Сивилла – волшебница Кумского грота

– Мучитель! Какая насмешка! – воскликнул Эмилий. – Ты спрятал стражу в кустах, чтобы потешиться моим побегом, устроить облаву на меня, травлю с собаками!

– Беги! Взгляни – все аблекты спят, кроме тех, что ходят у главной палатки. Беги в Сабинские горы, а оттуда проберись в Самний. Там живет родня твоей матери и недавно умершего деда, Эмилия Скавра, живут Виргиний Руф и многие другие проскрипты тирании, бежавшие от казни. Они хорошо примут тебя, защитят, обласкают. Возьми мой кинжал…

Эмилий начал колебаться. Все еще не уверенный в искренности Брута, он не знал, что ему теперь думать о нем. Взяв кинжал, он через минуту отдал его назад, говоря:

– Напрасно ты прельщаешь меня возможностью бегства! Бегство постыдно. Если ты мучитель, я не дам тебе потехи, а если ты надо мной сжалился в память моего отца, я все-таки не сбегу, как малодушный трус. Не приводи мне в пример моего деда, который был храбрец из храбрецов, не указывай на Виргиния Руфа. У них были причины для бегства, каких у меня нет. Дед был женат вторым браком на самнитке, а Виргиний был другом его сына. Они ушли в родную семью, а мне в Самнии все чуждо. Я предпочитаю смерть в отечестве жизни изгнанника на чужбине. Веди меня на муки и казнь, я умру как достойный сын своего отца.

– Беги, Эмилий! – убеждал Брут почти со слезами. – Ты мне дороже моих собственных сыновей. Не я тебя мучаю, а ты меня терзаешь недоверием. Нет мне покоя от моей совести, а если ты погибнешь, проклиная меня, не зная моей привязанности к тебе, – что я тогда буду чувствовать? По мере того как ты рос, я с каждым днем все больше радовался, любил тебя, видя твое отвращение от порочных забав сыновей Тарквиния и – увы! – моих сыновей также. Теперь же я убедился и в твоем мужестве. Ты не плакал, не молил тиранку о пощаде. Сын героя, поверь же мне наконец! Вот тебе секира в прибавку к данному кинжалу. Все спят, я с тобою один. Беги! Перестань упрямиться, эта непреклонность сгубит тебя. Не я твой мучитель, а ты сжалься над моей бедной совестью, которой давно нет покоя от множества погубленных тиранством людей, проклинавших меня в свой смертный час, не зная, что я перед ними ни в чем не виноват.

Глава V. Союз друзей

В лесу послышался тихий шорох осторожных шагов нескольких человек, приближающихся издалека.

– Хорошо, что я тебе не поверил! – воскликнул Эмилий злобно. – Вон они, твои воины, ходят вблизи, чтобы быть наготове. По первому твоему свисту они схватят меня.

– Взгляни внимательнее, Эмилий, – возразил Брут, – это друзья твои. Поверишь ли ты им, если они подтвердят, что я честный человек и искренне желаю выручить тебя?

Вместо предполагаемой стражи Эмилий увидел своего друга Валерия. С ним, несколько отстав, шли Луций и его тесть Спурий. Их первые же слова переменили мысли юноши.

– Юний, благодетель наш! – вскричал Луций, обнимая старика, и обратился к другу, заключив его в объятия. – Милый мой, как я рад, что Юнию удалось защитить тебя!..

– Ты теперь спасен, Эмилий, и не одним Брутом, – прибавил Валерий, всплеснув руками в восторге. – Спасен!.. Спасен наверняка!.. Узнай, что сами боги на твоей стороне, а тиранка скоро погибнет.

– Доверься Юнию, Эмилий! – посоветовал Луций.

Эмилий, казалось, ничему этому не обрадовался, отстранился от объятий друзей и, краснея от стыда, упорно глядел в землю.

Оставив его в покое поразмышлять, друзья стали совещаться о том, что им предпринять для спасения отечества от налегшего черной тучей гнета тирании звероподобных людей, узурпаторски захвативших власть, после того как они убили мудрого царя Сервия, которого до сих пор все хорошие римляне жалели.

Лицо Валерия было грозно, с насупленными бровями, а голос звучал, жестко, холодно.

– Я уверен, что мы скоро отмстим тиранке за все наши беды, – сказал он. – Власть Туллии, всем ненавистной, мы или низложим, или сами падем, отдадим за это свои головы.

– Да! – вскричали все. – Да будет так!

– Перед Марсом, защитником чести Рима, обет роковой мы даем.

– Да!

– Да!

И все подняли руки с обнаженными мечами, призывая в свидетели клятвы бога войны, от которого, по их верованиям, родился Ромул.

– Туллия напрасно хвалится огромным войском! – продолжал Валерий. – У нее только и есть верные наемники-этруски, присланные тестю Октавием, а римляне все покинут ее, лишь только раздастся наш призыв.

– Никто и ничто не расторгнет священнейших уз нашей дружбы, укрепленной теперь клятвой во благо Рима! – воскликнул Спурий, соединяя свою руку с протянутыми руками друзей. – Внимай нам, Марс-Копьеносец, грозный мститель за поругание исконных прав граждан великого Рима! – обратился он к небу. – Внимай нам, вся небесная твердь, все боги, все герои, обращенные в звезды!.. Воздадим тиранке позором за наше бесчестье, погибелью лютой – за смерть несчастного Турна и других ее жертв.

– Я уверен, – заявил Валерий, – что если ты, Спурий, станешь во главе нашего дела, то по первому зову не только римляне восстанут, но и весь Лациум. Трусливые этрусские наемники убегут от первого натиска.

– Но не забудьте, мою давнюю мольбу, – вмешался Луций, – пощадите Тарквиния! Каким бы он ни был злодеем прежде, теперь он совсем одряхлел. Боги воздали ему за пролитые слезы и потоки крови, воздали долгим, томительным гнетом, мучением от причуд полоумной жены. Тарквиний спился и давно не принимает участия в делах правления. Не от него, а от Туллии тяжко страдает несчастный, ограбленный Рим. Ее мотовство и жестокость составляют причины жалоб бедствующего города.

Брут давно слегка косился на Луция за постоянное выгораживание Тарквиния, доводившегося ему двоюродным дядей, облагодетельствовавшего его семью разными дарами и привилегиями, но не намеревался отдалить его от общего дела, не подозревал в склонности к измене, потому что его тесть Спурий, глава оппозиции, верил ему.

Брут стал и теперь уверять Луция, что все они с ним согласны, постараются спасти жизнь его дяде, веря, что их мести достойна одна Туллия.

– Случается нередко, – саркастически заметил этот хитрый человек, – что дом-то очень удобен, но неприятен его сосед. Твой дядя стал сговорчив и покладист в последние годы, зато у тетушки милости не выпросишь. В Этрурию дорога зарасти не успела. Оттуда пришел к нам Приск, отец Тарквиния, там вся его родня. Пусть он туда убирается доживать свой век у зятя. Долой его! Довольно квиритам гнуться перед чужестранцем-этруском! Мы можем вручить власть одному из своих патрициев, кого найдем достойным. Этруск римлянам не нужен, он исконный враг. Туллию же мне предоставьте, я совершу сам над ней мою беспощадную месть, потому что пострадал от нее всех больше я, патриций древнего рода, спасшийся от казни тем, что был превращен в шута. Мои родители, жена, брат и другие родные, погубленные Тарквинием по внушению Туллии еще при царе Сервии, ограбленные, оклеветанные, сосланные, казненные… эти страдальцы хором взывают ко мне день и ночь из преисподней, чтобы я отомстил за их позор и гибель. О бедный наш Рим! Горька твоя судьбина! Но когда настанет день возрождения его померкшей славы, у сынов его рука не дрогнет, чтобы увенчать его новым лавром.

– Конечно, не дрогнет, – подтвердил Спурий.

– Никто из настоящих квиритов не струсит, – прибавил Валерий.

– Веди же нас! – воскликнул Луций.

– Как тут не верить в победу! – продолжал полководец. – Сражаясь за честь и свободу отечества на его стогнах, подле святых, дорогих нам отцовских могил, разве мы не найдем в избытке силы для этого в своих ожесточенных тиранией негодующих душах?! Мы будем знать, что наши жены, сестры, дети усердно молятся за нас в храмах, мы будем биться в полной уверенности, что их слезы и жертвы смягчат богов!

– Каждый из нас будет помнить, – сказал Валерий, – что, сражаясь, мы стремимся избавить от гибели друзей, родителей, братьев, стараемся спасти своих детей!

– Эмилий, теперь ты мне веришь? – спросил Брут смущенного юношу, продолжавшего стоять одиноко у дерева поодаль от группы собравшихся.

– Я верю, хоть и мнится мне все это сном, сладкой мечтой, – тихо отозвался он, – прости мне, Юний, мое недоверие! Прости меня, друг моего отца!..

И он упал к ногам своего защитника.

Глава VI. Римская девушка

– Я прощу тебя с одним условием, – заявил Брут, – называй меня отцом.

– Я этого не смею, – возразил Эмилий в смущении, – палачом и лжецом называл я тебя.

– Осторожность твоя говорила это, забудь твои речи!..

– Отец мой! – робко произнес молодой человек, склоняясь в объятия Брута.

Они сели все под дерево и продолжали разговаривать.

– Мой милый названый сын, – говорил Брут, – если бы собрать все твои горести, не составилось бы десятой доли того, что я вытерпел за эти тридцать лет. Ах, сколько позора, сколько тоски! Ты любишь Арету, ты с ней разлучен… Верю тебе, что это горько, но ведь ты молод, рана твоего сердца может излечиться, ты можешь полюбить другую женщину. А кто мне, старику, возвратит моего отца, мою жену? Ведь я их любил! Кто возвратит мне любовь и почтительность моих сыновей? Они развратились, они наносят моему роду, Юниев, несмываемые пятна позора – пьянствуют вместе с сыновьями Туллии, преследуют каждую женщину, имевшую несчастье им понравиться, не разбирая, рабыня она или свободная, девица или замужняя, а я… Что я могу сделать? Могу ли, посмею ли возвысить против этого мой голос? Кто я? Смею ли еще называться Луцием из рода Юниев? Нет, я – Говорящий Пес, вот моя кличка. Я лаю по-собачьи, валяюсь у ног тиранки, льщу ей.

– Луций Юний! Час нашей общей мести скоро настанет! – сказал Валерий уверенным тоном.

– Эмилий! – продолжал Брут. – Отныне ты один будешь моим любимым сыном.

– Постараюсь почтительностью и повиновением заслужить это! – ответил молодой человек с поклоном. – Если же меня убьют, я все-таки найду себе отраду в том, что друг моего отца называл меня сыном.

– Тебя не убьют, пока я жив! – вскричал Брут, снова обнимая его.

Так все они сидели друг близ друга, тихо толкуя между собою и проливая слезы. Эти пятеро любили один другого теперь самым искренним чувством дружбы. Опасность положения Эмилия еще теснее, чем прежде, сближала их.

От веяния тихого ночного ветерка верхушки деревьев леса слегка кивали вершинами, точно посылая друзьям приветы и пожелания успеха.