Из Парижа в Бразилию

– Скажите же, джентльмены, вы согласны? – продолжал полковник. – Мы можем назначить пять долларов за вход, и половина сбора пойдет в пользу наших наследников.

Такое необузданное нахальство взорвало наконец Перро. Он заговорил резко, с жаром:

– Поверьте, сударь, что не он, а вы будете убиты, и сбор пойдет на ваши похороны. Monsieur Арно не нуждается в ваших поганых деньгах. Знайте, что у него есть в Бразилии пятьдесят квадратных миль земли, с такими лесами, какие найдутся только в Канаде, и с такими серебряными рудниками и золотыми приисками, перед которыми Карибу и Невада все равно что ничего. Кроме того, алмазные копи у него такие, что в них бриллиантов больше, чем во всех ваших штатах. Очень ему нужны ваши доллары!.. Если бы он захотел, он бы мог купить здесь вас всех вместе взятых, и со всем поездом, со всею железной дорогой.

Во Франции подобное сообщение вызвало бы всеобщий смех, и Перро наверное приняли бы за сумасшедшего. В Америке, напротив, Жак немедленно сделался героем, а Перро снискал всеобщие симпатии.

Все окружили путешественника и наперебой принялись рекомендовать ему в Сан-Франциско – кто лучшую гостиницу, кто увеселительные места, кто лучшее кафе, кто наиболее приятную прогулку. Один хвалил револьверы Смита и Вессона, другой советовал непременно приобрести для дуэли Нью-Кольтовские и прочее и прочее и прочее.

Но всех оригинальнее вел себя в эти минуты полковник Бутлер. Убедившись, что случай с Жаком представляет пышную рекламу для мистера Вельса, а следовательно и средство еще сильнее пленить сердце мисс Леоноры, полковник буквально засыпал француза своими любезностями. При этом янки нализался как сапожник, употребляя водку в качестве внутреннего лекарства от наружного недуга, причиненного кулаком Жака.

Обескураженный появлением столь неожиданных и непрошеных поклонников, Жак ходил из вагона в вагон в поисках уголка, где можно было бы от них скрыться.

Наконец он свободно вздохнул: поезд остановился на большой станции.

Приехали в Каньонвилль.

Глава VIII

Отвлекшись на приключение Жака, мы забыли, хотя бы вкратце, описать читателям места, через которые следовал поезд, мчавший наших путешественников.

Миновав станцию Тенино, о которой мы упоминали, поезд в течение ночи пробежал территорию Вашингтон и прогремел по мосту над огромной колумбийской рекою, которая служит ей южной границей. Затем путешественники миновали Орегон, с городом Порландом, возникшим лишь вчера, но уже приобретшим важное значение, и, наконец, Солем и Юджен-Сити, большую станцию на 44-й параллели.

Далее поезд проследовал крутым ущельем Калапуйских гор, пересек три или четыре реки по высочайшим мостам в чисто американском вкусе, от которых голова кружилась, если глядеть вниз, и на две минуты остановился в Винчестере, где и произошла у Жака известная стычка с полковником Бутлером. Оттуда после двукратной остановки – в Розенбурге и Миртльвилле – поезд прибыл наконец в Каньонвилль, конечный пункт Североамериканской железной дороги (Northern-American-Railroad).

Три друга вышли из вагона после четырнадцатичасовой езды и получили своих мустангов, выведеннных на платформу из специального вагона и громким ржанием протестов вавших против продолжительного заключения в духоте, которому их подвергли.

Пассажиры, которым предстояло дальнейшее путешествие в дилижансе, не без зависти посматривали на эту тройку сильных и бойких лошадей.

– Господа, вы приедете в Сан-Франциско раньте меня, – сказал путешественникам полковник Бутлер. – Так не забудьте, пожалуйста, нанести визит мистеру Даниэлю Вельсу; он вас примет как старых друзей. Передайте также от меня почтительнейший поклон мисс Леоноре. Адрес таков: 24, Невада-стрит.

– Хорошо, полковник, будьте покойны! – со смехом отвечали ему Жюльен и Жак и, дав шпоры коням, вихрем помчались вперед в сопровождении Перро.

Мустанги бежали неутомимо. Только американским скотоводам по силам вырастить таких неимоверно выносливых животных, которым и горы, и реки, и болота – все нипочем.

В городке Генли путешественники видели дорогу, по которой прокладывался рельсовый путь, долженствовавший в скором времени соединить Каньонвилль с Шастой. Торопясь доехать поскорее до этого города, где можно было вновь воспользоваться железной дорогой, путешественники делали лишь самые необходимые остановки.

Дорога от Генли до Шасты прекрасная, с великолепными мостами и виадуками, так что всадники имели возможность ехать все время аллюром.

По приезде в Шасту путешественники опять наняли для лошадей отдельный вагон и сами заняли места в салон-вагоне, чтобы со всем комфортом доехать до Сан-Франциско, до которого от Шасты десять часов езды на скором поезде.

Они уселись в роскошном вагоне, и поезд тронулся. Вдруг до слуха их донеслась очень громкая перебранка. Неприятный, грубый женский голос кричал что-то на индейском языке, и этому голосу возражал тоже женский, но не грубый, а плачущий, жалобный.

Диалог закончился громкой оплеухой.

Жюльеном овладело любопытство. Он отворил заднюю дверь вагона, и вот что представилось их с Жаком взорам.

На площадке следующего вагона стояло трое одетых в грязные лохмотья индейцев. Две женщины и мужчина.

Высокий краснолицый индеец с гордостью испанского гидальго драпировался в рваный плащ, очевидно, цивилизованного происхождения. Из национальных атрибутов на нем были только мокасины из буйволовой кожи.

Женщины были наверняка еще молоды, но на вид обе казались гораздо старше своего возраста. Старшей было не больше двадцати пяти лет, а на вид можно было дать лет сорок, младшая, скорее всего совсем еще девочка, смотрелась женщиной лет тридцати.

Младшая горько рыдала, и крупные слезы текли по ее лицу.

Старшая, вне себя от гнева, занесла опять руку, собираясь повторить пощечину.

Но тут на подножке вагона появился драгоман[19 - Толмач, переводчик.] поезда, и его приход остановил занесенную руку. Такие драгоманы имеются в Америке на всех больших железнодорожных линиях. Их обязанность – давать пассажирам всевозможные объяснения и справки. Они должны говорить на нескольких языках.

– Ах вы, гадины! – вскричал он. – Неужели у вас не было времени подраться дома? Зачем вы беспокоите пассажиров криком и шумом? Или вы забыли, что железная дорога перевозит вас бесплатно с условием не шуметь, не сходить с отведенной для вас подножки и вообще вести себя прилично?

– Гу! – отвечал индеец. – Мой брат говорит совершенно верно. Но должна же старая жена Филина научить его молодую жену, как нужно исполнять свои обязанности.

– Так это твои жены?

– Мой брат говорит правду.

– Какие же могут быть у них обязанности по отношению к такому негодяю, как ты?

– Гу!.. Они должны во время войны носить за Филином оружие и припасы, в мирное время собирать хлеб, молоть муку…

– Не продолжай. Знаю. Иными словами, они должны делать всякую работу, а ты сидеть сложа руки, как самый неисправимый лентяй.

– Гу!.. Филин великий вождь.

– И негодяй тоже порядочный. Ну, да во всяком случае это твое дело: веди только себя смирно. Да, вот еще что скажи: за что это твоя старшая жена побила младшую?

– У Филина нет денег на табак и огненную воду. Старая жена его учила молодую, как нужно просить милостыню у бледнолицых. Для этого она и побила ее, чтобы она умела плакать и ныть.

Слыша такой удивительный разговор драгомана с индейцами, Жак не верил своим ушам.

На Жюльена это не произвело никакого впечатления. Ему уже приходилось однажды путешествовать по Северной Америке, и теперь он только посмеивался над наивным изумлением своего друга.

– Ну, – сказал он ему наконец, – что скажешь ты об этом индейце, тронутом цивилизацией?

– Все это не делает чести ни ему, ни цивилизации. Впрочем, я не думаю, чтобы он был чистокровным индейцем.

– Как? Да взгляни на его череп, на все его лицо. Чище этнический тип трудно найти.

– Ни за что не поверю! Такое вырождение – в столь короткое время!

– Что делать, дружок. Как ни грустно, а приходится признать тот факт, что потомки делаваров, ирокезов, гуронов и прочих превратились по большей части в нищих, клянча себе бесплатный проезд по железным дорогам. Прежний гордый тип индейца сохранился разве только в резервациях.

– Что это такое резервации?

– Землями резервации называются в Америке земли, отведенные для индейцев, вытесненных с их прежних территорий. Этим индейцам запрещается покидать отведенные им места под страхом смертной казни, благодаря этому у них и сохранились древние нравы и обычаи.

– Поверьте, джентльмен, что и те не лучше, – вмешался в разговор драгоман. – Все они, по натуре своей, одинаково бродяги и лентяи, не во гнев будет сказано Шатобриану, Майн Риду и Куперу.