Дочь Рейха

– Я вступаю в юнгмедельбунд, – говорит Эрна. – А ты?

– Папа не позволит. Он считает, что гитлерюгенд – это организация только для мальчиков.

– Но все ведь вступают. Может, ты его еще уговоришь?

– Ты моего папу не знаешь. Если уж он что решил, то его не собьешь.

Может быть, Эрна найдет себе новую лучшую подругу, когда вступит в юнгмедельбунд. Я смотрю на широкий плоский простор Розенталя, вдалеке переходящий в лес. Солнце печет неумолимо, от его блеска ломит глаза. Я чувствую, как в висках зарождается боль.

Эрна ласково кладет руку поверх моей ладони. Ее глаза широко распахнуты.

– Пожалуйста, не надо говорить твоему папе о том, что сказал мой папа, ладно? – шепчет она.

– Конечно не скажу.

– Я ведь могу доверять тебе, Хетти, правда?

– Эрна… – Я смотрю прямо в ее кошачьи глаза. – Я твоя лучшая подруга. И я навсегда сохраню любой твой секрет. Обещаю.

10 сентября 1934 года

ы слышала, что доктора Крейца уволили? – шепчет Эрна.

– Когда?

– В пятницу. И еще кое-кого из учителей тоже.

Она кивком указывает на глухую стену строгих костюмов в передней части главного зала, где собралась вся школа. Да, среди них определенно есть новые лица.

– Тихо! – Голос герра Гофмана раскатывается по залу. – Сейчас перед вами выступит наш новый учитель естественных наук. Прошу вас, герр Мецгер.

Стройный молодой человек в коричневом костюме и галстуке-бабочке выходит на авансцену. У него по-юношески круглое лицо, лоснящаяся кожа и россыпь бледных прыщей на раздраженном красном подбородке. Кажется, он не намного старше Карла.

Герр Мецгер тянет за шнур, и на передней стене разворачивается большое белое полотнище. На нем крупными черными буквами написано стихотворение:

Держи свою кровь чистой,
Она не только твоя,
Она течет издалека
И будет течь еще века.
Кровь – поколений предков дар
И будущего яркий жар!
В ней – твоя вечная жизнь.

– Евгеника. Прекрасная наука о расах и генах, – негромким слащавым голоском начинает герр Мецгер. – Человечество стоит на пороге новой эры. Оно замерло в одном шаге от появления новой расы сверхлюдей, расы, свободной от преступных наклонностей, наследственных заболеваний и безумия. В этом задача научного прогресса.

Половицы скрипят под его шагами, пока он неторопливо прохаживается перед нами по краю сцены. Светлые волосы гладко зачесаны назад, голубые глаза сияют.

– Что ждет нас впереди? Улучшение качества народонаселения. Оно будет состоять лишь из самых сильных, смелых, красивых, умных и энергичных. Каждый из этих новых людей будет живым подтверждением теории Дарвина. Они будут во всем совершеннее других, а их влияние распространится по всему миру. Такова мечта, которая движет вперед науку. Да и кто не захочет помечтать о таком прекрасном новом мире?

Он перестает ходить и вглядывается в наши лица. Я тут же сдвигаю колени и выпрямляю спину.

– А он ничего, милый, правда? – шепчет Эрна мне в ухо.

– Ш-ш-ш.

– Ладно-ладно, учительская любимица, – хихикает она.

Я тычу ее локтем в бок.

Герр Мецгер говорит о прогнозируемом росте населения и о том, как дорого обходится обществу содержание растущего числа инвалидов, не говоря уже о сумасшедших, эпилептиках и слабоумных. Он показывает нам представителей разных рас и демонстрирует их место на дарвиновской шкале развития: на самом верху – нордическая раса, в самом низу – иудейская. Слава богу, французы на этой шкале стоя т сразу за немцами. Хорошо, что мама родилась недалеко от Парижа. Население французского юга поражено североафриканской кровью и потому не может считаться расово чистым.

В зале жарко, герр Мецгер снимает пиджак. Эрна не отрываясь смотрит на него. Хихикает над его бесцеремонностью.

– Для арийцев жизненно важно, – продолжает герр Мецгер, – вступать в браки только с другими арийцами. Смешение арийской крови с кровью низших рас неизбежно приведет к упадку западной цивилизации, как это уже случилось в прошлом с цивилизациями античной Греции и Рима. Тех, кто страдает наследственными заболеваниями, следует подвергать обязательной стерилизации. Конечно, в этом нет их вины, но общество не должно допустить, чтобы их… недуги передались будущим поколениям. Такова неизбежность, которую придется принять ради общего блага человечества.

Я вспоминаю голос Гитлера, так ясно звучащий иногда в моей голове. Не в первый уже раз я чувствую болезненный укол страха: что, если я тоже сумасшедшая? Говорят ведь, если кто-то слышит голоса… От страха у меня намокают подмышки, рубашка прилипает к потной спине.

Стерилизация – это больно? Я смотрю на огромный портрет Гитлера – от пола почти до самого потолка, он висит за спинами учителей.

Я сумасшедшая?

Нет, Герта. Ты избранная.

Но я же девочка!

Мне нужны девочки, Герта. Мальчики уйдут на войну, а девочки… девочки станут матерями. А матерей следует почитать. Им надо поклоняться. Потому что без матерей, без девочек у нас нет будущего.

Капли пота выступают на моем лбу. Я смотрю на Эрну, но та, не отрывая глаз, следит за каждым движением герра Мецгера, который, щелкая каблуками, расхаживает туда-сюда как раз напротив нашей скамьи. Тишина в зале стоит такая, что даже страшно становится. Все замерли, ни одна скамья не скрипит.

Герр Мецгер заглядывает в клочок бумаги, который достает из кармана.

– Фрида Федерман, Вальтер Келлер, выйдите сюда, оба.

Вальтер Келлер.

Время едва ползет, пока Фрида, шаркая подошвами туфель, пробирается к проходу со скамьи за моей спиной. Вся вывернувшись назад, я вижу, как, перешагивая через ноги товарищей, несколькими рядами дальше делает то же самое Вальтер. Карл сидит в конце ряда. Он перехватывает мой взгляд. Выражение лица у него непроницаемое.

Я смотрю, как Вальтер медленно выходит на середину зала, такой подтянутый и красивый в темном костюме с галстуком. Солнечный свет льется в огромные окна, и мириады пылинок висят в его лучах. Вальтер идет прямо через них, и позади него пылинки взвихряются, взметаются в бешеном танце к потолку, но, постепенно успокаиваясь, вновь медленно падают сквозь косые лучи.

Герр Мецгер возвышается над Фридой с чем-то непонятным в руках.

– Еврейка, – выдыхает он, и дрожь проходит по нашим рядам; от его слов, таких неожиданных и холодных, ледяные мурашки ползут по моей спине. – Обратите внимание на ее курчавые волосы, – бормочет учитель еле слышно.

Слова соскальзывают у него с языка и расползаются по всему залу, точно змеи. Герр Мецгер наклоняется над Фридой так, словно перед ним не девочка, а неизвестное животное. Все внимание учителя устремлено на нее; кажется, что он совсем забыл о нас.

Тут к герру Мецгеру подходит Вальтер. Шагая неспешно и уверенно, он встает совсем рядом с Фридой. От удивления я не знаю, что и думать.

– Какой ужас, – шепчет Эрна.