Давай оставим все как есть

Он встал с дивана и, боясь невпопад уроненным словом разорвать еле ощутимые нити этой внезапной связи, начал одеваться. Пусть так. Лучше молча уйти. Да и сказать, собственно, нечего. Надев пиджак, он достал из внутреннего кармана пятидесятидолларовую купюру и бросил на диван. Да она бы и не повернулась. Не до этого ей было. Всем своим видом она сейчас просила, умоляла об одном – оставить ее в покое.

Надев плащ, он замер в нерешительности. Никакой реакции с ее стороны.

«Неудобно получилось», – подумал он, выходя из комнаты. Минуя коридор, прикрыл за собой входную дверь. Не закрыл, а неосознанно прикрыл. Спустился по ступенькам.

Под напором ветра слабо поскрипывала на старых проржавевших петлях распахнутая дверь. Дождь расплакался всерьез и надолго. В сгустившихся сумерках пролетали одинокие листья и падали в частую рябь расплывшихся луж. Прислонившись к дверному косяку, Алекс смотрел бездумным взглядом в никуда. Отчаянно хотелось курить. Вынув сигарету, он машинально похлопал по карману. У кого бы прикурить? У дождя, разве что… Курить хотелось все сильнее. Ноги сами повели его обратно. Кому нужен этот обман? Не мог он просто так уйти. Слишком многое он там приобрел, и слишком многое там оставил.

Взлетев по ступенькам, он открыл дверь. Бесшумно минуя коридор, он вошел в полумрак знакомой комнаты.

Полуодетая, она все еще сидела на диване и, сжимая в руках примятую купюру, содрогалась в беззвучных рыданиях.

Не раздеваясь, он присел рядом с ней. На мгновение она замерла, но не удивилась, не повернулась.

– Я не хотел тебя обидеть, – сказал он, прикрыв рукой ее колено.

– Я знаю, – тихо ответила она.

– Отчего же ты плачешь? – спросил он ей в затылок.

– Стыдно… от счастья, наверное.

– Чем же я тебя так осчастливил? – с еле ощутимой иронией спросил Алекс.

– Не надо,… – с болью ответила она.

– Как тебя зовут? – поспешил он исправить оплошность.

– Ольга… Ивановна, – нерешительно добавила она неуместный довесок к своему имени.

– Ну уж… так-таки, Ивановна, – простодушно улыбнулся Алекс, сминая пальцами сигарету, – а если Оля? Можно? Дай зажигалку.

– Возьми в куртке, – кивнула Ольга, поспешно застегивая ряд мелких частых пуговок своей блузки.

Достав зажигалку, Алекс с удивлением взглянул на нее. Долго… Снималось вроде быстрее. Поискав взглядом пепельницу, он взял со стола разрезанную пивную банку. Прикурив, снова сел на диван, глядя, как она впопыхах надевала промокшие брюки.

Взгляд скользил по узким бедрам, слегка вьющимся прядям русых волос, прикрывающих невыразительное, хоть и без явных изъянов, ее лицо. Застегнув молнию, она ладонью откинула назад волосы. Встретившись с ней взглядом, он снова ощутил необъяснимую притягательную силу ее глаз.

– Сядь со мной, – щурясь от дыма, сказал Алекс. – Одна здесь живешь?

– Я не,… – присев на краешек дивана, она запнулась и отвела взгляд. – Я здесь квартиру снимала. Завтра съезжать… Ничего, найду что-нибудь, – с неумело скрываемым чувством неловкости добавила она.

– Значит, не местная?

– Нет.

– А дома?..

На миг задумавшись, она нехотя ответила.

– Сын у меня. С бабушкой дома остался.

Вопросы сыпались градом. А все не то, не то…

– А ты, что ж сюда-то? Зачем? – с недоумением посмотрел на нее Алекс.

– Все за тем же,… – ответила Ольга, взглядом указав на смятую купюру.

– Ну-ну,… – задумчиво произнес он, машинально стряхивая пепел. – А…

– Нет, это нет, – предупредив его вопрос, с испугом ответила она и тотчас мягко, словно извиняясь, добавила, – это впервые.

Ну, в этом-то он не сомневался.

– Я верну тебе потом, – не поднимая головы, продолжала она. – У меня сейчас ни копейки, правда.

– На деревню дедушке, – беззлобно поддел ее Алекс и добродушно добавил, – брось, я себе еще нарисую.

Ольга обратила к нему недоуменный взгляд. «Вроде женщина взрослая, – промелькнуло в его голове, – как ребенок». Да и в субтильной внешности ее было что-то противоречивое. Ни дать ни взять – сорокалетний подросток. Потрепала, видно, жизнь, потрепала… А во взгляде что-то чистое, по-детски наивное. «Смесь бульдога с носорогом», … – пришли почему-то на ум неуместные слова.

– Впервые здесь?

– В молодости приезжала с подругами, но города толком не знаю.

Как-то быстро завязался у них незамысловатый разговор. Ничего вроде особенного, но душа раскрывалась, как бутон от теплых солнечных лучей.

– Думаешь, туристы знают? Местные за всю жизнь, может, пару-тройку раз в музеях бывают, да и то в лучшем случае. Намотаешься за неделю по метро да электричкам, уже не до Авроры и не до Кунсткамеры. Да и никуда все это не денется, – дымил он сигаретой под искренне заинтересованным ее взглядом.

– Да, если здесь жить, – согласилась она. – А для приезжих? Дух захватывает.

– Питер не для бедных, – задумчиво изрек Алекс и, тотчас спохватившись, добавил, – ничего личного. Он и задумывался, и строился с царским размахом. На чужих костях, – одно за другим накатывали воспоминания, как Невские волны на гранитные плиты. – Питер, он другой. Холодный чопорный. Его непросто постичь, пока не пропитаешься им, пока не увязнешь в нем навсегда, как в непролазном Чертовом болоте, – Алекс повернулся к ней. – Правда, правда… Питер воздвигнут на этих болотах.

– Ты так увлекательно говоришь, – согрела она его добрым взглядом заплаканных глаз.

– Просто люблю его до слез. Слякотно, сыро, а нигде больше не смог бы жить. Здесь и люди особенные. Даже в тесноте и склоках коммуналок они все равно какие-то терпеливые. Может, потому, что натерпелись. Или, шут его знает, может, и вправду зодчие вложили в него бессмертные души? Я слыхал, у себя в Италии они так не творили. Я и сам в коммуналке рос. Обратная сторона медали… Об этом тоже немало сказано – мрачные проходные дворы, пропахшие кошками парадные… Наша кошками не пахла. Я никогда никому об этом не говорил, веришь? А с тобой как прорвало.

– Я даже не знаю, как тебя зовут…

– Алексей. Нифонтов. Если угодно, тоже Иванович, – слегка привстав, с легкой улыбкой учтиво поклонился Алекс. – Чаем угостишь?

– Да-да, – поспешно ответила Ольга, – только у меня к чаю ничего нет.

– А ничего и не надо. Продрог просто.

– И сахар закончился, Алеша, – виновато добавила она. Но получилось как-то просто, по-домашнему.

Алеша… А ведь он действительно был Алешей только для мамы, а для остальных – Алексом. Уже и привык к этому за столько-то лет. А мама так и не смогла. Из недр подсознания нахлынула на него волна странных мыслей. Аля, Оля… – почти одинаково. А разница между тем огромная. Жену он чаще всего называл Алей, иногда шутливо – Алькой. А вот Ольгу, то бишь Ольгу Ивановну, как бы он назвал? Оленька. Да, именно Оленька, и не иначе. По-другому ей не шло. Странные мысли. Странный вечер. Вообще, все это странно. Но уходить не хотелось, что само по себе тоже было не менее странным.

– Что в имени тебе моем,… – задумчиво произнес он.