Хорошие жены

Джо оказалась перед выбором: оставить роман пылиться на чердаке, опубликовать за свои деньги или урезать по требованиям издательства и взять, сколько дадут.

– Слава – это прекрасно, но деньги в хозяйстве больше пригодятся. Хотелось бы услышать общее мнение по данному вопросу! – сказала Джо, собрав семейный совет.

– Не порть книгу, дочка! В ней больше ценности, чем ты предполагаешь, и замысел хорошо осуществлен. Пусть полежит, подождет своего часа! – посоветовал отец.

Сам он следовал собственному совету, и плод его трудов уже тридцать лет зрел и ждал часа, а мистер Марч все не торопился его срывать.

– Думаю, Джо лучше воспользоваться возможностью, чем ждать! – возразила миссис Марч. – Для писателя важно услышать критику, она открывает сильные и слабые стороны, доселе незамеченные, и помогает совершенствоваться. Мы не можем судить беспристрастно. А похвала и порицание посторонних будет ей уроком – пусть гонорар будет небольшим.

– Правда… – хмурясь, произнесла Джо. – Я столько с ним возилась, что уже не знаю, плох он или хорош. Было бы здорово, чтобы незаинтересованные люди со свежим взглядом выразили свое мнение.

– Оттуда нельзя ни слова вычеркивать! Ты все испортишь! Сюжет многое потеряет, если убрать рассуждения и оставить лишь события. Без рассуждений совсем не то! – воскликнула Мэг, которая искренне считала, что роман Джо – лучшее произведение на свете.

– А мистер Ален считает – пусть будет кратко и выразительно, и пусть герои сами за себя говорят! – перебила Джо, зачитывая письмо от издателя.

– Послушай его, он знает, что хорошо продается, а мы нет. Издай популярную книгу и возьми, сколько заплатят. А потом, когда прославишься, будешь разглагольствовать и включать в книги философов, ищущих смысл жизни, – посоветовала практичная Эми.

– Ну, – рассмеялась Джо, – лично я в философии не разбираюсь, лишь иногда слышу папины рассуждения. Видно, порой я невольно вставляю в романтические истории папины мудрые мысли. А ты что скажешь, Бет?

– Я бы хотела, чтобы роман поскорей увидел свет! – сказала Бет.

Она улыбалась, однако в ее по-детски чистых глазах читалась тревога, и слово «поскорей» прозвучало слишком настойчиво.

Сердце Джо сжалось от нехорошего предчувствия, и она решилась издать свое произведение «поскорей». Со спартанским мужеством юная писательница разложила перед собой своего первенца и принялась резать с хладнокровием хирурга. Не желая никого обижать, она попыталась последовать советам всех родных, однако в результате никому не угодила.

Отцу нравилась философская направленность, и Джо ее оставила, хоть и сомневалась, что стоит. Мама считала, что в книге чересчур много описаний, и все они были вычеркнуты, вместе с важными для сюжета деталями. Мэг любила драматические сцены, и Джо не пожалела страданий, чтобы ее порадовать, а Эми не одобряла шуток, поэтому Джо, с наилучшими побуждениями, упразднила веселые сцены, оживляющие образ мрачного главного героя. В довершение всего, роман был сокращен на треть, и Джо, словно ощипанного птенца, отправила жалкие остатки произведения попытать судьбу в большом суровом мире.

Роман вышел, и Джо получила триста долларов, а также множество похвал и порицаний, и того и другого было намного больше, чем она ожидала, поэтому еще долго пребывала в недоумении.

– Мама, ты говорила, что критика мне поможет – но кому верить? Отзывы настолько противоречивы: кто-то говорит, что я многообещающий автор, а кто-то обвиняет во всех смертных грехах! – воскликнула бедная Джо, вороша гору писем, чтение которых в одну секунду наполняло ее гордостью и счастьем, а в следующую – повергало в отчаяние и ярость. – Вот этот говорит: «Восхитительная книга! Правдивая, красивая и искренняя история. Мило, свежо и нравственно!» – продолжала озадаченная писательница. – А следующий: «Теория, изложенная в книге, неверна – болезненные фантазии, спиритический бред, неестественные персонажи». Учитывая, что никакой теории я не излагала, в спиритизм не верю, а персонажей списывала с реальных людей, не знаю, верить ли этому критику! Этот пишет: «Один из лучших американских романов за последние годы». Я читала и получше! А следующий утверждает, что «хоть книга оригинальна и написана с усердием и чувством, она опасна для читателя». Ничего она не опасна! Кто-то высмеивает, кто-то перехваливает, и почти все утверждают, что я излагаю некую глубокую теорию, а я лишь хотела позабавиться и немного заработать! Надо было публиковать целиком или совсем не публиковать! Как жаль, что люди неверно обо мне думают!

Друзья и родные не скупились на утешения и похвалы, однако то были тяжелые времена для чувствительной и пылкой Джо, которая оказалась наказана за благие намерения. Опыт, однако, действительно пошел на пользу, ибо те, чье мнение было ценно, сделали замечания, благодаря которым писатель может чему-то научиться, а когда улеглось разочарование, Джо посмеялась над бедным романом, однако не потеряла веры в него и почувствовала себя сильнее и мудрее после перенесенной встряски.

– Я не помру, я же не Китс![21 - Джон Китс (1795–1821) – английский поэт-романтик. Умер в возрасте 25 лет от чахотки, болезнь усугубилась тем, что его поэма была встречена жесткой журнальной критикой.] – бодро заявила Джо. – К тому же есть и хорошая новость – то, что я взяла из жизни, обозвали невероятным и нелепым, а то, что придумала моя глупая голова – достоверным, естественным и настоящим. Буду утешаться этим и когда-нибудь попробую еще!

Глава пятая. Домашние хлопоты

Как и многие молодые жены, Мэг поначалу решила, что будет образцовой домохозяйкой. Дом станет для Джона раем, муж будет ежедневно пировать, и пуговицы на его костюме всегда будут на месте. И она вложила в работу столько любви, радости и энтузиазма, что успех был гарантирован, несмотря на трудности. Создание рая оказалось волнительным занятием, поскольку юная хозяйка суетилась, слишком старалась угодить и беспрестанно хлопотала, обремененная горой дел. Иногда под вечер у нее не оставалось сил улыбнуться, а Джон, заработав несварение желудка после череды изысканных блюд, проявил черную неблагодарность и попросил что-нибудь попроще. Что касается пуговиц, Мэг только диву давалась, куда они деваются, и почему мужчины такие невнимательные. Она грозилась, что заставит мужа пришивать пуговицы самостоятельно, тогда, возможно, он перестанет их теребить и дергать впопыхах.

Однако они были очень счастливы, даже когда поняли, что одной любви для семейной жизни недостаточно. Личико Мэг не стало менее красивым оттого, что привычно выглядывало из-за кофейника, а Джон не стал менее романтичным, потому что после обычного прощального поцелуя по утрам заботливо спрашивал:

– Сегодня к ужину прислать телятины или баранины, дорогая?

Маленький коттедж больше не был райскими кущами, но превратился в уютный дом, и молодые люди скоро поняли, что эта перемена к лучшему. Поначалу они увлеченно домовничали с детским энтузиазмом, а затем Джон, ощущая ответственность главы семейства, вплотную занялся своим делом, а Мэг, отложив батистовые халаты, облачилась в большой передник и взялась за работу, как говорилось ранее – не жалея сил.

Пока длилось увлечение кулинарией, Мэг изучала книгу рецептов миссис Корнелиус, словно это был учебник математики, терпеливо и внимательно вникая в формулы. Иногда она готовила слишком много и, если блюда удавались, звала на помощь родных, а неудавшуюся стряпню сгружала в корзину, чтобы Лотти унесла ее с глаз долой и скормила благодарному семейству Хаммел. После еженедельного подсчета финансов кулинарный энтузиазм стихал, и наступали дни жесткой экономии, когда бедному хозяину дома приходилось довольствоваться хлебным пудингом, тушеными овощами и подогретым кофе, что было тяжким испытанием, которое Джон сносил с похвальной стойкостью. Прежде чем Мэг все же удалось прийти к золотой середине, их не миновало бедствие, постигающее многие молодые пары – период домашних заготовок.

Одержимая желанием заполнить кладовую ровными рядами баночек, Мэг решилась приготовить смородиновое варенье. Попросила Джона заказать дюжину горшочков и запастись сахаром, поскольку смородина в их саду уже поспела, и ждать было нельзя. Джон, уверенный, что его жена умеет все, гордился ее талантами и решил, что немедленно исполнит просьбу, и урожай с единственного плодоносящего растения, которым они владеют, порадует их зимой. Он прислал Мэг четыре дюжины очаровательных горшочков, полбочонка сахара, а также мальчика для сбора ягод. Юная хозяюшка спрятала под чепец свои великолепные волосы, надела клетчатый фартук, который даже несмотря на детскую манишку смотрелся на ней игриво и, засучив рукава, приступила к делу, будучи совершенно уверена в успехе – она сотни раз видела, как варит варенье Ханна. Количество горшков поначалу ее озадачило, однако Джон так любил сладкое, а горшочки так прекрасно смотрелись бы на верхней – специально отведенной для заготовок полке, что Мэг решила наполнить их все. Целый день она собирала, варила, суетилась и колдовала. Она старалась изо всех сил, обращалась за советом к мадам Корнелиус, рылась в памяти, пытаясь понять – что же такого делала Ханна, что она, Мэг, упустила. Переваривала, добавляла сахара, начинала все заново… А коварная жижа никак не хотела застывать.

Мэг уже готова была броситься домой, не снимая испачканного фартука, и позвать на помощь маму, однако они с Джоном условились никого не посвящать в семейные проблемы, эксперименты или ссоры. Слово «ссоры» вызывало у них смех, даже сама идея, что они могут поругаться, казалась дикой. В общем, Мэг в одиночку воевала с упрямым десертом весь летний жаркий день, а к пяти часам села посреди разгромленной кухни и, заломив перепачканные руки, зарыдала в голос.

Надо сказать, что в первые дни супружеской жизни Мэг, переполненная энергией, часто говорила:

– Мой муж может приводить друзей домой, когда пожелает. Я буду всегда готова. Никакой суматохи, недовольства или смущения – чистый дом, радостная жена и вкусный ужин! Джон, дорогой, не нужно спрашивать разрешения, приглашай кого хочешь, я всегда рада!

Как это было очаровательно! Джон, сияя от гордости, думал, что у него лучшая в мире жена. Иногда у них случались гости, тем не менее без предупреждения еще никто не приходил, поэтому у Мэг не было возможности отличиться. Юдоль земная часто приносит нам тяжкие и неожиданные испытания.

Джон забыл про варенье, иначе не было бы ему оправдания, поскольку он решил привести в дом нежданного гостя именно в тот злополучный день. Мысленно поздравив себя с тем, что с утра заказал продукты для весьма приятной трапезы, которая, вероятно, будет готова к его возвращению, гордый новым статусом мужа и хозяина Джон шел домой в сопровождении друга, предвкушая, как будет очарован гость, когда красавица Мэг выбежит навстречу.

Достигнув «Гнездышка», Джон понял, что мир полон разочарований. Входная дверь, обычно гостеприимно распахнутая, была не только закрыта, но и заперта на ключ, а на ступеньках крыльца осталась вчерашняя грязь. Окна гостиной также были закрыты и зашторены, красавица жена в белом платье с кокетливой лентой в волосах не шила на веранде, прекрасная хозяйка с сияющим взором не бежала встречать дорогого гостя. Ничего подобного не наблюдалось. Казалось, в доме нет ни души – лишь перепачканный смородиной мальчишка спал под кустом.

– Боюсь, что-то случилось… Подожди в саду, Скотт, а я поищу миссис Брук, – сказал Джон, встревоженный тишиной и неподвижностью.

Он поспешил на задний двор, следуя за резким запахом жженого сахара, а мистер Скотт шел сзади со странным выражением лица. У входа он тактично отстал от мистера Брука, однако видел и слышал происходящие в кухне и, будучи холостяком, получил огромное удовольствие от представления.

На кухне царили хаос и разруха; первая партия жидкого варева была с горем пополам разлита по горшкам, вторая – по полу, третья весело булькала на плите. Лотти с невозмутимостью, присущей ее народу, ела хлеб, запивая смородиновым компотом (именно так выглядело пока варенье), а миссис Брук горько рыдала, зарывшись лицом в фартук.

– О, моя дорогая, что с тобой? – воскликнул Джон, вбегая на кухню.

Он испугался, что Мэг обварила руки или с кем-то случилась беда. Присутствие гостя в саду обостряло ситуацию.

– О, Джон, я так устала, замучилась и издергалась! Я с самого утра вожусь с вареньем! Помоги мне, пожалуйста, иначе я умру!

Измученная хозяйка кинулась на грудь мужа, и объятия ее были сладкими во всех смыслах, поскольку фартук был залит вареньем, как и пол.

– Что такое, дорогая? Произошло что-то ужасное? – спросил Джон, нежно целуя съехавший на бок чепец.

– Да! – рыдая ответила Мэг.

– Расскажи скорее! Только не плачь – для меня нет большего несчастья, чем твои слезы! Ну же, в чем дело, любовь моя?

– Варенье… не густеет… Я не знаю, что делать!

Джон Брук никогда так не хохотал – ни до этого момента, ни впоследствии, Скотт, услышав веселые раскаты, доносящиеся из кухни, невольно улыбнулся, а для Мэг это была последняя капля.

– И вся беда? – смеялся Джон. – Выкинь его в окно и забудь! Я куплю тебе бочку варенья, если хочешь! Только успокойся, пожалуйста, я пригласил Джона Скотта к ужину, и…

Ему не удалось закончить мысль. Мэг, оттолкнув мужа и трагически всплеснув руками, рухнула на стул, воскликнув с возмущением и упреком:

– Гость к ужину?.. В таком беспорядке? Джон Брук, как ты мог?!

– Тише! Он в саду. Я забыл о проклятом варенье! Теперь уже ничего не поделаешь, – сказал Джон, обводя взглядом картину разрухи.

– Надо было послать весточку или предупредить утром! Разве ты забыл, что я занята? – сердито ответила Мэг, ведь даже самые кроткие горлицы начинают клеваться, если их обидеть.

– Утром я не знал и весточку послать не успел бы, мы со Скоттом встретились по дороге. Предупреждать я не думал, потому что ты всегда говорила: зови, кого пожелаешь. Я раньше не звал и больше не буду… – расстроенно произнес Джон.

– Очень надеюсь! Уведи его немедленно! Я не могу никого видеть, и ужина нет!