Ледяной ад

Когда раствор приобрел известную густоту, он наполнил им обе выемки, образованные ногами ночного посетителя. Заинтересованный жандарм, переставший уже считать помешанным этого элегантного молодого человека, подошел к нему и сказал:

– Ну и хитрец же вы, сударь!

– Вы поняли?

– Да, и полагаю, что эти куски будут иметь в глазах суда немаловажное значение!

– А вы согласитесь письменно удостоверить тождество их со следами?

– Конечно, как и все, что вам удастся открыть здесь для выяснения дела!

– Благодарю! Вы – храбрый и благородный человек!

Пока гипс затвердевал, Редон отправился в комнату, где лежал труп. Он почтительно раскланялся с монахиней, читавшей молитвы над покойником, объяснил ей мотивы своего присутствия и приступил к исследованию.

Внутренность жилища, как и наружный вид его, не отличалась привлекательностью: везде лежала пыль и тянулась паутина. Одного из прилежных ткачей последней репортер увидел в складках балдахина, осенявшего кровать. Он заботливо исправлял свою паутину, попорченную, очевидно, не особенно давно. Может быть, в момент преступления убийца наклонился над кроватью несчастного старика, потом быстро выпрямился и порвал паутину.

Редон попробовал даже воспроизвести эту сцену, как она представлялась его воображению, и нашел, что человек одинакового с ним роста должен был непременно задеть паутину. Таким образом серия его доказательств пополнилась еще одним.

Осмотр мебели и пыли не дал никаких результатов, так что репортер собирался уже уходить, как вдруг нога его задела что-то твердое. Он наклонился и поднял пуговицу, простую пуговицу от панталон. Но Редон знал, что при производстве следствия нельзя пренебрегать никакою мелочью, как бы ничтожна она ни казалась на первый взгляд. Он осмотрел пуговицу и заметил, что она была оторвана с силой, так что при ней остался кусочек материи. Сама по себе пуговица была довольно широкая, очень крепкая, имела особенную форму и надпись «Барров Т. Лондон», – очевидно, имя портного и его местожительство.

– Итак, – сделал заключение Редон, – ночью или утром здесь был мужчина, заказывающий свои костюмы в Лондоне. Не думаю, чтоб это был кто-нибудь из судейских или мой бедный Леон… Черт возьми! Что, если убийца – англичанин? Надо посмотреть ноги!

Он крепко завязал, в уголок носового платка пуговицу и быстро спустился в сад. Гипс был тверд, как камень. С бесконечными предосторожностями Редон разрыхлил землю, не жалея ногтей, и скоро в его руках очутились два великолепных отпечатка, воспроизводившие с замечательной точностью все детали обуви. Не было сомнения, что ботинки английской работы, а нога – длинная, плоская и узкая, словом, характерная нога англичанина.

Репортер торжествовал. В его руках находилась уже руководящая нить, правда, очень непрочная и предположительная, но все-таки нить к разгадке тайны преступления.

– Ну, – говорил он, потирая руки, – ошибка ясна… это англичанин… и я найду его! Искать можно только в Сен-Жермене… Итак, живее туда!

Не теряя времени, он направился к извозчику за каретой, а пока запрягали, стряхнул пыль и постарался привести в порядок свой туалет. Заботливо отчистив известку, он нашел еще минуту сочинить следующую записку товарищу прокурора:

«Не имею возможности присутствовать при допросе. Я напал на след, совершенно чуждый вашему. Завтра подробности к вашим услугам. Берегитесь ловушки!

Ваш Редон».

Затем он крупною рысью мчится в Сен-Жермен. По прибытии туда наш следователь первым делом обходит все отели, начиная с самого шикарного, Павильона Генриха IV.

Его появление в знаменитом отеле, как человека известного директору и части служебного персонала, вызывает только любопытство.

Он отводит директора в сторону и, дружески пожимая его руку, спрашивает нетерпеливо:

– Не остановился ли у вас джентльмен приблизительно такого же роста, как я, с длинною темной бородой и ногами поистине английского размера?

– У нас был только один англичанин, подходящий под ваше описание, довольно-таки неопределенное, но…

– Он уехал?

– Да, три часа тому назад!

– А, черт возьми!.. И не оставил адреса?

– Он отправился, насколько я мог догадаться, в Лондон!

– Не можете ли вы по крайней мере назвать его?

– Охотно: его зовут Френсис Бернетт. Он прибыл из Индии и останавливался здесь только на две недели.

– Благодарю! Как досадно… мне крайне необходимо было видеть его по одному делу. Но… может быть, я могу видеть человека, обслуживавшего его?

Такому важному клиенту, как Поль Редон, неловко было отказать. Директор велел позвать лакея Феликса и предоставил его в распоряжение репортера. Когда они остались одни, Редон вынул из кармана два луидора, опустил их в руку слуги и сказал:

– Вы знаете, Феликс, что у меня иногда являются странные фантазии?

– О, барин волен иметь фантазии, какие ему заблагорассудится!

Репортер продолжал легкомысленным тоном, хотя сердце со страшною силою билось у него в груди.

– Сегодня утром мне попалась пуговица в таком месте, где она не должна быть… Я подозреваю, что владелец ее – господин Бернетт, и это глубоко интересует меня.

Лакей улыбнулся и наклонил голову, как человек, привыкший понимать все с полуслова.

– И мне думается, Феликс, – прибавил Редон, – что профессиональная тайна не помешает вам сообщить мне, насколько основательны мои подозрения? Впрочем, вот и само доказательство преступления!

Он развязал уголок своего платка, вынул оттуда пуговицу и показал ее слуге, который тотчас же ответил:

– Вы правы: эта пуговица от одежды господина Бернетта. Я видел у него такие же, с такой же точно надписью «Барров Т. Лондон». Я утверждаю это с тем большей уверенностью, что сегодня утром господин Бернетт, заметив, что не достает у панталон одной пуговицы, просил меня пришить ему другую на ее место, которое, впрочем, было вырвано вместе с пуговицей.

Эти слова чуть не свели с ума Редона, но он сдержался и произнес, не то смеясь, не то сердясь:

– Вот видите, какой плут этот англичанин. И выглядит, верно, хуже меня?

– Еще бы! Ему около сорока лет, он высок, напоминает боксера и носит дымчатые очки…

– Так он уехал?

– Да, сударь!

– И забрал свои сундуки, чемоданы?

– Чемодан и три английские ивовые корзины, покрытые просмоленным полотном.

– Хорошо, благодарю!.. Держите, Феликс! – сказал Редон, вручая третий луидор слуге, рассыпавшемуся в благодарностях.

Узнав все, что ему было нужно, Редон вышел из Павильона, заплатил за карету и помчался на станцию. Поезд только что отошел, пришлось около получаса дожидаться другого. Кстати, репортер вспомнил, что, кроме чашки чая, у него ничего не было во рту целый день, а время близилось к четырем часам. Он съел два сандвича, выпил стакан малаги, выкурил сигару и вскоре покатил в Париж. Пятьдесят минут спустя поезд остановился на станции Сен-Лазар. Справедливо полагая, что путешественники, едущие из Сен-Жермена, редко сами заботятся о багаже, он опросил сейчас же всех носильщиков, не принимали ли они вещей у господина, похожего на Бернетта, владельца трех ивовых корзин. Никто такого не видал. Редон, однако, не потерял мужества, памятуя, что терпение – необходимая черта всякого следователя, и продолжал расспрашивать, щедро давал на чай и в конце концов добился признания, что господин высокого роста, с бородой, похожий на англичанина, вышел на станции, но только с двумя корзинами.

– Это он! – сказал себе Редон. – Но где же третья корзина?.. А!.. В кладовую!

При помощи денег, открывающих все двери, он проник в кладовую и сейчас же узнал корзину. Сомневаться было невозможно, так как на ней значился адрес: Френсису Бернетту, Лондон.