Бабье лето любимой жены. Часть III

– Что скажешь?

От неожиданности она смутилась. Со дня их знакомства он впервые обратился к ней явно намеренно, своим безобидным вопросом попав в цель. От него не укрылось ее смущение.

– Не мне же с ним играть, – справившись с замешательством, ответила она.

Центром всеобщего внимания сейчас был молодой талант.

– Боюсь, ребятки, он вам всю публику распугает, – оценивающе заметила Вика. – Приведите его в божеский вид, не то немому будет оценивать его талант.

Видя, как стушевался парень, Андрей улыбнулся.

– Пойди, сбацай что-нибудь, чтоб народ не скучал, – взглядом указал он на зал.

– Что? – растерялся парень.

– Мурку, – рассмеялся Андрей. – Что хочешь, лишь бы понравилось.

– Лады, – согласился парень и, захватив с собой зачехленный саксофон, направился в зал.

Все ждали продолжения: официантки – с насмешкой, музыканты – напряженно, Андрей – с интересом.

Внезапно томный протяжный звук, вспоров тишину, медленно взвился вверх, плавно закружил по залу, вкрадчиво проникая в душу, трансформируя в ней звуки в сладостные, волнующие чувства. Все превратились в слух. Словно невзначай оборвавшись, он оставил всех во власти волшебной мелодии.

Когда парень вернулся все с тем же застенчиво напряженным видом, всем показалось, что бог сошел с небес.

– Ну вот, – пытаясь поддержать его, Лиза нарушила неловкую тишину, – теперь у вас свой Гато Барбьери.

Все плавно повернулись к ней, словно удивляясь, что посудомойка может разбираться в чем-то, кроме грязной посуды. Лишь молодой саксофонист ответил ей благодарным взглядом.

– Не сцы, пацан, прорвемся, – Андрей похлопал парня по плечу, – лабай, раз взяли. Здесь разные дяди бывают. Будешь вести себя правильно, может, кто и намажет свой кусок масла на твой кусок хлеба.

После этого он подошел к Лизе и, наблюдая за ребятами со стороны, тихо спросил:

– Работы много?

– Как всегда, – с недоумением ответила она и, заметив быстрый Викин взгляд, спросила: – А что?

Также заметив напряженность официантки, он нервно ухмыльнулся:

– Про музыканта хотел спросить, – нарочито непринужденно ответил он.

– Про того или этого?… – не понимая, к чему он клонит, растерялась она.

– Того и этого, – с усмешкой ответил он и, махнув на прощание рукой, скрылся за дверью.

Проводя его взглядом, Вика заинтересованно спросила:

– Кто этот Барбарьеро? Такой же модник?

– Н-нет,… – сбитая с толку его словами, ответила Лиза, – саксофонист.

– А этот новенький здорово играет, – одобрительно оценила Вика. – Он твой знакомый?

– С чего ты взяла? – удивилась Лиза.

– Чего ж Андрей тебя про него спрашивал?

На кухню с подносом вошла Лена. Услышав часть разговора, она понятливо улыбнулась.

– А что он мог еще при тебе спросить?

– Что?… – по-прежнему недоумевая, резко повернулась к ней Лиза.

В ответ Лена лишь вздохнула, многозначительно покачивая головой.

К этому разговору, то ли забыв о нем, то ли потеряв интерес, он больше не возвращался. Временами она спиной ощущала его взгляд. Ее почему-то не покидало ощущение, что он украдкой присматривался к ней, хоть он ни разу не дал ей для этого повода. Сколько раз она стыдила себя за свою мечтательность, ведь у нее не было ни малейшего шанса завоевать внимание этого мужчины. Хуже всего было то, что он был моложе ее. Этот его «недостаток» был, увы, неисправим. Но стоило ей о нем подумать, как вопреки ее воле сердце пускалось в пляс.

Впрочем, думала она о нем отнюдь не весь день. Те несколько часов напряженной работы, о которой говорил Нодар, с лихвой перекрывали предыдущие, когда все они могли позволить себе работать вполсилы. У девушек хватало времени и покурить, и кофе выпить, и о жизни посудачить. Когда Нодар зазывал к себе Лену, пытаясь скрыть досаду от собственной невостребованности, Вика демонстративно надевала очки и устраивалась в уголке с книгой. Впрочем, стоило Лене вернуться, наука уходила на задний план, и в ход шли бабьи инструменты – «языки».

Слыша их разговоры, Лиза ловила себя на том, что в них вместо понятия «нажить» преобладало понятие «выжить».

Вот и выживали, у кого как получалось, как бурьян вокруг прополотой клумбы, изо всех сил пытаясь походить на благородные растения.

Еще на рынке Лиза заметила, насколько люди, выброшенные судьбой на улицу, были жестче и бесцеремоннее, чем их бывшие собратья «по другую сторону баррикад». В этом мире царили другие законы, здесь всем заправляли деньги. Поэтому люди и не гнушались никаким трудом. И этот мир, как ни странно, казался ей честнее того мирка, в котором прожила большую часть своей жизни. Там не принято было обзывать и ругаться, там проще было уязвить в полголоса да исподтишка уколоть. Там не принято было бить в лицо, там съедали тихо, незаметно, игнорируя, сплетничая, подсиживая. Тем не менее это было больнее, потому что когда человека обвиняют прямо или даже бьют, он может тем же и ответить. Да и случалось это крайне редко. Простые люди терпимее друг к другу. Им и в голову не придет изощряться, чтобы унизить человека в угоду своим амбициям. Для них все проще – есть сегодня деньги, амбиции удовлетворены, а завтра – даст Бог день и даст Бог пищу.

Так же было и здесь. У каждого была своя работа и своя ответственность за нее, все недоразумения выяснялись тотчас, пусть и на повышенных тонах, но честно. Лизе нравилось работать с молодыми. Никто не лез ей в душу, никого не интересовала ее серая неприметная жизнь. Живет тетка одна, и ладно, в конце концов, это ее личное дело. Главное, не пристает к ним с нравоучениями, за что они и были к ней благосклонны. Сработались они довольно быстро, да и большого ума для этого не требовалось. Требовалось лишь желание, которое подстегивалось материальным вознаграждением. Обслуживаешь посетителя любезно и быстро, кладешь сдачу в карман, вот девушки и старались на совесть. Бармена кормила «ловкость рук» (и никакого мошенства). У охранников с барменом были свои счеты. Лизе же, знай свое дело, разбирайся с горой грязной посуды безо всякого дополнительного стимула. Знала ведь, на что шла. Впрочем, в конце каждой рабочей недели ей щедро приплачивал сам хозяин, скупо объясняя при этом: «За работу». По вечерам ей некогда было повернуться, не то что слово сказать. Постепенно нарастающая тяжесть в ногах и в спине переходила в тупую ноющую боль. Вдобавок раздражала доносившаяся из зала гремевшая музыка, которую не в силах была приглушить ни закрытая дверь, ни мощный напор воды. Когда быстрая мелодия сменялась медленной, мысли ее уносились далеко, а руки машинально продолжали свою работу. Приятные звуки проникали в потаенные уголки ее памяти, вызывая приятные воспоминания. При этом она не раз ловила себя на том, что зачем-то сравнивает Вадима с понравившимся ей молодым человеком. Зачем? Ничего общего у них не было. Впрочем, вскоре Лиза перестала анализировать свои мысли, потому что они незаметно вышли из-под ее контроля. И она решила, что может позволить себе помечтать, пока однажды мечта не показала ей фигу.

Случилось это поздним вечером, когда она, уставшая, плелась домой, с тоской думая о том, что предстоит еще выгуливать бедного Малыша. То ли идущие за ней не узнали новую посудомойку, то ли им не было дела до других, разговаривали они на повышенных тонах.

Узнав голос Андрея, Лиза вся превратилась в слух.

– Какого черта ты торчишь здесь? – недовольно рыкнул он. – Жена ты мне?

– Тебе бы только издеваться. Дьявол, – в сердцах бросила женщина.

– Ну и найди себе ангела, – грубо отрезал Андрей.

– На Ленку запал?

– Нет, в посудомойку влюбился, – насмешливо ответил он.

Лиза сжалась от этих слов.

– Несчастная она какая-то, – без тени ревности заметила женщина.

– Руслан сказал – у нее сын умер.

– Что с ним случилось?