Немного вина и ч/л масла

Стоп, что? Обворожительно?

Оля именно так мысленно и описала его улыбку.

Она попыталась встряхнуться и улыбнулась. Ей вдруг очень захотелось, чтобы Алви ее поцеловал. Хоть он и делал это уже тысячу раз. Но ей захотелось именно сейчас, именно как в первый трогательный раз. Поэтому она слегка придвинулась к нему и положила руки на белоснежную рубашку. Оля боялась шелохнуться, будто бы делала это впервые.

«А вдруг Алви не захочет целовать меня?»

«А вдруг я ему уже не интересна?»

Но не только эти мысли не давали Оле покоя. Еще одна вдруг резко врезалась в сознание, превратившись в огромную красную кнопку, на которой было написано «ТРЕВОГА! Почему меня это вообще интересует?!»

Раскосые глаза Алви смотрели на Олю со странным свечением. В них отражалось ее лицо и красное платье. Или это был пожар в его взгляде? Или все—таки красное платье? Или Оля вдруг стала тем самым пожаром в его глазах? Или… в сердце?

Алви провел тыльной стороной ладони по щеке Оли и приблизился. Девушка почувствовала его дыхание на своем лице. Мужское дыхание, с нотками древесных оттенков роскошного одеколона. Того самого, который Оля впервые услышала, обернувшись к Алви, год назад, в кофейне «У Сью», уронив от неожиданности латте. Как тогда, когда он также обворожительно улыбнулся и помогая девушке собрать рассыпанные салфетки, пригласил на свидание.

Сердце вот—вот готово было выпрыгнуть из груди Оли. Лицо Алви было так близко, что еще пол сантиметра, и она смогла бы коснуться его губ…

– Олья… – тихо произнес Алви и резко прижал девушку к себе. Оля закрыла глаза и…

– Вот вы где! – громкий смех не совсем трезвого обладателя звонкого женского голоса моментально развеял окутавшую молодых людей химию. В нескольких метрах от пары стояла та самая не совсем трезвая дама в смешной шляпе с птицей из войлока. Придерживая одной рукой бокал и сумочку одновременно, женщина пыталась что—то достать из ее глубин второй рукой.

– Алви, дорогой, ты не мог бы мне помочь? – дама продолжала широко улыбаться, протягивая внуку бокал с ярко красным отпечатком губ.

Алви, многозначительно прокашлявшись, подошел к бабушке и вежливо забрал шампанское.

– Никак… – продолжала рыться в сумочке дама, – Никак не могу найти эту… Черт! – выругалась та и еще более широко раскрыла рот в улыбке, лучезарно смотря Оле в глаза, – Милая, никак не могу найти помаду! Ты бы не смогла мне одолжить свою?

– Да, конечно… – Оля выглядела слегка смущенной, однако без промедления открыла расшитый бусинами клатч и достала толстый рубиновый карандаш от Dior, ее любимый, – Держите… – и она протянула будущей родственнице помаду.

– Детка, не проведешь меня в уборную? А то я совсем что—то заблудилась тут… – не отставала та.

Оля переглянулась с Алви и, пытаясь спрятать ноты сожаления об утерянном моменте, улыбнулась жениху. Тот ответил ей такой же почти дежурной улыбкой, явно скрывая за ней сожаление о несостоявшемся поцелуе. Но, не успел тот сообразить, что к чему, как проворная старушка уже уводила Олю куда—то в слабо освещенный коридор.

В туалете пахло букетом из фруктов и ягод.

– Наверное, богатые люди могут себе позволить гадить запахом свежей клубники… – пробормотала под нос Оля, зайдя в одну из туалетных кабинок, отполированных до зеркального блеска. Она все еще никак не могла привыкнуть, что и ее статус уже далеко не «средний класс». Оле было неловко находиться наедине с бабушкой Алви. И, пока та красила свои и без того алые губы, девушка коротала время, читая состав на баллоне освежающей жидкости.

Тем временем Алви уже пятнадцать минут как выслушивал тираду какого—то давнего бизнес партнера своего отца. Нервно теребя бокал с шампанским, молодой человек незаметно от собеседника оглядывал зал в поисках стройной фигуры в красном платье. Но, безрезультатно.

Еще через пол часа, когда Алви окончательно отчаялся найти в толпе свою невесту, внезапно выключили свет, зазвучала музыка и гости принялись делиться по парам.

Где—то издалека к Алви приближалось зеленое пятно. Тут он сильно пожалел, что не надел линзы. Щурясь, Алви пытался рассмотреть силуэт. В потемках, свечение стробоскопа еще сильнее мешало мужчине. Наконец, силуэт приблизился вплотную и Алви почуствовал аромат какого—то изысканного парфюма…

Женщина, словно змея, в изумрудном сверкающем платье—чешуе подошла к Алви и медленно обвила руками в длинных черных перчатках шею молодого человека, коснувшись его щеки рыжими, как медь, волосами…

***

Бабуля Алви уже пять минут сидела в кабинке и что—то тихо напевала. А Оля, тем временем, старалась не выходить из себя, разглядывая полы длинного платья. Оно немного светилось в светодиодных лучах туалетного зеркала. И, девушка, словно загипнотизированная, поглаживала рукой гладкую алую ткань.

Его глаза были синие. Такие же синие, как мечты о море. Такие же глубокие, как и моя глупость в шестнадцать лет.

Олег мечтал о жизни более лучшей. Сидя за школьной партой, он то и дело торчал в пабликах, типа «Роскошь без понтов», «Карат длиною в жизнь» и так далее.

А я, сидя за соседней партой, мечтала о нем…

– О чем задумалась? – спросила Никитина. Лучшая подруга не могла и минуты усидеть в тишине. Ее карие глаза внимательно смотрели на мое лицо.

– Никитина, ты в курсе, что твои глаза такие темные, что не видно зрачков? – усмехнулась я, выйдя из гипнотического синеглазого транса.

Та слегка насупилась и схмурила свои брови—ниточки.

– Ты чего сидишь, словно тебя транквилизаторами накачали? – быстро переключилась та, моментально забыв про мое высказывание о ее глазах.

– Какая разница… – задумчиво произнесла я и взгляд неосознанно, словно годами надрессированный, стрельнул влево, к подоконнику у учительского стола. Была перемена и ребята тусили кто где. Но Олег всегда сидел на этом подоконнике и слушал свой плеер. Модный, белый, словно из будущего, его гордость и сокровище – бесценный плеер. Ах, как бы я хотела оказаться такой же нужной, как этот плеер.

Он слушал исключительно зарубежную музыку.

– У отечественных исполнителей все под копирку! – как—то ответил он на мой вопрос о его музыкальных предпочтениях, – А тебе что нравится?

– Не знаю… Слушаю все, что хорошо звучит! – быстро нашлась я, а в голове пыталась экстренно вспомнить хотя бы одного певца, певицу или группу. Но, конечно же, мне нравилось все то, что нравилось Олегу. Но как же в этом признаваться то? К примеру, как—то раз он пришел в школу в белоснежных кроссовках. Модные, опять же, единственные самые крутые в классе. Вот тогда я поняла – мальчишки в темной (увы, естественно дешевой) обуви – отстой.

– Оля, если ты не прекратишь на него пялиться, то скоро весь класс будет галдеть, что ты втюрилась в Меньшикова! – потрясла меня за руку Никитина, снова выдернув из очередного транса, – Не, ну честное слово: ты сегодня сама не своя! – Ее красивые губы скривились, приняв странную форму. Она вроде, как и осуждала меня, но в тоже время (как я наивно полагала), глубоко сочувствовала моей неразделенной симпатии.

– Пошли пожрем… – сказала я, стряхнув с себя остатки сладких грез о великой любви (о которой обязательно должны напечатать в газетах нашего маленького городка), и встала из—за парты. Никитина пошла спереди.

– Какая же она красивая… – подумала я. Наверняка ее ждет что—то крутое по жизни. С такими—то зашибенными ногами, тонкой талией, и высокими, не по годам, острыми скулами… Я тут же посмотрела на свои толстые ноги, которые так и норовились порвать тонкие капроновые колготки. Юбка, немного короче, чем положено, уверено открывала мои (как мне всегда казалось) дряблые жирные колени. По утрам, когда я смотрела на себя в зеркало, школьная форма очень шла моей вообще не модельной фигуре. А потом, если кто—то в школе умудрялся сделать фото со мной, хотелось сразу же уйти в лес и начать питаться одними листьями и жуками (ну, на последнем я конечно же, перебарщивала…).

Что я только не делала, чтобы хоть каплю походить на Никитину. И худела на различных экстремальных диетах (правда, такие диеты продолжались, максимум, два дня). И пила «срульные» чаи. Потом сутками не вылезала из туалета. И покупала дорогущие пластыри, спуская последние карманные, жевательные таблетки от голода. Даже пыталась перестроить сознание, путем медитаций (по совету интернет—гуру, которые потом, как оказалось, были всего лишь скучающими личностями, пишущими различный непроверенный бред и дающими бесполезные советы всем, кому не попадя). Короче говоря, все без толку.

В конечном итоге, я просто была вечно на диете. Вечно толстая, вечно недовольная, вечно на диете.

Но Олег… О—о—о… Мне казалось, он этого не замечал. Ведь, как мило он улыбался, когда проходя мимо, наши взгляды встречались в толпе. Как он здоровался, если мы случайно пересекались в раздевалке, в начале учебного дня…

– Привет, красотка! – говорил он, улыбаясь уголком рта, почему—то каждый раз поправляя часы на руке. Этакий маленький странный, но до невозможности сексуальный жест.

– П—п—п… Привет, – поначалу смущалась я, а после даже стала искать лишний повод, чтобы еще раз

случайно пересечься с объектом моей фанатичной любви.

Олег однозначно мог бы меня полюбить. Может быть я даю ему слишком мало повода, чтобы он смог понять, что двери открыты, шанс есть, путь свободен, я готова и так далее?

Черт возьми, да я из кожи вон лезла, чтобы он обратил на меня внимание. Любой бы уже раздраженно сказал: Оля, иди в жопу!

Но нет… Олег вел себя так, будто бы я была не просто фанаткой, а очень любимым поклонником. Тем самым человеком, которого обычно приглашают за кулисы к звезде, чтобы тот под камеры журналистов, смог взять автограф и получить дежурную обнимашку.

Поэтому, надежды мои жили и каждый день пополнялись все новыми и новыми мечтами.

В столовке я брала тот самый отвратительный холодный черный чай и, если не удавалось взять с прилавка оставшийся йогурт, сидела и клевала носом. Клевала носом, потому что не было сил. А не было сил, потому что я ничего не ела. Ни на завтрак, ни на обед, ни на ужин. И вот только ночью, когда хорошие девочки, с задатками лидера и умственными способностями выше среднего, ложились спать, во мне просыпалась ночная жруница…