– Нет, такой – не нравитесь, – столь же прямо ответил Лори.
– Почему же нет? – Тон был взволнованный.
Лори окинул взглядом ее прическу, мелкие волны и локоны, обнаженные плечи и фантастически разукрашенный наряд с таким выражением, что смутил ее гораздо больше, чем своим ответом, в котором не было и следа его обычной обходительности.
– Мне не нравятся разодетые в пух и прах девицы.
Услышать такое от мальчика почти на два года младше, чем она сама, было уж слишком, и Мег двинулась прочь, обиженно бросив ему:
– Вы самый грубый из всех мальчишек, каких мне доводилось видеть!
Чувствуя себя сильно задетой за живое, Мег отошла подальше, к укромному окну, и встала там, желая остудить разгоревшиеся щеки, так как слишком узкое платье придало им необычайно яркий цвет. Пока она там стояла, мимо нее прошел майор Линкольн, и минуту спустя она услышала, как он сказал своей матери:
– Они делают из той молоденькой девушки глупую гусыню. Я хотел, чтобы вы, матушка, на нее посмотрели, но сегодня она всего лишь кукла – они ее совершенно испортили.
«Вот так-то! – вздохнула Мег. – Какая жалость, что я, неразумная, не надела свое собственное платье! Тогда я не вызывала бы отвращения у других и не чувствовала бы такого неудобства и неловкости, да и не стыдилась бы самой себя».
Она прислонилась лбом к холодному стеклу и стояла так, полускрытая занавесями, не обращая внимания на то, что начался ее любимый вальс, пока не почувствовала, как кто-то коснулся ее руки, и, обернувшись, увидела Лори, с раскаянием на нее глядящего. С самым элегантным поклоном он протянул к ней руку и произнес:
– Прошу вас простить мою грубость и согласиться танцевать со мной.
– Боюсь, это будет вам слишком неприятно, – отвечала Мег, пытаясь сохранить обиженный вид, что ей совершенно не удавалось.
– Ничего подобного! Мне до смерти хочется танцевать с вами. Мне не нравится ваше платье, но вы сами, как я нахожу, просто великолепны! – И Лори всплеснул руками, будто ему не хватало слов, чтобы выразить свое восхищение.
Мег заулыбалась и смилостивилась, а когда они стояли, выжидая момента, чтобы попасть в ритм, она шепнула ему:
– Только смотрите не споткнитесь о мой шлейф, это просто бедствие какое-то, и я – глупая гусыня, что согласилась это надеть!
– А вы заколите его вокруг шеи, и тогда он окажется полезен, – посоветовал Лори, глядя на ее голубые шелковые ботиночки, которые он, по-видимому, одобрял. И они быстро и грациозно вступили в круг, ведь они много раз танцевали дома и успели прекрасно станцеваться, так что эта солнечная юная пара радовала глаз, весело кружась по комнате, и оба они ощущали, что дружба их после небольшой размолвки только окрепла.
– Лори, я хочу попросить вас об одолжении, вы не возражаете? – спросила Мег, когда они остановились и он принялся обмахивать ее веером, так как у нее очень скоро перехватило дыхание, хотя она не хотела бы даже себе признаться почему.
– Неужели я стал бы возражать?!
– Пожалуйста, не рассказывайте им дома о моем сегодняшнем наряде. Этой шутки они не поймут, и мама встревожится.
«Так зачем же вы согласились?» – спросили глаза Лори так явственно, что Мег поспешила добавить:
– Я сама им про все расскажу, и маменьке поведаюсь в том, какой глупой я оказалась. Только лучше мне самой все это сделать. Так что вы не скажете им, нет?
– Даю вам слово, что нет, но что же мне сказать им, когда меня спросят?
– Да просто скажите, что выгляжу я вполне хорошо и весело провожу время.
– Ну, первое я скажу от всей души, а как быть со вторым? По вашему виду не скажешь, что вам здесь удается так уж весело проводить время. А вам весело? – И Лори взглянул на нее так выразительно, что ей ничего не оставалось, как прошептать:
– Нет. Сейчас – вовсе нет. Не считайте меня такой уж отвратительной, мне просто захотелось немного развлечься, только я нахожу, что такие развлечения – совсем не то, чего я ожидала, я от них начинаю уставать.
– Сюда направляется Нед Моффат. Чего ему надо? – спросил Лори, нахмурив свои черные брови так, будто не считал молодого хозяина дома приятным добавлением к званому вечеру.
– Он записался на три танца и, видимо, идет, чтобы их получить. Вот скучища-то! – ответствовала Мег, принимая томный вид, безмерно позабавивший Лори.
Ему больше не удавалось поговорить с Мег до самого ужина, когда он увидел, что она пьет шампанское с Недом и его приятелем Фишером, которые вели себя, как рассудил Лори, «точно пара отпетых дураков», ведь он чувствовал, что обладает вроде бы братским правом оберегать девиц Марч и бросаться за них в бой, как только им понадобится защитник.
– Утром у вас будет раскалываться от боли голова, Мег, если вы много выпьете. На вашем месте я не стал бы, и вы знаете, что вашей матушке это не по душе, – прошептал он, склонившись над ее креслом, когда Нед отвернулся, чтобы вновь наполнить ее бокал, а Фишер наклонился поднять ее веер.
– А я вовсе не Мег сегодня вечером. Я – кукла, способная совершать всяческие сумасбродства. Вот завтра я сброшу свой «пух и прах» и снова стану умопомрачительно хорошей и доброй! – ответила она, притворно засмеявшись.
– Как жалко, что теперь не завтра, – буркнул он, отходя, огорченный увиденной в ней переменой.
Мег танцевала и флиртовала, болтала и хихикала, точь в точь как это делали ее подруги.
После ужина она пошла танцевать котильон, но делала массу ошибок, чуть не опрокинула партнера, споткнувшегося о ее шлейф, и скакала и шумела так, что Лори был просто скандализован, но продолжал смотреть, обдумывая грядущую нотацию. Однако ему так и не случилось ее прочесть – Мег старательно держалась от него подальше, пока он не подошел к ней проститься.
– Не забудьте! – произнесла она, пытаясь изобразить улыбку – ее головная боль уже началась.
– Silence ? la mort[55 - Нем как могила (буквально «молчание смерти») (фр.).], – с мелодраматическим поклоном ответил, уходя, Лори.
Эта почти мимическая сцена возбудила любопытство Энни, однако Мег слишком устала, чтобы теперь обмениваться сплетнями, и легла спать, чувствуя себя так, будто присутствовала на маскараде и провела вечер не так весело, как ожидала. Весь следующий день она недомогала, а в субботу отправилась домой, совершенно изнуренная двухнедельными развлечениями, с ощущением, что чуть слишком долго задержалась «на лоне роскоши».
– До чего же приятно побыть в тишине и покое и не все время вести себя, «как подобает в хорошем обществе». Дома у нас очень мило, хотя наш дом вовсе не великолепен, – сказала Мег, глядя вокруг с выражением глубокого покоя, охватившего ее, когда она вместе с матерью и Джо сидела в воскресный вечер в гостиной.
– Я рада слышать, как ты это говоришь, дорогая, ведь я опасалась, что после тамошних украшенных чертогов наш дом покажется тебе скучным и бедным, – ответила ей мать, не раз за этот день бросавшая на нее обеспокоенный взгляд. Ибо глаз матери быстро улавливает малейшую перемену в выражении лица ее ребенка.
Мег уже успела весело рассказать ей о своих приключениях и все повторяла и повторяла, какими очаровательными были дни, проведенные в доме подруги. Но все же создавалось впечатление, что ее настроение было чем-то омрачено, и, когда младшие девочки отправились спать, она сидела задумчивая, пристально глядя в огонь камина, и молчала, – казалось, что-то ее тревожит. Когда часы пробили девять и Джо предложила пожелать друг другу спокойной ночи, Мег неожиданно встала со своего места, взяла скамеечку Бет и, опершись локтями о колени матери, отважно произнесла:
– Маменька, я хочу поведаться!
– Так я и думала. Что случилось, милая?
– Мне уйти? – на всякий случай спросила Джо.
– Да что ты, конечно нет! Разве я не рассказываю тебе всегда и все? Я постеснялась говорить об этом при младших, но мне хочется, чтобы вы с маменькой знали про все то ужасное, что я натворила у Моффатов.
– Мы к этому готовы, – сказала миссис Марч с улыбкой, но глядя на дочь с некоторой тревогой.
– Я вам говорила про то, как меня нарядили, но не сказала, что меня напудрили, зашнуровали, завили и сделали похожей на картинку из модного журнала. Лори посчитал, что это не настоящая я. Он, правда, так не сказал, но я знаю – он так подумал. А другой человек назвал меня куклой. Я понимаю, это глупо, но все остальные меня хвалили, льстили мне, называли красавицей и наговорили бездну всякой чепухи, а я позволила им делать из меня глупую гусыню.
– И это все? – спросила Джо, пока миссис Марч молча смотрела на поникшую голову своей прелестной дочери, не находя в душе достаточно сил, чтобы винить ее за не такое уж опасное безрассудство.
– Нет. Я пила шампанское, скакала и шумела во время котильона и пыталась флиртовать. Я была ужасно гадкой, – призналась Мег, искренне упрекая себя за это.
– Есть ведь еще что-то, мне кажется. – И миссис Марч погладила нежную щечку дочери, вдруг заалевшую, когда Мег медлительно произнесла:
– Да. Это ужасно глупо, но мне хочется рассказать об этом, потому что я терпеть не могу, когда люди говорят и думают такие вещи про нас и Лори.
И она пересказала матери и Джо отрывки бесед, услышанных в доме у Моффатов, и, когда она говорила, Джо заметила, как мать плотно сжимает губы, видимо неприятно пораженная тем, что такие мысли вбиваются в голову юношески наивной Мег.