Скандальное сватовство герцога

«Он пытается превратить их в марионеток», – решила Верити, изучая три маленьких личика.

– Не хотите ли прогуляться по саду?

Они повскакивали со своих мест, заслужив неодобрительное шипение опекуна. Верити тоже встала и повернулась к герцогу. Он нависал над ней всем своим ростом. «Слишком близкий, слишком крупный и слишком уверенный в себе».

– Сегодня прекрасный денек, вам так не кажется, ваша светлость?

– Чудесный, – согласился тот. – И я тоже не отказался бы посмотреть окрестности.

«Я вообще-то не вас имела в виду. Оставайтесь здесь и сидите напыщенным гусем», – фыркнула про себя Верити, но произнести этого вслух она, конечно же, не могла.

– Сюда, пожалуйста.

Девушка повела его к выходу на террасу, и он, само собой разумеется, опередил ее и распахнул перед нею двери. От него исходил тонкий аромат одеколона с нотками испанской кожи. Очень мужественно и сдержанно. Очень правильно.

– Благодарю вас.

В далеком пятнадцатом веке старый дворец представлял собой укрепленный квадратный дом с большим внутренним двориком. Когда при Генрихе VII ситуация в стране более или менее стабилизировалась, тогдашний епископ снес одно крыло, открыв двор с южной стороны. При Генрихе VIII к концам здания пристроили две причудливые башенки, а при Джеймсе I на месте двора был разбит сад.

В этот солнечный майский денек уже начали распускаться розы и пчелы гудели в ростках, которые скоро станут лавандой и розмарином, в центральном фонтане журчала вода.

– Какая красота! Цвета просто фантастические!

Ну наконец-то хоть что-то одобрил, усмехнулась Верити.

– Очаровательно, не так ли? Посетители находят этот сад весьма романтичным.

– «Романтичным»? – переспросил он таким тоном, будто никогда не слыхивал подобного слова. – Я думал, он просто хорошо спланирован.

Верити бросила на него полный отчаяния взгляд, запнулась на верхней ступеньке, но не успела она и глазом моргнуть, как была поймана за талию и поставлена на ноги. Герцог тут же убрал руки, оставив на ее теле ощущение силы и тепла.

– Спасибо.

Эта мимолетная физическая близость вкупе со сдержанным поведением привели ее в замешательство. На сердце стало тревожно…

Молодежь унеслась вдаль и скрылась из виду. Капеллан вывел отца на террасу и усадил его в кресло.

– Милорд будет рад, если вы осмотрите наш сад, ваша светлость, – сказал мистер Хоскинс.

Отец многозначительно посмотрел на дочь, зародив в ее душе подозрения.

«Что ты задумал, папаK?»

Потом она заметила, как отец переводит взгляд с нее на герцога, и все поняла.

«О нет, папаK! Мы уже имели с тобой беседу о сводничестве, и тот факт, что этот мужчина герцог, ничего не меняет».

Но он был гостем, и она просто обязана проявить любезность.

– Позвольте мне показать вам фонтан, ваша светлость. Он создан по дизайну моей матери, хотя ей и не довелось дожить до его завершения.

Уильям, как и полагается, предложил ей руку, она приняла ее, едва касаясь пальцами согнутого локтя, и они зашагали по центральной аллее. Его окружала странная аура силы. Это потому, что он герцог? Или оттого, что он высокий, широкоплечий мужчина в самом расцвете сил? Или дело в ней самой, в ее отношении к нему, в странном сочетании физического влечения и неприязни?

Ее подруга Мелисса Тавернер, несомненно, сказала бы, что Верити подавляет свои инстинкты, что ей следует дать им волю, немного пофлиртовать или даже предаться легкомысленным поцелуям. Но Мелисса, возможно, нашла бы родственную душу в мачехе герцога с ее тягой к «естественному» поведению. Верити же не собиралась обращаться к природе. Она уже однажды поддалась этим самым инстинктам, обнаружила, что они насквозь порочны, и теперь просто хотела держать под контролем каждый аспект своей жизни.

По мере приближения к фонтану Верити все оживленнее болтала о растениях и устройстве сада, не получая в ответ практически никакой реакции, за исключением невнятного бурчания. И тут герцог внезапно остановился.

– Вы давно потеряли мать, мисс Вингейт?

– Когда мне было десять. Болезнь оказалась скоротечной. Пока мы поняли, что все серьезно, она уже покинула нас. – В его молчании было нечто такое, что заставило ее добавить: – Насколько я понимаю, вы были ребенком, когда сами лишились мамы?

– В возрасте девяти лет. Восемнадцать лет назад. Я ее практически не знал. – Он, видимо, решил, что его ответ прозвучал слишком резко, и спросил: – А вы хорошо помните свою матушку?

– Я помню ее лицо – но это легко, ее портрет висит у нас в столовой. И ее голос – мягкий и сладкий. Она никогда ни на кого не кричала. И руки, такие нежные. – Верити почувствовала, что голос ее вот-вот дрогнет, и прервала излияния. – Она была очень благочестивой и очень… консервативной женой, я так думаю.

«Подозреваю, не слишком интеллектуальной. Не чета отцу. Но хорошей женщиной. Такой, которую все любили. Такой, которая создала счастливую семью».

– А вы тоже благочестивы и консервативны, мисс Вингейт?

Она удивленно уставилась на него и заметила в голубых глазах нечто необычное. Веселье? Тепло? Может, сарказм?

– Благочестива ли я? Надеюсь, я верная прихожанка, но на благочестие не претендую. И вам уже известно, что я далеко не консервативна, ваша светлость. Но так как я не замужем, никто не знает, какая из меня выйдет жена и буду ли я похожа на мать.

Они дошли до фонтана, и она присела на бортик. Опустила руку в воду и стала ждать, когда рыбки приплывут и начнут покусывать ее пальцы в надежде на угощение. Вдалеке разносился детский смех, и над всем этим великолепием плыли звуки сонаты.

– Кто это играет? Весьма неплохо. – Герцог прислонил трость к бортику, встал рядом и посмотрел в сторону башни.

– Это моя подруга. У нее нет дома инструмента, поэтому она пользуется нашим.

Остальные уже тоже там, в Девичьей башне, как однажды назвал ее мистер Хоскинс. Люси играет на пианино; Мелисса, с испачканными чернилами пальцами, корпит над романом; Пруденс сидит, уткнувшись носом в греческую грамматику; а Джейн рисует либо пейзажи, либо свою подругу. Слава богу, дверь, ведущая наверх, надежно заперта.

– Очень щедро с вашей стороны. И подруга молодец, пользуется предоставленной возможностью. – Он надолго умолк. Верити удивленно посмотрела на него и заметила, что он, нахмурившись, повернулся в сторону звонкого смеха и счастливых голосов. – Простите, если я делаю поспешные выводы, но у ее семьи финансовые затруднения, раз они не могут позволить себе фортепиано? В таком случае я мог бы предложить ей вести уроки у моих девочек, я как раз ищу для них преподавателя музыки.

О нет, родители Люси были людьми состоятельными и могли поставить по фортепиано в каждой комнате дома, но они были чересчур консервативными и считали любую музыку, кроме церковной, великим грехом. Для мистера и миссис Ламберт почти все грех, особенно то, что доставляет удовольствие. Верити иногда задавалась вопросом, как вообще появились на свет Люси и ее четверо братьев. По недоразумению если только? Люси научилась музицировать в школе, откуда ее забрали, как только стало известно, что заведение посещают три незаконнорожденные дочери графа. Когда родители узнали, что дочь практикуется на старом пианино в церковной ризнице, у Люси несколько недель не сходили с ладоней синяки, и теперь они не в курсе, что непокорное чадо продолжает предаваться греху. Но разве такое скажешь герцогу?

– Боюсь, что это не так, ваша светлость. Просто ее мамаK слишком чувствительна и не переносит громких звуков. – «Особенно веселого смеха». – Поэтому Люси не играет дома. Пианино у нас очень хорошее, но я не слишком люблю музицировать и рада, что оно хоть кому-то пригодилось.

– Не сомневаюсь, что вы обожаете играть на чем-то другом. На арфе, быть может? Или поете? – Он задал эти вопросы на автомате, будто не сомневался, что она просто скромничает.

– Нет, я не играю ни на каких музыкальных инструментах, ваша светлость, а мое пение лучше слушать издалека.

Как волынку – в идеале на лугах с перелесками.

– Вы слишком скромны, мисс Вингейт, я в этом уверен. – Она заметила, что он продолжает бросать неодобрительные взгляды в сторону лабиринта.

«Он не может поверить, что я не обладаю полным набором атрибутов добропорядочной девицы. С каждым открытием его мнение обо мне падает все ниже. Ну и отлично! Я покажусь ему настолько непривлекательной, что он даже не заметит надежд моего отца».

– Это не ложная скромность, ваша светлость. Я прекрасно знаю все свои сильные и слабые стороны. – Своим высказыванием она заработала пристальный взгляд гостя. Видимо, юным девушкам не положено обсуждать свои недостатки. Теперь, когда она подумала об этом, выражение показалось ей двусмысленным. Или, может, все дело в том, что ее худшая слабость определенно не то, о чем запросто болтают в высшем свете? – Может, пойдем посмотрим, сумели ли ваши братья и сестры добраться до центра лабиринта? – спросила она, переводя разговор на другую тему.