Королевство слепых

– Голыми? – Габри посмотрел на Мирну. – Не то чтобы я ханжа, но дети…

– Да бога ради, – сказала Мирна. – Я ничего такого не говорила. Клара все выдумала.

– Конечно, если проводить соревнования ночью, когда дети спят… – сказал Габри. – Развесить факелы вокруг деревенской площади… Да, это было бы неплохо. Мы бы наверняка поставили несколько рекордов скорости.

Мирна сердито посмотрела на Клару. Габри, президент зимнего карнавала, воспринимал дурацкую шутку серьезно.

– Или пусть не голые, потому что… – Габри оглядел собравшихся в бистро, представляя их без одежды. – Может, лучше в купальных костюмах.

Клара нахмурилась, но не с порицанием, а удивленно. Вообще-то, идея была не так уж и плоха. В особенности еще и потому, что большинство разговоров в бистро во время долгой-долгой, темной-темной квебекской зимы велось о том, что хорошо бы сбежать в тепло. Полежать на бережку, пожариться на солнышке.

– Можно назвать это бегством на Карибы, – сказала она.

Мирна тяжело вздохнула.

Пожилая женщина в другом конце бистро увидела это и сочла, что пренебрежительный взгляд предназначался ей.

Рут Зардо ответила тем же.

Мирна перехватила ее взгляд и подумала о несправедливости природы: старость избороздила лицо поэтессы морщинами-извилинами, но отнюдь не добавила ей мудрости.

Хотя мудрость в ней была, если рассеивался туман виски.

Рут вернулась к своему ланчу из выпивки и картофельных чипсов. В блокноте, лежащем на столе перед ней, не было ни рифм, ни смысла, но между затрепанными страницами проглядывало ее внутреннее состояние – комок в горле.

Она посмотрела в окно и написала:

Острые, как льдинки,
ребячьи крики пронзают небо…

Утка Роза на диване рядом с Рут забормотала «фак-фак-фак». Впрочем, может, она говорила «дак-дак-дак». Хотя глупым казалось, чтобы утка говорила «дак»[11 - Duck – утка (англ.).]. И те, кто знал Розу, чувствовали, что «фак» – гораздо более вероятно.

Роза вытянула длинную шею и аккуратно взяла чипс из тарелки, пока Рут смотрела, как дети катаются с горки – от церкви к самой деревенской площади. Потом она написала:

Или в засыпанной снегом деревенской церкви

встать наконец на колени и помолиться

о том, чего нам не будет дано.

Подали ланч. Клара и Мирна заказали палтуса с семенами горчицы, листьями карри и помидорами на гриле. Что касается Габри, то его партнер Оливье приготовил ему рябчика с жареным инжиром и пюре из цветной капусты.

– Я собираюсь пригласить премьера, – сказал Габри. – Он мог бы открыть карнавал.

Дюбо каждый год приглашал Жюстена Трюдо. Но ответа ни разу не получил.

– Может, он поучаствует в гонках? – спросила Клара.

Глаза Габри широко распахнулись.

Жюстен Трюдо. Гоняется вокруг деревенской площади. В плавках.

С этого момента разговор пошел вкривь и вкось.

Сердце Мирны в этом не участвовало, как не участвовал и ее разум; хотя на мгновение она и задержалась на образе Трюдо, но мысли тут же вернулись к письму в кармане.

Что случится, если она никуда не поедет?

Солнце окрашивало снег за окном в розовые и голубые тона. До них доносился детский визг, в котором слышалась смесь удовольствия и страха от скоростного спуска на санках с горки.

Картинка казалась такой идиллической.

Но…

Но если по какой-то прихоти судьбы на небо накатывали тучи, когда ты находился вдали от дома, а редкий снежок переходил в круговерть метели, тогда тебе оставалось только надеяться на удачу.

Квебекская зима, такая веселая и спокойная, могла ополчиться на тебя. Могла убить. И делала это каждый год. Осенью мужчины, женщины, дети, живые и здоровые, не замечали надвигающейся метели – и уже больше никогда не встречали весну.

За городом зима была прекрасным, великолепным, блестящим убийцей.

Квебекцы с сединой в волосах и морщинами на лицах дожили до преклонных лет благодаря мудрости, благоразумию и предусмотрительности, которые вовремя приводили их домой. Они наблюдали за метелью, сидя у веселого огонька с чашкой горячего шоколада или бокалом вина и хорошей книгой.

Если для канадцев мало что было страшнее, чем оказаться в метель под открытым небом, то и мало что было приятнее, чем сидеть в тепле у камина, когда за окном бушует непогода.

И жизнь вмещала в себя столько всякого разного, что, как это хорошо знала Мирна, всего один шаг отделял радость от горя.

Пока Габри и Клара обсуждали достоинства «все включено» против других курортов, против круизов, Мирна, поразмышляв о письме, решила предоставить все судьбе.

Если будет снег, она останется дома. Будет ясно – поедет.

И теперь, сидя в несуразной кухне за несуразным столом со странным нотариусом и чудаковатым молодым строителем, Мирна смотрела в окно на усиливающийся снегопад и думала…

Долбаная судьба. Опять обманула.

– Мирна права, – сказал Арман, положив на завещание большую руку. – Мы должны решить, хотим ли мы заниматься этим. – Он посмотрел на собеседников. – Что скажете?

– Мы можем сначала прочесть завещание, а потом решить? – спросил Бенедикт, похлопав по пачке бумаг.

– Нет, – ответил нотариус.

Мирна встала:

– Я думаю, нам следует поговорить. Приватно.

Арман обошел стол, нагнулся к сидевшему там Бенедикту и прошептал:

– Если хотите, можете к нам присоединиться.