Рассвет наступит незаметно

Единственное, что мешало Андрею набрать номер утреннего гостя и высказать свои рекомендации, было появление в гостинице той странной особы, с которой он столкнулся утром у своего дома, практически сразу после визита Васина. То, что они с дочерью крутятся вокруг него, Погодина, не могло быть простым совпадением. А от ответа на вопрос, вызван ли интерес к его персоне странными событиями в Малодвинске или его корни уходят в более далекое прошлое, зависело слишком много, чтобы не обращать на него внимание.

Всю свою сознательную жизнь Андрей руководствовался правилом при любых неприятностях поворачиваться лицом к волне. Сейчас это означало, что к соседкам стоило приглядеться внимательнее и ни в коем случае их не избегать. Врага нельзя оставлять за спиной, даже потенциального. Именно поэтому после здравого размышления звонить Васину Погодин пока не стал.

Возвращаясь из гостиницы, он от нечего делать вышел на набережную. Это ощущение бесконечности времени для него было новым, и Андрей никак не мог к нему привыкнуть. Вся его прошлая жизнь, сколько он себя помнил, всегда была подчинена жесткому графику и суровой дисциплине. И вот сейчас, когда, проснувшись утром, некуда было спешить, он, пожалуй, впервые в жизни остался наедине с собой… и пока не мог ответить на вопрос, нравится ли ему эта компания.

Жизнь в Малодвинске с ее неспешным течением, местечковыми неурядицами и провинциальными сплетнями казалась безвременьем, в котором он завис, как попавшая в паутину муха. Конечно, он мог в любой момент уехать отсюда, вернуться в Москву и ждать нового назначения там, вот только внутреннее его состояние тоже сильно напоминало безвременье, а это означало, что другой картинкой за окном его не изменишь.

Пока Андрей был в гостинице, прошел короткий, все еще летний, дождь, но сейчас снова выглянуло солнце, и мокрая набережная под его лучами казалась политой маслом. Река, извиваясь, как большая сытая змея, ползла куда-то, перекатывая волны. На ее темной глади то здесь, то там светлели четырехугольные пятна деревянных мостков, с которых женщины здесь испокон веков полоскали белье.

«Полоскалки», как их звали в народе, были таким же неотъемлемым признаком Малодвинска, как расписные алтари и уходящие в небо золотые луковицы соборов. Несмотря на то что за окном разворачивался во всю ширь, шагал во весь рост двадцать первый век, а в большинстве домов давно уже был водопровод, женщины по-прежнему предпочитали в любую погоду ходить на реку полоскать белье и мыть ковры.

Зимой для этого прорубали проруби, над которыми склонялись, встав на колени и опуская в ледяную воду красные, потрескавшиеся, распухшие руки. Летом использовали «полоскалки». Местная власть каждый год выделяла деньги на их обустройство, не рискуя нарушать сложившуюся традицию.

Вот и сейчас на одном из дощатых приспособлений столпились несколько женщин, склонившихся над рекой и увлеченно в ней что-то разглядывающих. Пододеяльник за корягу зацепился, что ли? В движущихся, а потом в одночасье внезапно застывших фигурках чудилась какая-то тревога, поэтому Погодин остановился, приложив ладонь к глазам как козырек. Отчего-то ему вдруг показалось важным понять, что именно они там разглядывали. Спустя мгновение над рекой, разносящей звуки далеко по округе, раздался звонкий, оглушительный женский визг, переходящий в вой и причитания. Погодин помчался туда, отметив краем глаза, что так же поступили еще несколько прохожих.

– А-а-а-а-а, – от истошного крика закладывало уши.

Очутившись на берегу, у самой кромки воды, одним из первых, Андрей впрыгнул на хлипкое деревянное сооружение, тут же осевшее под его весом.

– Тихо, – гаркнул он, чтобы прервать терзающий слух звук, – коротко, что тут у вас случилось?

Впрочем, вопрос можно было и не задавать, потому что он и сам уже видел, что случилось. Из толщи воды на него смотрело женское, вернее девичье, лицо. Распущенные волосы извивались, напоминая водоросли. Тело погибшей было наполовину скрыто мостками, видимо чем-то зацепившись за них, поэтому она была похожа на русалку. К сожалению, мертвую. Что за черт!

– Полицию вызывайте, – бросил он какому-то мужику, тоже подбежавшему на крик, но оставшемуся на берегу.

– А «Скорую»? – с возмущением спросила одна из женщин.

– А «Скорую» поздно.

– Боже мой, беда-то какая, – запричитала вторая женщина, та самая, что до этого визжала. – Это как же, молоденькая совсем, вот родителям горе. Не переживут ведь.

– Родителям? Вы знаете эту девушку? – уточнил Погодин.

– Нет, – покачала головой та. – Не знаю. Видела вроде, так у нас город маленький, все лица знакомые. Вот, кроме вашего.

Взгляд у нее стал острый, внимательный.

– Я ее знаю, – вздохнула женщина, спрашивавшая про «Скорую». – Она ко мне в библиотеку ходила. Нет у нее родителей. Это Вика Угловская.

День на глазах окончательно переставал быть томным. Выходит, девушка, укравшая из отеля папку с документами, не сбежала, боясь наказания, а утонула в реке. Было ли это простым совпадением или Вика покончила с собой, не выдержав мук совести? А может, была хладнокровно убита тем, кто подослал ее стащить папку? Что ж, это еще предстояло выяснить.

До приезда полиции Погодин успел увести с «полоскалки» на берег всех людей, а также сдержать наплыв остальных любопытствующих. В то, что на деревянной поверхности остались какие-то следы, он не верил. Девушку в последний раз видели в субботу, сегодня вторник, за это время дважды припускал дождь, так что следы, если они и существовали, давно уже смыты.

По здравом размышлении, полицию он решил дождаться. Несмотря на то что погибшую Викторию он не знал, а имеющейся у него информацией делиться с правоохранителями был не намерен, покинуть место преступления означало привлечь к себе внимание. Этого Погодину уж точно не хотелось, да и знакомство с местными оперативниками могло иметь смысл, поэтому он остался на берегу, исполняя роль случайного законопослушного зеваки.

О том, как устроен приезд полиции на место происшествия, он тоже не имел понятия, так что позиция наблюдателя и в этом могла оказаться полезной. Сначала на берегу реки появился участковый – мужчина одного возраста с Погодиным, но выглядящий не в пример хуже, ежедневной гимнастики он точно не делал, да и излишествам предавался регулярно. Затем прибыла машина Следственного комитета – синяя с красной полосой, на ней приехала опергруппа.

Главным тут же стал криминалист, одобрительно воспринявший тот факт, что деревянный настил совершенно пуст, и тут же разложивший на нем чемодан со своими «прибамбасами». Следователь дал негромкую команду участковому и оперативникам, которые не спеша начали обход толпящихся людей, снимая показания. Когда дошла очередь до Андрея, он спокойно предъявил документы и рассказал все, что произошло с того момента, как он услышал крик.

– Потерпевшую видели?

– В воде? Да. Я думал, кому-то нужна помощь, поэтому подбежал довольно близко. Когда понял, что помочь уже ничем нельзя, попросил людей отойти на берег и никого не подпускал.

Следователь полоснул его внимательным взглядом.

– Разбираетесь? Работа или служба?

– Просто детективы люблю смотреть.

– Любитель, значит.

– Да уж, простите, не профессионал.

– Потерпевшую при жизни знали?

– Никогда не видел, – не соврав ни на йоту, сообщил Погодин.

Следователь снова оглядел его с головы до ног, задержавшись взглядом на замшевых мокасинах, весьма, признаться, дорогих. Глянул в паспорт, который все еще держал в руках. По поводу документа, пожалуй, могли возникнуть вопросы.

– Вы в городе недавно, Андрей Михайлович?

– Чуть меньше месяца.

– Цель визита?

– Отпуск, – как можно простодушнее улыбнулся Погодин. – Я отсюда родом, вот приехал проведать малую родину. Потянуло к истокам, так сказать.

– К истокам, значит.

Погодин видел, что вызывает у следователя некоторое раздражение, и силился понять его природу. Инстинктивное недоверие к чужакам? Или профессиональная привычка подмечать тревожные детали? Ответа он не знал.

– Ладно, Андрей Михайлович, надеюсь, вы еще задержитесь в Малодвинске на какое-то время, если у следствия возникнут к вам вопросы. Не хотелось бы ловить вас в вашей… – он перелистнул страницы паспорта, чтобы посмотреть на прописку, – Москве.

Неприязни в голосе прибавилось, и Погодин немного расслабился. Похоже, она была вызвана все же его столичным лоском, а не высоким уровнем профессионализма. Ладно, так и запишем.

– А какие ко мне могут быть вопросы? – простодушно спросил Андрей. – Девочка утонула, жалко, конечно, но я ее не знал, так что ничего нового все равно сообщить не смогу.

Следователь не ответил, потому что его отозвал в сторону криминалист. Сойдя с деревянной «полоскалки», он что-то негромко говорил, держа в руках кусок довольно толстой проволоки, кажется стальной. Та-а-ак, значится, девушка Вика была привязана к основанию деревянного настила проволокой, из чего вытекает, что версии случайной гибели и самоубийства несостоятельны. Викторию Угловскую убили. Вот тебе и тихий Малодвинск.

После того как следователь его отпустил, оставаться дальше на берегу было неправильно. Конечно, тело Вики еще не увезли, но в планы Погодина не входило расследование убийства, поэтому он счел, что увидел все, что хотел. Пожалуй, теперь надо сообщить об убийстве Васину до того, как к владельцу отеля, где работала девушка, придет полиция с расспросами.

Реакция бизнесмена, признаться, его интересовала. А что, если это Олег Иванович избавился от девушки, разумеется после того, как заставил ее вернуть украденное? Что, если визит к нему, Погодину, был просто уловкой, чтобы отвести подозрения? За долгую жизнь Андрей привык к тому, что верить сказанному слову нельзя, а значение имеют только собственные выводы и ощущения. Поэтому, бросив последний взгляд на то, что происходило на берегу, он зашагал прочь.

Васина он нашел там же, где оставил часом ранее, – в гостинице. Наблюдая по ходу рассказа за переменой эмоций на лице бизнесмена, Погодин приходил к выводу, что девчушку тот не убивал. В свое время его научили читать по лицам, и небольшой процент ошибки был возможен только в том случае, если бы главный предприниматель и меценат Малодвинска оказался гениальным актером.

Олег Иванович бледнел, краснел, пыхтел, вытирал пот с налившейся кровью крепкой шеи, вздыхал и тер лоб. Кажется, у него даже давление поднялось.

– Господи, жалость-то какая, – сказал он, когда Погодин замолчал. – Кто ж ее так? Вот ведь дурочка. Молоденькая наивная дурочка. Нет, я понимаю, на деньги повелась. Сирота, а жить-то хочется. Но зачем? Зачем? Пришла бы, по-честному призналась, неужели я бы не понял? Не помог? А теперь еще и это. Это ж какой негодяй такое сотворил?