С Красным Крестом

Фрикетта верхом на муле, окруженная конвоем, присутствовала при борьбе, стоя недалеко от императора, который вместе с сопровождавшими его сановниками подвергался такой же опасности, как и его солдаты.

Барка верхом на великолепном коне – подарке негуса – бился, как бешеный. Он стрелял без перерыва и время от времени сопровождал выстрелы гортанным криком, настоящим ревом дикого зверя.

Затем, как герои Гомера, он осыпал своих врагов ругательствами, вызывал их, ища взглядом полковника, которого он глубоко возненавидел.

Вдруг у него вырвался еще более громкий крик, заглушивший на мгновение шум, господствовавший кругом, он узнал в первом ряду сражающихся полковника, ободряющего своих солдат примером.

Не говоря ни слова, бледный, стиснув зубы, Барка, не помня себя, пришпорил своего вороного жеребца. Галласы, начальником которых состоял кабил, следуя его примеру, слепо помчались за ним и клином врезались в линию итальянцев.

У Барки ружье было не заряжено. Не имея времени зарядить его, он схватил его за дуло и стал отбиваться, как палкой. Приподнявшись на стременах, он наносил удары направо и налево, между тем как его лошадь грудью теснила оторопевших солдат.

Кабил поскакал к полковнику, который выстрелил в него из револьвера, но промахнулся.

Пока всадники-галласы рубили направо и налево, Барка поднял ружье и нанес страшный удар по затылку полковника, который закачался в седле и потерял стремена.

С быстротой молнии кабил бросил ружье, подхватил под мышки офицера, наполовину потерявшего сознание, пересадил его на свою лошадь и закричал ему на ухо:

– Попался ты мне наконец, каналья!.. Я тебе отрублю голову… и собаки съедят твой язык… Барка обещал это, и Барка никогда не изменяет слову.

Кабил круто повернул коня и подъехал к Фрикетте. Бросая полковника на землю, как какой-нибудь тюк, он закричал своим металлическим голосом:

– Вот, сида… я привез тебе пленника…

Всадники конвоя, разогнав своих коней, уже не останавливались и скоро врезались в ряды. За ними следовали другие и наконец вся кавалерия. Итальянцы испугались. Началась паника, против которой все усилия были тщетны. Не помогали ни крики офицеров, ни напоминания о чувстве долга, ни просьбы, ни угрозы.

Страх был сильнее всякой дисциплины, всякой угрозы, всякого довода. Артиллеристы, пехотинцы, альпийские стрелки бросали оружие и убегали врассыпную, как испуганное стадо, ничего не видя, не слыша, не зная, куда они идут!

Перышки на касках уже не развевались так задорно, и все самохвальство пропало!

У итальянцев оказалось шесть тысяч человек убитых, столько же раненых и три тысячи пленных! Они лишились почти всей своей артиллерии, около семидесяти пушек и всего боевого запаса при них. Это была катастрофа.

Менелик не только отнесся гуманно к пленным, но даже оказал им внимание, которое их изумило. Он не вспомнил, что итальянцы расстреливали его парламентеров, а иногда и пленных. Да, этот человек, которого поносили, оскорбляли, унижали, забыл обиды.

Можно себе представить стыд и бешенство полковника, когда он увидел, что судьба отдала его в руки того, кто сам был недавно его жертвой. Израненный, едва державшийся на ногах от слабости, он собирал последние силы, чтобы посмотреть сверху вниз на молодую девушку и кабила.

Барка устремил на него полный ненависти взгляд и, скрежеща зубами, бросился на него и заставил стать на колени.

– Проси прощения у тэбии, которую ты оскорбил.

– Чтоб я унизился перед авантюристкой, француженкой?.. Никогда!

Барка поднял саблю. Фрикетта знаком остановила его и, обращаясь к полковнику, сказала ему с неподражаемым достоинством:

– Я не виновна в преступлении, за которое вы меня несправедливо осудили. Даю вам слово. Я не авантюристка, а честная француженка, которая искала приключений. Одно из них даст мне, по крайней мере, случай возвратить свободу взятому мною в плен личному врагу…

– Вы мне… возвратите свободу?

– Да! Мой друг Менелик исполнит мою просьбу.

– А если я не приму этой свободы, которую вы мне предлагаете?

Фрикетта побледнела.

– В таком случае я возьму остающихся у меня десятерых конвойных и велю им кнутами прогнать вас за линию наших аванпостов.

– Вы способны на это?

– Даю вам честное слово.

– Но к чему возвращать мне свободу, когда вы так ненавидите меня?

– Потому что я нахожу это более изящным… более забавным…

– Забавным!.. Я для вас игрушка…

– Нет, я ошиблась… я освобождаю вас потому, что этим могу выказать все свое презрение… Барка!

– Сида?

– Проводи этого господина как можно дальше… пусть он идет к своим солдатам… если они у него еще остались.

Глава VIII

«Аддис-Абеба, 15 мая 1896 г.

Дорогие родители!

В моих приключениях, как в представлениях какого-нибудь парижского театра, наступил перерыв.

Со мной ничего не случилось – ровно ничего – со времени моих последних писем, где я сообщала вам о наших блестящих победах над итальянцами.

Теперь, когда эти господа оставили нас в покое, моя жизнь проходит тихо, неслыханно однообразно. Вы себе представить не можете, как странно для меня жить спокойной повседневной жизнью среди комфорта и лени. Мне кажется, как будто это не я, и, когда мне вспомнится все пережитое, я спрашиваю себя, не заснула ли я там, в нашем домике, и не вижу ли во сне приключения Фрике!..

Но нет. Я действительно живу в Абиссинии. Я не страдаю более от лихорадки; малокровие, упадок сил и всякие недомогания, вывезенные из Мадагаскара, совершенно прошли, и я вновь цвету! Правда, я не церемонилась со всеми своими болестями и живо спровадила их.

Итак, я окрепла и опять готова отправиться куда угодно! Но я, кажется, делаю «мабуль», как говорит Барка, то есть теряю голову… Я начинаю думать об отъезде, еще не вернувшись!

Я живу в самом центре Абиссинии, в резиденции Менелика, и, конечно, должна прежде всего заехать в Париж поцеловать вас, а затем уже продолжать свои странствования. Кроме того – между нами – мне хочется, чтоб меня опять немного побаловала мама, хочется, чтоб она мне утром подала кофейку в постельку, покормила обедом: бифштексом с картофелем, макрелью a-la maitre d'hotel и кусочком сыра бри.

Вот какая я стала лакомка! Это оттого, что все здешние блюда заставляют меня постоянно вспоминать о наших вкусных домашних обедах!

Одним словом, мне опять захотелось видеть газовые рожки, подрезанные деревья, шестиэтажные дома, журнальные киоски, омнибусы и, наконец, парижан! Я не скажу, чтобы скучала, но мне хочется насладиться контрастом.

Я думаю, это случится скоро: самое позднее через две недели я пущусь в обратный путь. Эпоха дождей начинается в июне и заканчивается в октябре. В это время здесь господствуют лихорадки, уносящие много жертв. Я имею серьезные причины избегать этой болезни и поэтому в конце мая уеду в Джибути, как бы меня ни просили остаться.

Но, кстати, вы можете меня спросить, где это здесь?

Вы не знаете, что такое Аддис-Абеба? Я скажу вам: эта местность лежит под 36°35? долготы и 9° широты, на высоте 2300 метров. Вот ее географическое положение. В политическом отношении, это теперешняя резиденция Менелика, то есть столица. В Абиссинии, собственно говоря, нет столицы, и главным городом становится тот, где живет император.