Моргун с добросовестностью дрессированной собаки отвесил мне поклон и промямлил:
– Весьма рад.
«Интеллигент до первой рюмки», – подумала я и смерила его неприветливым взглядом.
Он смутился и, виновато взглянув на Иванову, сказал умную вещь:
– Людочка, ваша подруга юна и красива.
Иванова с остервенением опрокинула рюмку в рот, достала из кармана очки, натянула их на нос и, пристально глядя на меня поверх стекол, сердито рявкнула:
– Рожу вымыть, платье поменять.
Я сотворила презрительный реверанс и хотела выйти, но Иванова сделал знак стоять.
– Приличное платье приличной длины, здесь не бардак, – добавила она и, покрутив пальцем у виска, пояснила окружающим: – Агеразия, очень запущенная форма.
– Что это? – насторожилась Катерина.
Моргун смущенно усмехнулся и вежливо просветил:
– Агеразия – чувство молодости, наступающее в старческом возрасте в связи с недостаточной критичностью к своему состоянию. Наблюдается вне клиники психического заболевания. – И конфузясь, добавил, глядя на меня: – Людмила Петровна шутит.
Иванова заржала, как конь, и, хлопнув Моргуна по спине, изрекла:
– Старый член!
При этом (должна пояснить) слово «член» заменял совершенно нецензурный синоним, столь любимый в русском народе.
На лице Моргуна отразился девичий испуг.
– Людмила Петровна шутит, – пролепетал он и полез под стол.
– Пусть она лучше лечит свою бласфемию, – с важным видом посоветовала я и, не дожидаясь вопроса Катерины, пояснила: – бласфемия – болезненное непреодолимое влечение к произношению без всякого повода циничных, бранных слов. Особой выраженности достигает при шизофрении, – в этом месте я жестом указала на Иванову.
– Вот п…! – заржала она, упомянув орган, противоположный члену.
– Об этом и говорилось? – подытожила я и с достоинством удалилась в ванную.
Там перед зеркалом, глядя на окровавленную себя, я мгновенно вошла в положение Ивановой. Судя по пятнам на теле и на платье, на мне не должно быть живого места. Однако кроме ушибов и царапин ничего серьезного я не обнаружила.
В голове возник вопрос: «Значит кровь не моя, но чья же? Видимо того организма, который душераздирающе вопил. Что вообще происходит в том подвале?» Ответ очень хотелось получить в ближайшее время. Я дала себе слово принять к тому все меры.
* * *
Когда я чистая и переодетая в скромное платье вошла в комнату, веселье было в самом разгаре. На столе стояла новая бутылка, а Иванова готовилась произнести тост.
– Вита брэвис, аква витэ лёнга! – торжественно произнесла она и лихо замахнула полный стакан.
Позорно пьяная Катерина вопросительно уставилась на своего Виктора.
– Жизнь коротка – водка вечна! – важно перевел он заплетающимся языком.
– Именно, – пропищал Моргун, после чего громко икнул и застенчиво молвил: – Простите.
Бедняжка очень косо сидел на стуле и жмурился от удовольствия, что было особенно противно.
Почему-то на него я разозлилась больше всего. «Посидел бы этот интеллигент с мое в подвале, понял бы чему в этой жизни следует радоваться, – с ненавистью подумала я. – И Иванова тоже хороша. Ей бы все пьянствовать. Знало бы министерство здравоохранения, зачем она ездит в командировки. И Катька тоже фрукт. Из-за ее причуд я вляпалась в такое дерьмо, а ей все пофигу. Даже толком не расспросила куда путешествовала ее „Хонда“. Пьют как ни в чем не бывало и никому до меня нет дела. Что за народ?»
– Чего смурная? – вывела меня из задумчивости Иванова.
– Не смурная, а трезвая, – напомнила я.
Иванова решила меня подбодрить.
– Тебе это идет, – пробасила она, наливая себе полный стакан.
Умеет она довести до бешенства.
– Слушай, – завопила я, – пора бы тебе меру знать, алкоголичка!
Иванова искренне удивилась:
– Что такое мера? Парс про тото?
– Часть вместо целого, – мгновенно перевел Витек.
Катерина разразилась бурными аплодисментами.
– Похвально, похвально, – запричитал Моргун. – За это надо выпить.
С быстротой молнии компания наполнила стаканы, Иванова рявкнула:
– Пэрикулюм ин мора! – и тут же подала пример.
– Промедление смерти подобно! – перевел Виктор, бесстрашно следуя за Ивановой.
Катерина и Моргун мгновенно поддержали почин, ловко «опрокидывая» свои стаканы. Когда все дружно выдохнули и потянулись за огурцом, сиротливо лежащим на тарелке, я пришла в себя.
– Вы что делаете, изверги! А я? Даже пустого стакана мне не поставили! Хотя бы каплю налили в качестве лекарства от стресса и простуды!
– Оптимум медикаментум – коитус эст, – заявила Иванова, с хрустом закусывая огурцом, отбитым у других претендентов.
Потрясенная Катерина с открытым ртом уставилась на Виктора.
– Лучшее лекарство – совокупление, – перевел он, нежно обнимая жену за необъятную талию.
Это возмутительно!