Империя. Том 4. Часть 1

Так оно и было. Несмотря на понесенные потери и опасность нового поражения, необходимость еще раз сразиться между Эльбой и Одером не вызывала у союзников сомнений. Отступать дальше значило оставить три четверти прусской монархии и, главное, Берлин, для обороны которого не могли отправить отдельный корпус, но который был до некоторой степени защищен сильной позицией в Лаузице. Отступать значило признаться Германии и всей Европе, что под Лютценом союзная армия была разбита и не имела средств остановиться ни за Эльбой, ни даже за Одером. Поэтому следовало победить или погибнуть, но не отрываться от Богемских гор, у подножия которых остановились, покинув Дрезден, и воспользоваться для обороны одним из многих водных потоков, спускающихся с гор Ризенгебирге и дробящих пространство, заключенное между Эльбой и Одером. В Бауцене, где протекает Шпрее, имелась сильная и в некотором роде двойная позиция, ибо она предоставляла два поля битвы – перед Шпрее и позади нее. На этой позиции, прославленной Фридрихом Великим во время Семилетней войны, можно было дать одно и даже два оборонительных сражения, опершись левым флангом на Богемские горы, а правым – на обширные болота. И союзники решили занять позицию в Бауцене и сражаться на ней. Из 92 тысяч человек, которых они смогли собрать 2 мая на равнинах Лютцена, почти 20 тысяч были потеряны под огнем и на марше, но их заменили 30 тысячами других, найденных в Силезии в подготовленных Пруссией резервах, а также привлеченных из корпуса, блокировавшего крепости на Висле. Это был корпус Барклая-де-Толли в 15 тысяч русских, только что захвативший Торн у гарнизона, состоявшего большей частью из баварцев, измученных болезнями и ютившихся в укреплениях, почти не годных к обороне. Торн был единственной павшей крепостью на Висле и Одере, и союзникам показалось гораздо полезнее выиграть большое сражение, чем блокировать крепости, захватить которые почти не было шансов. Поэтому перед Бауценом и позади него, у Шпрее, под защитой обширных засек и многочисленных редутов, собрали около 100 тысяч пруссаков и русских, весьма воодушевленных и почти недосягаемых на этой позиции, и готовились дать решающее сражение. Прусским генералам Бюлову и Борстелю поручили прикрыть Берлин и Бранденбург, а казакам Чернышева и Теттенборна предписали держаться в низовьях Эльбы, есть и пить за счет германцев, разоряя тех, кого они явились освобождать, и тем временем решить великий европейский вопрос под боком у Австрии, у самого подножия ее гор. Австрии послали прекраснейшее описание занятой позиции и собранных сил и умоляли ее не поддаваться ни запугиванию, ни обольщению тирана Европы, который вскоре, говорили они, будет доведен до полного изнеможения.

Таковы были подробности, сообщавшиеся отовсюду лазутчиками и разведчиками, которые после прироста французской кавалерии могли отправляться в дальние рейды. Проведя в Дрездене только семь дней, понадобившихся для водворения короля Саксонии в его столице, присоединения кавалерии и выдвижения корпусов на линию, Наполеон принял решение выдвигаться и сам. Макдональд был уже в виду Бауцена; император приказал ему опереться справа на Удино, а слева на Мармона и Бертрана. В то же время он удерживал Нея и Лористона перед Эльбой в готовности передвинуться либо вправо к Великой армии, либо влево к Берлину. В день получения достоверных разведданных, 15 мая, Наполеон предписал генералам без промедления двигаться на город Хойерсверду, дабы дебушировать во фланг и в тыл Бауценской позиции, на которой неприятелю будет трудно удержаться, если ее обойдут 60 тысяч человек. Желая использовать все силы, в которых не было насущной необходимости в других местах, Наполеон предписал Ренье следовать за Неем и Лористоном. Маршала Виктора он оставил перед Виттенбергом, для постоянной угрозы Берлину, которая будет реализована позже, по обстоятельствам, и приготовился отбыть к Бауцену, как только предписанные движения будут в значительной мере исполнены и его присутствие на месте станет необходимым. Как ни сильна была позиция союзников, Наполеон мог не тревожиться о результате, располагая 160–170 тысячами человек против 100 тысяч. Предписанный Нею маневр стоил всех позиций в мире, и французская армия, чтобы победить, могла бы обойтись, даже в ее нынешнем состоянии, без численного превосходства.

Наполеон собирался покинуть Дрезден, когда вечером 16 мая наконец прибыл Бубна. Наполеон тотчас дал ему аудиенцию и, хотя решил притворяться в отношении Австрии, оказал ему в первую минуту несколько суровый прием. К счастью, Бубна был слишком умен, расположен к своему славному собеседнику и желал мира. Он ничуть не встревожился и сразу достал из портфеля письмо императора Франца зятю. Письмо было написано отцом и честным человеком и заключало в себе чистую правду. Теплым и искренним тоном император указывал Наполеону на серьезность его положения и опасность необдуманных решений; ясно показывал ему черту, за которой его отцовский долг уступал месту долгу государя; и с достоинством, но и с настойчивостью призывал выслушать, ради собственных интересов и интересов всеобщих, предложения, доставленные Бубной.

Письмо было способно взволновать чувствительную натуру Наполеона и действительно произвело на него благоприятное впечатление. Оно явно смягчило его, не привнеся, правда, существенных перемен в его решения. Наполеон выслушал предложения, которые Бубна имел сообщить ему, но не в качестве условий, а в качестве предположений о том, чего можно было бы добиться от воюющих держав. Все эти предложения, уже известные Наполеону, он выслушал с вниманием, притворившись, будто слышит впервые. Он сохранял спокойствие, пока говорил Бубна, но в ходе дальнейшей беседы дал понять подлинную причину своих отказов. Причиной этой являлась гордость – гордость, страдавшая от оставления титулов, которые он присвоил себе с великой пышностью, и территорий, которые он торжественно присоединил к Империи. Великое герцогство Варшавское было потеряно, оно погибло в Москве, и Наполеон уже вынес на его счет окончательное решение. Он не выказал категоричности и по другому, еще более важному предмету (что глубоко удивило Бубну), каковым была Испания. Он не сказал, что именно готов уступить, но дал понять, что готов пойти на уступки, и, дабы привлечь Англию, объявил, что готов допустить на переговоры испанских повстанцев.

В этом обнаружила себя, притом что Бубна не смог ее распознать, новая политика Наполеона – договариваться скорее с Россией и Англией, нежели с германскими державами. Бубна, не надеявшийся на столь многое в испанском вопросе, был удивлен и восхищен. Но те самые пункты, которыми более всего дорожила Австрия, как раз и вызывали у Наполеона самые мучительные переживания. Особенно неприятно было ему вознаграждать Пруссию за ее измену. Однако, поскольку он был скор и на гнев, и на прощение, в этом вопросе он еще мог смягчиться. Но отказ от титула протектора Рейнского союза, а также от ганзейских департаментов, конституционно присоединенных к Империи, казался ему непереносимым унижением. В отношении ганзейских департаментов Наполеон привел довод, на который Бубна не нашел ответа: Франция, как оказалось, нуждается в них как в средстве обмена, дабы заставить Англию вернуть ей ее колонии. Бубна отвечал, что привез только предварительные, а не окончательные предложения и их еще можно обсудить и изменить по взаимному согласию; что в случае участия Англии Любек, Гамбург и Бремен можно будет сделать противовесом Гваделупе, Иль-де-Франсу и Мысу и уступить первые только в обмен на вторые. Посланник также горячо настаивал на необходимости собрать конгресс, к примеру, в Праге, куда прибудет и сам император Франц, чтобы быть ближе к воюющим державам и иметь возможность оказать им добрую услугу.

Встреча продолжалась несколько часов. Наполеон казался смягчившимся, не позволяя, однако, думать, что поколеблен; договорились, что он встретится с Бубной на следующий день, прежде чем отбудет в армию. Хотя он решил не принимать условий Австрии, считая себя способным навязать всем другие условия, если только у него будет два-три месяца для завершения вооружений, он счел полезным созыв конгресса, прежде всего для того, чтобы показать союзникам, Франции и всей Европе свои мирные расположения; во-вторых, чтобы запастись двумя-тремя месяцами для пополнения сил;

и в-третьих, чтобы найти случай завязать с Россией и Англией прямые сношения, которыми он надеялся воспользоваться, чтобы договориться с этими державами без вмешательства германских государств.

Так Наполеон отплатил бы Австрии за то, что она совершила. Воспользовавшись Австрией, чтобы договориться на конгрессе с наиболее враждебными державами, он поведет переговоры без нее и до некоторой степени против нее. Дипломатические победы нравились Наполеону не меньше военных, он одинаково гордился выигрышем и в той, и в другой игре. Кроме всего прочего, если бы Австрия, учтя его замечания, как обещал Бубна, достаточно сильно надавила на державы коалиции и добилась от них более удовлетворительных условий, то принять мир из рук тестя было бы столь же прилично, как из рук любого другого. Поэтому Наполеон решил показать Австрии, что тронут ее доводами, согласиться на конгресс в Праге или в другом месте, и не только на конгресс, но и на перемирие, о котором договорятся переговорщики, посланные к аванпостам. До заключения перемирия он надеялся выиграть еще одно сражение, что весьма улучшило бы его положение на будущем конгрессе. Перемирие же предоставит ему время завершить вооружения (после чего он сочтет возможным диктовать Европе собственные условия) и случай вступить в сообщение с императором Александром, чем Наполеон был озабочен не меньше всего остального.

На следующий день, 17 мая, он вновь встретился с Бубной и, сделав вид, будто принимает одни его предложения и скорее умрет с оружием в руках, чем согласится на некоторые другие, объявил, что согласен на созыв конгресса, заключение перемирия и участие в переговорах представителей испанских повстанцев. Последнее всегда оставалось для Англии главным и предварительным условием всяких переговоров. Удивленный и восхищенный тем, что неожиданно добился столь многого, особенного последнего пункта, Бубна предложил тотчас написать Штадиону, отправленному в русскую штаб-квартиру, и проинформировать его об официальном согласии императора Наполеона на созыв конгресса и на заключение перемирия. Письмо Бубны к Штадиону, подправленное рукой самого Наполеона, по существу говорило, что ничуть не возгордившийся недавней победой Император Французов, горя нетерпением положить конец невзгодам Европы и как можно раньше остановить кровопролитие, согласен на немедленный созыв конгресса в Праге и даже готов послать комиссаров к аванпостам для переговоров о кратком перемирии. Последний пункт, столь восхищавший Бубну, был более всего желателен и Наполеону, по причинам нами уже изложенным.

Бубна отправил письмо с курьером, который должен был срочно доставить его в русскую штаб-квартиру и без промедления вручить Штадиону. Затем он просил разрешить ему вернуться в Вену, дабы порадовать императора Франца и Меттерниха рассказом о том, в каком превосходном расположении духа он нашел Наполеона, и, главное, убедить их изменить некоторые из предложенных условий. Наполеон одобрил отъезд, искренне заверил Бубну в том, что только поправки и могут привести к миру, и наверняка приведут, если будут достаточными, и вручил ему письмо для своего тестя. В этом письме, столь же теплом и сыновнем, сколь дружеским и отеческим было письмо императора Франца, Наполеон давал понять, какая рана у него кровоточит; он говорил, что готов к миру, но скорее умрет с оружием в руках вместе со всеми благородными сынами Франции, чем сделается посмешищем врагов, приняв их унизительные условия, и что он вручает в руки тестя свою честь, которой дорожит больше, чем могуществом и самой жизнью. Затем, осыпав Бубну знаками благорасположения, он отпустил его в Вену.

Так были открыты переговоры, отчасти искренние со стороны Наполеона, отчасти притворные, но совершенно добросовестные со стороны представителя Австрии, который полагал, что своим искусством сблизил самые грозные державы мира, готовые к новому столкновению.

Тотчас после отправки Бубны Наполеон и сам приготовился к отъезду, но прежде чем покинуть Дрезден, он решил извлечь из начатых переговоров главный результат, на который надеялся и который состоял в возможности договориться непосредственно с Александром, дабы избежать влияния Австрии. Под тем предлогом, что переговоры о перемирии должны начаться незамедлительно и на виду обеих армий, он задумал отправить к аванпостам Коленкура, самого подходящего для сближения с русскими человека, ибо он пользовался не только уважением, но и полным благорасположением Александра. Коленкур, можно сказать, подходил даже слишком, ибо один его вид мог самым явным образом обнаружить намерения Наполеона, встревожить Пруссию, насторожить Австрию и, возможно, ускорить принятие ею роковых решений. Будучи нерасчетлив под воздействием желания скорее сблизиться с Россией, Наполеон совершенно не учел неприятные стороны, на которые мы указали, и при отъезде из Дрездена отправил Коленкура с письмом для Нессельроде, датированным, как и письмо Бубны для Штадиона, 18 мая. В письме говорилось, что император Наполеон, во исполнение договоренностей, достигнутых с Бубной, спешит прислать комиссара к аванпостам для переговоров о перемирии, каковые кажутся ему срочным делом ввиду соседства обеих армий; и что для этой миссии он постарался выбрать из своих высших офицеров человека, наиболее приятного императору Александру.

После этого Наполеон отбыл из Дрездена и направился к Бауцену, исполненный уверенности и надежды и живущий среди опасностей и крови, страданий других и своих собственных, как другие живут среди развлечений и удовольствий.

Ранним утром 19 мая он оказался перед Бауценом, куда уже прибыла гвардия и где его с нетерпением ожидали войска, рассчитывая на скорую победу. Он тотчас вскочил на коня, чтобы произвести, по своему обыкновению, рекогносцировку местности. Вот какова была позиция, на которой французам предстояло новое сражение с европейской коалицией.

Как мы уже говорили, позиция опиралась на Ризенгебирге, самые высокие Богемские горы, – нейтральную территорию, на которую безопасно могли опираться обе воюющие стороны, ибо ни та, ни другая не испытывала соблазна оттолкнуть от себя Австрию, нарушив ее территорию. Итак, на нашем правом фланге высились горы, поросшие черными елями, с их склонов меж обрывистых берегов стекала Шпрее и протекала мимо Бауцена, проходя под забаррикадированным каменным мостом. Прямо перед нами находился Бауцен, окруженный старой зубчатой стеной, фланкированной башнями и оснащенной пушками. Слева от нас Шпрее огибала лесистые высоты, намного более низкие, чем горы справа, и внезапно широко разливалась среди усеянных прудами зеленых лугов, простиравшихся вдаль, насколько хватало глаз.

Такова была первая линия, линия Шпрее. Справа, на склонах высоких гор виднелись засеки, из-за которых выглядывали пушки, штыки и множество русских мундиров. В центре, выше и ниже Бауцена, также виднелись русские войска, а слева, на лесистых холмах, через которые Шпрее пробиралась на равнину, можно было заметить массы пехоты и конницы, развернутые в линию или укрывшиеся за полевыми укреплениями. По снаряжению можно было определить, что это прусская армия.

Наполеон решил форсировать линию Шпрее, то есть дать первое сражение, на следующий же день, 20 мая. Затем он предполагал дать второе, чтобы форсировать вторую линию, видневшуюся позади первой и казавшуюся еще более грозной. Он решил, что на следующий день Удино справа перейдет через Шпрее у гор – либо вброд, либо по свайному мосту, – и оттеснит неприятеля на вторую позицию; Макдональд в центре завладеет каменным мостом через Шпрее перед Бауценом и захватит город штурмом; Мармон переправится через Шпрее на понтонах между Бауценом и деревней Нимшюц и займет удобную позицию на другом берегу; слева Бертран переправится в Нидер-Гуркау, напротив холмов, омываемых Шпрее перед выходом на равнину, и завладеет холмами или хотя бы закрепится рядом с ними. Такова была задача первого дня. Тем временем Ней с 60 тысячами человек должен был прибыть в низовья Шпрее, в Кликс, находившийся четырьмя лье ниже Бауцена, и на следующий день уже мог бы, переправившись в Кликсе, атаковать с фланга вторую позицию, которую Наполеон намеревался атаковать с фронта.

На следующий день Наполеон, оценив, сколько времени ему понадобится для форсирования первой линии, решил начать сражение только в полдень, дабы ночь принесла вынужденную передышку между первой и второй операциями. Утро ушло на переброску мостов на козлах и сбор лодок, необходимых для переправ через Шпрее.

В полдень Наполеон дал сигнал, и тиральеры, рассредоточенные вдоль Шпрее, открыли огонь, дабы удалить с берегов реки тиральеров неприятеля. Справа Удино, в соответствии с приказом, подошел к Шпрее с дивизией Пакто. Две пехотные колонны, спустившись почти незамеченными к обрывистому руслу, перешли реку вброд и по мосту и, под прикрытием уступа правого берега, дебушировали на него прежде, чем неприятель обнаружил их присутствие. На другом берегу Шпрее они оказались прямо перед русскими войсками, формирующими левое крыло союзников, находившееся под командованием Милорадовича и состоявшее из бывшего корпуса Милорадовича, корпуса Витгенштейна и дивизии принца Вюртембергского. Обе бригады генерала Пакто были немедленно атакованы пехотными колоннами, но выстояли, так что французская дивизия Лоренсеза (вторая дивизия Удино) успела подойти и расположиться на их правом фланге. Обе дивизии закрепились на захваченном участке. Удино переправил следом за ними баварскую дивизию и, объединив все три дивизии, выдвинулся к самому подножию гор на нашем правом фланге, прямо к главной из них, называвшейся Тронберг. Он попытался взобраться на нее под огнем неприятеля, опираясь левым флангом на деревню Йессниц, а правым – на Клейнкуниц.

Тем временем в центре Макдональд с тремя дивизиями атаковал Бауцен, начав с атаки каменного моста, забаррикадированного и обороняемого пехотой. Дабы поколебать храбрость защитников моста, он приказал одной колонне спуститься к Шпрее и перейти через реку по мосткам, после чего бросился на каменный мост, без труда овладел им и двинулся на город, окружив его силами двух дивизий. Третью дивизию, дивизию генерала Жерара, он направил на дивизию принца Вюртембергского, которая, казалось, хотела двинуться на помощь Бауцену. В то же время он приказал атаковать ворота города с помощью артиллерии, дабы обрушить их и прорваться в город штыковой атакой.

Несколько ниже Бауцена, у Нимшюца, Мармон также переправился через Шпрее с тремя дивизиями и выдвинулся на назначенный ему участок между центром и левым флангом позиции. Но чтобы закрепиться на нем, нужно было захватить деревню Бурк, обороняемую прусским генералом Клейстом. Мармон атаковал Бурк с дивизиями Боне и Компана и не без труда завладел ею. За ней начиналась вторая позиция союзников. Топкий и глубокий ручей представлял собой первую линию ее обороны. Три деревни, Надельвиц справа, Нидер-Кайне в центре и Базанквиц слева, занимали берег ручья. Клейст отступил на эти деревни и призвал на помощь Йорка. Слева на лесистых холмах Мармону противостоял сам Блюхер с 20 тысячами человек, а позади справа от него находился город Бауцен, который еще не был взят. Поэтому Мармон не думал покушаться на вторую позицию союзников и желал только удержаться на захваченном участке. Он стойко держался и отражал все атаки пруссаков. Клейст вышел из Базанквица на левом фланге и атаковал его в штыки, но Боне с моряками отразил атаку и победоносно потеснил его. В ту же минуту кавалерия Блюхера обрушилась на доблестное войско, которое уже билось с прусской пехотой; 27-й легкий и 4-й морской встретили ее, встав в каре, с непоколебимой твердостью. Продолжая держаться таким образом, Мармон, чтобы не опираться на Бауцен, который был атакован, но еще не захвачен, отрядил на правый фланг дивизию Компана, которая обнаружила, что часть стен Бауцена вполне доступна, вскарабкалась на них и помогла войскам Макдональда вступить в город.

Тем временем генерал Бертран переправлялся через Шпрее в Нидер-Гурке, у подножия холмов, где находился лагерь Блюхера. Ему удалось перебраться через реку, которая в этом месте разделяется на несколько заболоченных рукавов, но когда он взобрался на высокий правый берег и дебушировал перед корпусом Блюхера, то вынужден был остановиться, ибо оказался перед чрезвычайно сильной позицией, обороняемой самой энергичной частью прусской армии. Тем не менее он занял один из холмов на правом берегу Шпрее и расположил на нем 23-й полк, который прикрывала с левого берега вся наша артиллерия.

К шести часам вечера первая линия неприятеля полностью перешла в наши руки. Справа Удино перебрался через Шпрее и захватил у русских гору Тронберг; в центре Макдональд захватил каменный мост Бауцена и сам город, а Мармон, перейдя через Шпрее, закрепился на берегу ручья перед второй линией неприятеля. Слева Бертран обеспечил себе выход за Шпрее перед холмами, занятыми Блюхером и образующими важнейшим пункт второй позиции. Результат, к которому стремились французы, был достигнут, и без больших потерь. Первый бой закончился так, как желали французы, и поскольку Ней тем временем прибыл в Кликс, всё обещало успех и на следующий день, хотя сражение ожидалось тяжелейшее.

Наполеон вступил в Бауцен в восемь часов вечера, ободрил перепуганных жителей и разбил лагерь снаружи, среди своей гвардии, вставшей в несколько каре. Он всё подготовил к завтрашней атаке.

С участка, захваченного после перехода через Шпрее, можно было составить более точное представление о второй позиции, которую предстояло захватить. Намечавший основные ее очертания ручей Блезауэр спускался с темных гор справа и огибал возвышенность, на которой располагался Бауцен, протекал среди ив и тополей мимо Надельвица, Нидер-Кайне и Базанквица, перед которыми расположился накануне маршал Мармон. Добравшись до нашего левого фланга у Креквица, ручей поворачивал к лесистым холмам, на которых занял позицию Блюхер, огибал их сзади и у деревни Прейтиц поворачивал к Шпрее через просторную равнину, усеянную лугами и прудами.

Левый фланг русских, состоявший из бывшего корпуса Милорадовича, корпуса Витгенштейна и дивизии принца Вюртембергского, отошел на одну из гор в истоках Блезауэра и оборонял ее от нашего правого фланга, расположившегося на Тронберге. Центр, состоявший из русской гвардии и резервов и оборонявший середину позиции, разместился за Блезауэром в Башюце, на возвышенном участке за Надельвицем и Нидер-Кайне, расположившись под защитой множества редутов и сильной артиллерии. Центр союзников представлял собой амфитеатр, ощетинившийся пушками, и, чтобы атаковать его, Мармону, гвардии и Макдональду, формирующим наш центр, нужно было спуститься с плато Бауцена, перейти через Блезауэр в Нидер-Кайне или Базанквице, пересечь под ужасающим навесным огнем заболоченный луг и без всякого прикрытия захватить увенчанную редутами высоту Башюца.

Правый фланг союзники расположили не за Блезауэром, а перед ним. Придавая большое значение лесистым холмам, меж которыми Шпрее пробиралась на равнину и позади которых протекал Блезауэр, они оставили на них Блюхера, так что оконечность линии не отступала с Блезауэром, а образовывала перед ним выступ. На нем и располагался Блюхер с 20 тысячами человек, поджидая Бертрана. На левом фланге Блюхера в Креквице располагались измученные остатки войск Клейста и Йорка, а позади него на обратной стороне холмов – прусская пехота и часть русской кавалерии, прикрывавшие его тылы. Наконец, на простиравшейся за холмами сырой зеленой равнине, среди которой сливаются Шпрее и Блезауэр, на невысоком холме, увенчанном ветряной мельницей, располагался Барклай-де-Толли с 15 тысячами русских. Он должен был противостоять атакам Нея, всё значение которых союзники еще не могли оценить.

Таким образом, французам предстояло захватить весьма грозную совокупность позиций. На правом фланге Удино должен был удержаться на захваченном Тронберге и даже пройти за него; в центре Макдональд и Мармон, опиравшиеся на гвардию, должны были перейти через Блезауэр, под огнем русских редутов Башюца пересечь луг и захватить редуты. На левом фланге перед Бертраном стояла труднейшая задача: выбить Блюхера с занимаемых им холмов. Выполнение этих трех атак, с форсированием столь многочисленных препятствий, за которыми расположились исполненные решимости 100 тысяч русских и пруссаков, могло оказаться гибельным, если бы французы атаковали позиции неприятеля только с фронта. Но Наполеон рассчитывал на Нея, прибывшего вечером в Кликс с 60 тысячами человек. Маршал должен был перейти через Шпрее в Кликсе, пересечь просторную равнину на крайнем левом фланге французов и на крайнем правом фланге союзников, форсировав все препятствия на своем пути, пройти за холмами, занятыми Блюхером, и двинуться в направлении колокольни Хохкирха, видневшейся в самой глубине поля битвы.

Ней получил приказ выдвигаться ранним утром. Грохота его пушек и ожидал Наполеон, чтобы дать сигнал к атаке Бертрану и Мармону. Если Ней подоспеет в Клейн-Бауцен вовремя, Блюхера можно будет не только оттеснить, но и захватить. Но даже отступление последнего могло предрешить отступление всей неприятельской армии.

Таковы были диспозиции Наполеона накануне второго дня сражения. Войска расположились на ночь на захваченных участках с полной уверенностью в результате завтрашнего дня. Наполеон встал на бивак вместе с гвардией на плато Бауцена, откуда ему были видны все позиции неприятеля, кроме участка, через который собирался пройти Ней, скрытого от него холмами, занятыми прусской армией. Наполеон задавался вопросом, не будет ли предотвращено новое сражение ответом на его письмо от 18-го числа, в котором он предлагал перемирие и сообщал об отправке Коленкура для переговоров. Но к вечеру 20 мая он еще не получил ответа, – то ли потому, что Коленкура не допустили к императору Александру, то ли потому, что предпочли еще раз попытать удачи в сражении. Второе предположение больше нравилось Наполеону, ибо он был уверен, что новое сражение заставит задуматься и самых строптивых его врагов. Как бы то ни было, Наполеон предался отдыху, как имел обыкновение поступать накануне великих сражений.

Прямо напротив его позиции, в почтовом доме Ней-Пуршвица, расположились государи-союзники, которым было совсем не до сна. Они беспокоились, как случается с неопытными людьми перед лицом опасности, и всю ночь обсуждали создавшееся положение. Они твердо решили дать второе сражение. Получив письмо о перемирии и миссии Коленкура, они тотчас вынесли решение по этому предмету. Поняв, что, если допустят к себе Коленкура, Австрия тотчас почувствует сильнейшие подозрения, не преминув увидеть в его миссии вероятность прямого соглашения между Францией и Россией, они приняли решение вежливо отослать Коленкура к Штадиону как к представителю посреднической державы, ответственной за все переговоры, и повременить с ответом до той минуты, когда станет известен результат сражения. Ведь если бы они согласились на перемирие, прежде чем будут принуждены к нему самой настоятельной необходимостью, партия германских патриотов, которая прямо руководила прусской армией и косвенно армией русской, разразилась бы криками негодования.

Решившись на сражение, государи-союзники принялись обсуждать шансы на победу. Король Пруссии не обольщался, однако император России обольщался весьма, будучи исполнен воинского пыла, не дававшего ему покоя. Александр фактически завладел верховным командованием и номинально, дабы осуществлять его с большим удобством, пожаловал его графу Витгенштейну, вдохновляемому Дибичем. Настоящее командование должно было принадлежать несгибаемому Барклаю-де-Толли, по причине его прошлой деятельности и звания, но от него избавились, назначив ему отдельную роль на крайнем правом фланге, на топких участках между Блезауэром и Шпрее, у упоминавшейся ранее ветряной мельницы.

Дискуссия между Александром и многочисленными русскими и прусскими офицерами, по очереди сообщавшими ему свое мнение, коснулась как раз позиции Барклая-де-Толли. Левый фланг под началом Милорадовича чрезвычайно усилили; центр прикрывался редутами Башюца и оборонялся русской Императорской гвардией. Правый фланг на холмах, по словам Блюхера, был неодолим, и пруссаки клялись, что благодаря им эти холмы станут новыми германскими Фермопилами. Но сможет ли Барклай-де-Толли остановить Нея, который, похоже, направляется в его сторону? Вот в чем состоял основной вопрос. Александр был убежден, что Наполеон хочет отобрать у него опору на горы, и поэтому не желал ослаблять левый фланг. Однако Мюффлинг, выдающийся офицер Главного штаба, тщательно разведавший участок, настаивал на том, что Барклаю-де-Толли грозит опасность, и в конце концов вынудил прислушаться к себе Александра, склонного, впрочем, выслушивать всех из доброжелательности характера и честного желания во всем разобраться. Но ответ Витгенштейна о том, что Барклай-де-Толли располагает 15 тысячами человек, успокоил Александра, а вместе с ним и весь Главный штаб, за исключением Мюффлинга. Затем, поскольку уже начало светать, обсуждение пришлось закончить и все отправились на свои посты.

Раскаты ужасающей канонады уже заполняли огромное пространство поля битвы. Маршал Удино на правом фланге находился на высотах Тронберга, которые захватил накануне, и сражался за них с русскими Милорадовича. В центре Макдональд и Мармон стояли неподвижно, соединенные меж собой каре гвардии и опиравшиеся сзади на кавалерию Латур-Мобура, ожидая приказов Наполеона, который сам ожидал успешного завершения маневра, порученного Нею. Слева Бертран, завершив начатый накануне переход через Шпрее, взбирался с тремя дивизиями на обрывистый правый берег под защитой артиллерии левого берега. Но решающее событие дня происходило двумя лье ниже, в Кликсе, где Нею удалось переправиться через Шпрее и оттеснить аванпосты Барклая-де-Толли.

После перехода Нея через Шпрее на его правом фланге оказались холмы, занятые Блюхером, прямо перед ним – позиция с ветряной мельницей, на которой расположился Барклай-де-Толли, а слева – заболоченные берега Блезауэра. Ней решительно двинулся прямо к ветряной мельнице. Направо, к Плисковицу, он отрядил одну из трех дивизий корпуса Лористона под командованием Мезона, дабы она попыталась взобраться на холмы, усеянные артиллерией и прусскими мундирами. Налево Ней послал две другие дивизии Лористона под командованием его самого, дабы они перешли через Блезауэр ниже Глейна и обошли неприятельскую позицию.

Выдвинувшись и перейдя через Шпрее на рассвете, Ней уже ранним утром атаковал позицию Барклая-де-Толли. Последний забросал его ядрами, ибо пушек у него было едва ли не больше, чем солдат. Будучи вынужден охранять весьма протяженную линию, от подножия холмов, где находился Блюхер, до просторных лугов, через которые протекал Блезауэр, Барклай-де-Толли располагал у мельницы не более чем 5–6 тысячами человек. Но ядра не остановили Нея. Он продолжил движение к ветряной мельнице и сумел опрокинуть Барклая-де-Толли. Рядом с Барклаем в ту минуту находился Мюффлинг, так старавшийся привлечь внимание Александра к этой части позиции. Сделавшись свидетелем сопротивления Барклая и грозивших ему опасностей, он отправился к Блюхеру за помощью. Барклай же, опасаясь, что будет отброшен в беспорядке, если попытается продержаться перед Блезауэром, перешел через ручей в Глейне и стал располагаться на склоне высот в глубине поля битвы, дабы защитить от французов дороги на Вуршен и Хохкирх, которыми должна была двигаться армия союзников при отступлении. Там он столкнулся с войсками Лористона, явившимися докучать ему, но выгоды участка позволили генералу держать оборону.

Завладев ветряной мельницей, Ней двинулся вправо, чтобы захватить с тыла холмы, где он заметил массу прусских войск, и оказался перед деревней Прейтиц, расположенной на Блезауэре, как раз в том месте, где ручей, обогнув сзади позицию Блюхера, поворачивает на равнину. Он захватил Прейтиц силами дивизии Суама, но после вступления в деревню начал испытывать некоторые сомнения относительно дальнейших действий. Ней хорошо видел в глубине колокольню Хохкирха, но на пути к ней располагались массы неприятельской конницы, которым он мог противопоставить лишь немногочисленную легкую кавалерию. Слева на выгодной позиции расположился Барклая-де-Толли, а справа на холмах – Блюхер. Будучи отделен от Наполеона расстоянием в три лье и лесистыми холмами, Ней, испытывавший порой, как мы уже имели случай сказать, колебания ума, но не сердца, остановился, чтобы услышать пушки остальной части армии и не вовлекаться в сражение слишком рано.

Тем временем Барклай-де-Толли получил помощь, которой Мюффлинг с большим трудом добился от недоверчивого Блюхера и Гнайзенау. Когда Мюффлинг добрался до них, эти двое были заняты произнесением патриотических речей перед прусскими войсками, рассказывая им о германских Фермопилах, и не хотели верить, что их могут захватить с тыла. Однако по настоянию Мюффлинга Блюхер всё же приказал нескольким батальонам Клейста и двум батальонам королевской гвардии покинуть тылы и идти отбивать Прейтиц.

Повернув обратно, эти войска ринулись на Прейтиц, обнаружили в нем дивизию Суама, которая была не готова к нападению, и отбили деревню и мост через Блезауэр. Захваченный врасплох внезапной атакой, Ней вновь перешел в наступление силами своей второй дивизии, оттеснил, в свою очередь, прусские батальоны и вернулся в Прейтиц. Отбив деревню, он должен был двигаться вперед, соединиться правым флангом с Лористоном и в сопровождении Ренье обойти позицию Блюхера;

отразить, встав в каре, атаки прусской конницы; затем взобраться на склоны, обороняемые Барклаем-де-Толли, и перерезать дороги на Вуршен и Хохкирх. Тогда были бы захвачены 25 тысяч пруссаков и 200 орудий, и коалиция распалась бы. Генерал Жомини, начальник штаба Нея, горячо настаивал, чтобы знаменитый маршал именно так и действовал, но тот хотел дождаться, когда приблизятся артиллерийские раскаты, едва доносившиеся с его правого фланга, и он будет не так одинок на совершенно незнакомом огромном и сложном поле битвы.

Между тем Ней сделал уже довольно, чтобы позиция неприятеля стала непригодна к обороне. Горя нетерпением начать атаку, но никогда не уступая нетерпению на поле битвы, Наполеон приказал открыть огонь только тогда, когда рассудил, что пришло время: генерал Бертран под прикрытием артиллерии левого берега уже вскарабкался на обрывистый правый берег и дебушировал перед Блюхером. Блюхер расположил свой правый фланг на холмах, а левый – у Блезауэра в Креквице, поставив пехоту на крыльях, кавалерию в центре и выдвинув вперед длинную линию артиллерии. Генерал Бертран развернул слева дивизию Морана, справа – вюртембергскую дивизию и оставил в резерве дивизию итальянскую. Между позицией Бертрана и Бауценом располагались Мармон, гвардия и Макдональд, пламенно ожидавшие приказа вступить в бой.

Едва в тылах Блюхера послышались пушки Нея, как Наполеон дал сигнал к атаке. Мармон, располагавший, помимо собственной артиллерии, артиллерией гвардии, открыл сокрушительный огонь по редутам центра, а затем направил часть пушек немного вкось на фланг Блюхера в Креквице. После нескольких минут канонады Бертран начал движение на линию Блюхера. Дивизия Морана, встав в каре, опрокинула ружейным огнем прусскую кавалерию, ринувшуюся на нее галопом, а затем двинулась атакующими колоннами на Блюхера.

Тем временем вюртембергская дивизия двигалась на Креквиц в излучине Блезауэра. Пушки Мармона настолько поколебали охранявшие Креквиц войска, что деревню удалось захватить силами одного вюртембергского батальона. Видя угрозу своей линии с фронта, Блюхер подтянул на линию дивизию Цитена и выдвинул ее против корпуса Бертрана. Цитен не смог оттеснить дивизию Морана, но отвоевал участок у вюртембергской дивизии и захватил в Креквице батальон, завладевший деревней. Тогда Мармон удвоил косоприцельный огонь по Креквицу, Моран перешел от обороны к наступлению, выбил из Креквица дивизию Цитена и оттеснил ее на холмы, служившие опорой Блюхеру.

В эту минуту Блюхер попытался подтянуть к себе королевскую гвардию, корпус Клейста и часть сил русских. Но на просьбы о помощи ему отвечали, что эти войска заняты боем за Прейтиц в его тылах, что они его проиграли и что если он не отступит как можно скорее, прекратив упорную оборону позиции, которую только что называл германскими Фермопилами, весь его корпус будет захвачен Неем. Перед очевидностью опасности, в которой Мюффлингу не без некоторого труда удалось его убедить, Блюхер решился отступить – с отчаянием в сердце, имея большое желание, но не решаясь прямо пожаловаться на Барклая-де-Толли, который, как он сказал, не защитил его тылы, и изливая досаду в тысяче инвектив в адрес Главного штаба русских, бесполезно собравшего в горах силы, столь необходимые на правом фланге.

Итак, Блюхер отступил и прошел в виду Прейтица, совсем близко от Нея. По неслыханной для него удаче, в то время как он спускался через Клейн-Бауцен с холмов, где обещал противостоять всем усилиям французов, Ней, сочтя необходимым их очистить перед выдвижением на Хохкирх, всходил на них из Прейтица с другой стороны. Так, избежав неприятного столкновения, Блюхер отступил через линии русской и прусской кавалерии, оставшейся стоять в боевых порядках позади него.

Тем не менее наша победа была обеспечена. Бертран последовал за отступавшим Блюхером; Мармон с его корпусом, а Мортье с Молодой гвардией, завидев попятное движение неприятеля, спустились на берег Блезауэра, перешли через него и пересекли затопленный луг, простиравшийся у подножия редутов Башюца. Молодая гвардия без больших потерь взобралась на них, ибо попятное движение правого фланга сообщилось всей армии союзников, заодно высвободив на правом фланге Удино. Маршал был осажден на Тронберге всеми силами Милорадовича, вынужден отступить и занять позицию сзади, где нашел поддержку бесстрашного Жерара, командовавшего правым флангом Макдональда. Заслышав о победе, одержанной на всей линии, Удино перешел в наступление и живо потеснил русских. На протяжении трех лье началось преследование союзников, но поскольку участок был неудобен для конницы, да и конницы у французов имелось недостаточно, они собрали только раненых солдат неприятеля и множество разбитых орудий, которых вполне хватало, чтобы придать блеск победе. Победа в самом деле была блистательной: она уничтожила грозную позицию, оборонявшуюся почти сотней тысяч человек, и последние иллюзии союзников, по крайней мере в этой части кампании. Союзники уже не могли надеяться закрыть нам путь на Одер; и, главное, не могли, не заключив немедленно перемирия, оставаться привязанными к территории Австрии, а через ее территорию – к ее политике.

Что до потерь, с нашей стороны они были меньшими, чем со стороны союзников. Те признали потери примерно в 15 тысяч человек убитыми и ранеными за два дня сражения, но на деле они были куда более значительными. Наши потери не превысили 13 тысяч человек убитыми и ранеными.

О победе при Бауцене, как и о победе при Лютцене, предстояло судить не по трофеям, а по последствиям. Наутро 22 мая Наполеон решил преследовать неприятеля, отбросить его за Одер и вступить в Бреслау, где праздновался альянс России и Пруссии, а затем в Берлин. Намереваясь лично преследовать отступавших государей, он счел себя достаточно сильным, чтобы расстаться с корпусом Удино, который больше всего пострадал в сражениях 20 и 21 мая, нуждался в 3–4 днях отдыха и имел достаточный боевой опыт и достаточно сильного командующего, чтобы его можно было бросить на Берлин. Наполеон присоединил к нему восемь батальонов из гарнизона Магдебурга и тысячу всадников из Дрездена, что доводило численность его корпуса до 23–24 тысяч человек – достаточной силы, чтобы одолеть прикрывавшего Берлин генерала Бюлова. Маршалу Удино предстояло энергично атаковать и отбросить на Одер Бюлова и затем двигаться на Берлин, в то время как Наполеон будет теснить союзников на Бреслау.

Утром 22 мая, отдохнув несколько часов, отдав приказы, отправив вперед генералов Ренье и Лористона, почти не сражавшихся накануне, а следом за ними Нея, Наполеон выступил и сам. Он двигался вместе с гвардией, а за ним следовали Мармон, Бертран и Макдональд. После двухдневных потерь и отделения Удино у Наполеона оставалось в целом не менее 135 тысяч человек, а приближение Виктора с реорганизованными батальонами должно было довести численность сил до 150 тысяч. Этого было более чем достаточно, чтобы одолеть неприятеля, насчитывавшего не более 80 тысяч солдат. Итак, Наполеон отбыл утром 22-го, пожелав лично участвовать в погоне, дабы испытать только что реорганизованную конницу.

Союзники отступали из Бауцена дорогой в Гёрлиц. Прибыв к Райхенбаху, французы заметили в глубине котловины линию высот, на которую произвела отступление неприятельская пехота, оставив позади для прикрытия кавалерию. Отважный Лефевр-Денуэтт ринулся на неприятельскую кавалерию во главе польских улан и красных улан гвардии, поначалу живо потеснил ее, но вскоре навлек на себя массу конницы, намного превосходящую его собственную. Наполеон, располагавший 12 тысячами всадников Латур-Мобура, бросил их на неприятеля, и равнина Райхенбаха осталась за нами. Несмотря на преимущество в этом столкновении, Наполеон заметил, что его кавалерия, хоть и смешанная со старыми кавалеристами, вернувшимися из России, будучи сформирована совсем недавно, еще не стоит того, чего стоила раньше. В самом деле, большинство лошадей получили ранения или слишком устали. Наполеон заметил также, что воодушевленных врагов поколебать труднее, нежели врагов деморализованных, воюющих без страсти, вроде тех, кого он преследовал после Аустерлица и Йены.