я тебе позвоню. Завтра.

– Позвони.

– Ты будешь ждать?

– Ждать буду.

Время возобновило своё движение. Но ожидание звонка сделало его тягучим. Это ожидание, возникшее вопреки предзнанию неосуществимости невозможного, выматывало её. Смутная, робкая мечта о счастье земной любви, возникшая в первый момент встречи, истекала в бездну отчаяния.

Лида ждала восемь дней и восемь ночей. На девятые сутки посыпалось. Последнее, седьмое стихотворение начиналось так:

Их ровно семь, не шесть, не восемь,

Рождённых в день поминовенья, —

Запечатлённые мгновенья

Того, что мы у Бога просим,

Но как-то вскользь и впопыхах,

Чему убийцей был мой страх,

И что теперь живёт в стихах…

И заканчивалось:

…Любви земной?

Того, что больше,