Дороги джунглей. Великий Индийский путь

Пальмовое вино, или, как его называют кхонды, «молоко матери-земли», приготовлялось в племени с незапамятных времен. Боги кхондов не прочь были побаловаться этим напитком. Первые кхонды не отставали от них. Современные – тоже. Мужчины-кхонды пьют каждый день – утром и вечером. Женщины – реже. Часто в джунглях мне приходилось встречать группы веселых и возбужденных кхондов. Сначала я думала, что они просто чему-то радуются, и только неестественный блеск в глазах наводил меня на кое-какие подозрения. Потом эти подозрения оправдались. Обычно кхонды целыми группами отправляются к саговой пальме и там пьют. Но я далека от мысли считать кхондов пьяницами. Дело в том, что вино согревает их ранними прохладными утрами и вечерами. В горах Неомгири, расположенных на высоте 1500–1800 метров над уровнем моря, бывает очень холодно, особенно в зимний сезон. Легкие куски ткани, которыми располагает далеко не каждый кхонд, вряд ли служат хорошей защитой от пронизывающе-холодных ветров зимних месяцев.

Вино в какой-то мере придает кхондам силы в дни, когда в их хижинах нет еды. Вино пьют по праздникам и во время обычных церемоний. Оно создает соответствующее настроение при жертвоприношениях. Но нередко в таких случаях теряется чувство меры. Кхонды из добродушных и благожелательных людей превращаются в задиристых забияк. Опьяненные вином и возбужденные видом кровавых жертвоприношений, кхонды представляют собой страшное зрелище. Знаменитый праздник джуро славится пьяными оргиями. Нередко эти оргии кончаются убийствами. Так, в 1954 го ду в Биссемкатаке на джуро столкнулись две враждовавшие группы. Во время драки один из кхондов снес голову топором другому. Вместе с убийцей арестовали шесть человек его родственников. Каждый из них получил по четырнадцать лет тюрьмы. Было бы неправильно считать, что причиной этих убийств является только вино. До сих пор у кхондов сохранился обычай кровной мести. Счеты между враждующими семьями, группами, а иногда и целыми родами обычно сводятся, когда «кровники» пьяны. За убийство полагается пожизненная каторга или тюрьма. В деревне Курли три человека присуждены к пожизненному заключению.

Суд в Биссемкатаке нередко не в состоянии разобраться в запутанных делах, связанных с кровной местью нескольких поколений.

… Вадака Дасру – жрец деревни Гортали. А в деревне Каджури этот пост занимает Саби Бисмаджи. Саби Бисмаджи – человек лет пятидесяти, с редкой бородкой и седой лысеющей головой. Он часто приходит в Курли, садится около жертвенного столба и часами думает о чем-то своем. Когда он так размышляет, его взгляд становится тяжелым и недобрым. Саби не отрываясь смотрит в одну точку. Только он и знает, что там, в этой точке. Временами он проводит рукой по лбу, как будто пытается отогнать мучающее его воспоминание. Но, видимо, оно не уходит. Он не обращает внимания на жителей Курли. Он их не видит. Плечи Саби опущены и ссутулены, какая-то невидимая тяжесть давит на них. Джани Курли теряет терпение и подходит к Саби. Но Саби не смотрит на него и продолжает думать. Джани топчется около Саби, не решаясь сразу начать разговор. Ведь человек вспоминает и думает. В такие минуты нельзя мешать. Но любопытство превозмогает, и джани спрашивает:

– Саби, а что было потом?

– «Потом» еще не было. Не знаю, когда будет.

В голосе Саби – усталость и какая-то отрешенность. А устать кхонду Саби Бисмаджи есть от чего. Он судится со жрецом Вадака Дасру. Судится уже долго – три года. Такой суд измотает кого угодно. Даже грамотного и знающего законы жителя долины. Но Саби Бисмаджи – кхонд. Он знает и помнит обычаи своего племени, они ясны и понятны. А судья в Биссемкатаке не помнит даже своих законов. Каждый раз он открывает толстую книгу, водит пальцем по черным значкам и временами важно взглядывает на Саби. Но Саби не проведешь. Он чувствует растерянность судьи. Она длится уже три года. Видно, толстая книга не рассчитана на кхондов. Саби несколько раз пытался помочь судье.

– Господин, – говорил он, – я знаю все законы кхондов. Я могу рассказать о них.

Откровенная насмешка и раздражение мелькали в глазах судьи, прикрытых стеклами.

– Нам не нужны ваши законы. У нас есть свои.

Саби вздыхал и замолкал. Судья снова углублялся в книгу. Через несколько минут он сердито захлопывал ее и говорил:

– Приходи потом. Пока еще твой вопрос неясен.

И так много раз. Потом, потом, потом…

Саби уходил в джунгли в свою деревню и приходил потом. Но судья опять смотрел в толстую книгу. Саби был очень зол на Дасру. Это он придумал идти в суд, который не имеет конца. Он, Дасру, привел его к судье, который не может разобраться в законах из толстой книги.

… Все началось с того, что в одну дождливую грозовую ночь Саби посетил дух предка. Этот предок был жрецом, и его убил предок Дасру. С тех пор мужчины семьи Дасру становились жрецами деревни Каджури – им было мало одной деревни Гортали. В ту ночь дух предка страшно метался и выл. Саби хорошо слышал, как он стучал в тонкую стену хижины и звал его, Саби. Саби понимал, почему это случилось – дух предка не был отомщен. Из-за нерасторопности мужчин его семьи ему приходилось теперь совершать длительные путешествия в непогоду и дождливый сезон и напоминать о себе. Дух предка еще долго не унимался, и Саби заснул только на рассвете. А утром он увидел, что саговая пальма, сок которой поил его семью, лежит на земле и ее корни смотрят в дождливое непогожее небо. И хотя ночью была сильная буря, Саби знал, что это дело духа предка. Он подал Саби недобрый знак своего нерасположения. Медлить больше было нельзя. Могли произойти несчастья и похуже.

Еще не кончился дождливый сезон, а отец Дасру был найден в джунглях с раскроенным черепом. Саби не скрывал того, что это сделал он. Дух предка больше не выл по ночам и не стучал в стену хижины. Он был доволен. Поле Саби принесло хороший урожай. А жена родила сына. Все было бы хорошо, если бы не Дасру. Кровные враги всегда причиняют беспокойство. Дасру захотел быть жрецом в Каджури. Однажды он пришел к Саби и, не входя в хижину, крикнул:

– Эй, Саби, выходи! Надо поговорить.

Саби взял топор, он хорошо знал, чем кончаются такие разговоры, и вышел.

– Чего ты хочешь? – спросил Саби.

– Как будто ты не знаешь? – ухмыльнулся Дасру. – Мой отец был жрецом в этой деревне, теперь им буду я.

– Ты можешь мстить за своего отца. Но жрецами в Каджури были всегда мои предки.

– Ну, нет. Мой отец был жрецом, а я его сын. По закону нашего племени жрецом буду я. А за отца я отомщу. Будь терпелив, Саби.

Саби вспомнил о новорожденном сыне, и что-то холодное безжалостно сжало его сердце. Потом отпустило. Саби вытер пот со лба и бросил Дасру:

– Если ты знаешь законы нашего племени, то пусть племя нас и рассудит.

– Нет, – снова ухмыльнулся Дасру, – теперь другие законы. Мы пойдем в суд в Биссемкатак. Пусть важный судья нас судит. За убийство тебя, Саби, увезут отсюда. Ты станешь рабом. Ты будешь медленно умирать от тоски по горам кхондов. Это хуже, чем быть убитым. Ты слышишь, Саби? Вспомни тех троих из Курли: где они сейчас?

Теперь Саби понял, почему сильный и смелый Дасру не убил его сразу. Его месть была более продуманной и жестокой. Вот тогда он впервые и пришел в Курли. Саби спрашивал, что сталось с теми тремя, но никто ничего о них не знал. Он сел около жертвенного столба и стал думать об этих трех, о Дасру, о себе, о своем сыне…

Мысль о том, что он никогда не увидит сына, тревожила его больше, чем собственная судьба. Он спрашивал у духа предка, что ему теперь делать, но тот молчал.

Солнечным утром прохладного сезона он и Дасру отправились в Биссемкатак. Убийца и сын убитого пришли в суд вместе.

– Что вам надо? – спросил важный и строгий судья.

– Вот он убил, – сказал Дасру.

– Убил, – подтвердил Саби.

– Убил и сам пришел в суд? – от удивления у судьи отвисла нижняя челюсть.

– Ну да, мы так решили, – спокойно заметил Саби.

– Так, так, – судья забарабанил пальцами по большому столу. – Свидетели есть?

– Кто? – не понял Саби.

– Я спрашиваю, видел кто-нибудь, как ты убивал?

– Нет.

– Он убил моего отца, – вмешался Дасру. – И стал жрецом Каджури.

– Ты можешь это доказать?

Дасру не мог доказать совершенно очевидную истину. Судья требовал невозможного. Саби пришел ему на помощь.

– Я сказал, что я убил его отца, – кивнул он на Дасру. – Я всегда говорю правду. Дух предка требовал отомстить.

– Что еще за дух предка? – побагровел судья. – Выражайся яснее.

Но яснее выразиться было нельзя. Дасру и Саби сказали все. Больше говорить было нечего. Судья велел им убираться. Но, подумав несколько мгновений, добавил:

– Придете через неделю.

Потом судья долго чертыхался, клял захолустный Биссемкатак и поносил «дикое» племя кхондов. Тем не менее дело Саби и Дасру он завел.

Наступил жаркий сезон, затем снова пришли дожди, и вновь прохладные ветры забушевали над горами. Жаркий сезон приходил уже три раза, а судья все не мог сказать, кто же из них прав, Саби или Дасру. Одному из них полагается пожизненное заключение, но вполне вероятно, что он не дождется решения суда…

Судьба Джанмутти из Камбеси

Судьбы племени, судьбы рода, судьбы людей… У каждого человека своя история, свое лицо, свой неповторимый характер. Свои склонности и интересы, не такие, как у других. У каждого из них свое особое восприятие мира, свои привязанности, эмоции и переживания. И все это не так примитивно, как привыкли считать многие «культурные» обыватели страны. Судьба кхонда-человека определяется сложным комплексом обычаев, традиций и занятий. Она тесно связана с мировоззрением, которое, может быть, и не похоже на наше, но является плодом труда и мысли многих поколений предков. Об этих судьбах и характерах можно написать много. Они проходили передо мной во всем их своеобразии и чисто человеческом драматизме. И каждая из них заставляла волноваться, думать и сочувствовать…

… Небольшого роста, подвижная, с большими ласковыми глазами, Джанмутти появилась одним прекрасным утром в Курли. Я думаю, ей было не меньше шестидесяти. Волосы ее давно уже поседели, коричневая кожа на руках и плечах стала дряблой и морщинистой. Три кольца украшали нос Джанмутти, медные сережки поблескивали в ушах. Во всей ее стремительной и беспокойной фигуре было что-то молодое и, я бы сказала, озорное. Она как-то неожиданно ворвалась в деревню, деловито пропылила босыми ногами по площади, всполошила кур, детей и женщин и предстала предо мной.

– Тебя как зовут? – хитро прищурившись, спросила она.