Девушки

– Ах, если бы не Циту! – говорила донна Сара, рассыпаясь в благодарностях и похвалах и снова начиная плакать из чувства нежности и признательности.

– Как вы себя чувствуете теперь? – спрашивал девушку Циту.

Бенинья улыбалась ему, слегка кивая головою, что означало: – Мне лучше.

– Выпейте еще глоток вина.

– Нет, благодарю вас.

– Так я выпью за ваше здоровье.

– Это было чудо Святого Иисуса Христа! – заключила донна Сара.

Циту согласился с нею, и дон Франко тоже.

– У жены глухого Титта разбита голова, – добавил он в подтверждение слов жены.

Он вышел из дому вместе с Циту, который пригласил его выпить стакан вина в трактире Патакка, потому что, когда они проходили мимо двери трактира, дядя Патакка поклонился им.

Они собирались догнать процессию, но на Площади Вечерни перед трактиром Ската Циту повторил приглашение выпить стакан вина.

– Одну каплю, это будет полезно для вас. Здесь вино гораздо лучше, чем там; вот увидите.

Дон Франко счел неудобным отказываться.

– Да что вы? Неужели?

– Да, да, здесь натуральное, неразбавленное вино.

– Ну, хорошо, еще стаканчик.

Когда они дошли до улицы Санта Мария, процессия была уже далеко. На углу улицы находилась пивная лавка «Выручка» с лавровою ветвью над дверью и с зажженным фонариком.

– Здесь можно получить чудное натуральное вино «Виктория».

– Нет, благодарю вас, кум Санти.

Но кум Санти взял его под руку и протолкнул в лавку.

– Последний стаканчик, дорогой дон Франко!

Этот последний стаканчик развеселил дона Франко и развязал ему язык. Он пожелал рассказать хозяйке о случившемся во время процессии и о чуде, сотворенном Иисусом Христом. Он запутывался в рассказе, начинал с начала, снова запутывался и поминутно похлопывал Циту по плечу, глядя на него маленькими масляными глазами и приговаривая: – Славный парень!

Когда по возвращении его домой донна Сара и Бенинья увидели, что он шатается на ногах, и шляпа съехала у него на затылок, то они в испуге воскликнули:

– О, Боже мой, что вы сделали?

– Славный парень этот Циту! Очень воспитанный молодой человек! Да здравствует Иисус Христос!

И он упал на ближайший стул, смеясь каким-то странным смехом.

Таким образом Циту удалось проникнуть в дом Ло Кармине; теперь он мог посещать его и когда дона Франко не было дома. Однажды донна Сара оставила его наедине с дочерью, чтобы заглянуть на минутку в кухню, и Циту получил возможность сказать девушке то, что до сих пор он давал ей понять только взглядами, предупредительностью и шуточками:

– Я без ума от вас! Если вы согласны…

Увидя, что девушка внезапно покраснела и опустила голову, он пошел дальше и обняв ее за талью, собрался поцеловать в затылок.

– Мама! – воскликнула Бенинья, никак не ожидавшая этого. – Сжальтесь надо мною, святой христианин.

Но, услыша этот робкий упрек, Циту, окончательно потерявший голову, вторично поцеловал ее, и на этот раз в губы.

Сердце бедной Бениньи вспыхнуло при этом поцелуе; огонь любви запал в него еще в тот памятный вечер, когда она, очнувшись от обморока, увидела Циту у своей кровати и узнала, что он принес ее домой на руках, как больного ребенка.

Донна Сара сразу заметила, что что-то произошло между молодыми людьми, но ничего не сказала.

– Служба в муниципальной гвардии не особенно хорошее ремесло, – думала она. – Но если так угодно патриарху Святому Иосифу!..

Она тоже была ослеплена мундиром, блестящими медными пуговицами, кинжалом и кепи, которые Циту носил с таким победоносным видом. Она втихомолку следила за молодыми людьми, делая вид, что ничего не замечает, тем более, что дон Франко, которого Циту продолжал угощать хорошим вином то у Патакка, то у Ската, по-прежнему рассыпался в похвалах славному парню, воспитанному молодому человеку, который уважал всех и был уважаем всеми.

Потому донна Сара и Бенинья были крайне поражены однажды вечером, когда дон Франко явился домой с грозным видом и сердито проворчал прежде, чем снять шляпу и поставить тросточку в обычный угол:

– Никто не должен больше приходить сюда!

Никто, очевидно, означало Циту.

– Почему? Что это значит? – осмелилась спросить донна Сара.

– Это значит, что вы дура, а эта девчонка – кокетка. Это значит, что я не желаю больше видеть в своем доме людей, которые стоят мне поперек дороги. Разве я не хозяин в своем доме, что ли?

И он с такою злостью швырнул палку в угол, что она упала на пол.

Уже целый год в доме царил ад! Никто не мог спокойно есть и спать с тех пор, как синьорина Малинья[1 - Maligna значит по-итальянски: коварная, хитрая, Benigna – добродушная.] (дон Франко иначе не называл теперь дочь) не внимала советам, угрозам и даже палке отца; этот мошенник (дон Франко не говорил больше: славный парень), который хотел обесчестить его семью, попросту околдовал девушку. Но в роде Ло Кармине никогда не было сыщиков, и дон Франко не желал иметь их ни близкими, ни дальними родственниками. Синьорина Малинья могла отложить всякое попечение об этом, дон Франко ни в каком случае не позволил бы ни ей, ни ее сыщику настоять на своем.

Крики, угрозы и звон пощечин (дон Франко стал очень свободен в обращении с дочерью) долетали до слуха соседей каждый раз, как сын столяра являлся в суд с намерением получить свои два сольди и говорил: – Циту прошел! – несмотря на то, что это была неправда.

На самом же деле Циту больше не показывался в этих краях; он не имел в этом надобности. Он пользовался для своей цели домом одного приятеля, заходя в него с задней улицы; никто и не подозревал, что приятель дает ему возможность пройти на высокую террасу, чтобы спокойно разговаривать с Бениньей через окно кухни.

– Я больше не могу выносить это! Видно, на то Божья воля! – шептала Бенинья.

– Видно, ты меня не любишь. Я покончу с собою этим кинжалом. Я понимаю, ты хочешь, чтобы я умер.

– Нет, Санти!

– Так решайся, если ты действительно любишь меня.

– Да, Санти, но… не это, не это.

Циту настаивал на бегстве; по его мнению, это был единственный исход. Однако Бенинья не желала и слышать о бегстве и убегала от окна при малейшем шуме, а Циту бросался в таких случаях на пол на террасе, боясь, как бы не заметили его дон Франко, донна Сара или какая-нибудь болтливая соседка.