Королевство слепых

– Перейдите, пожалуйста, на вторую страницу, – произнес нотариус. – В четвертом разделе вы увидите ваши имена.

– Но постойте… – сказала Мирна. – Кто такая Берта Баумгартнер? Хоть что-то вы должны знать.

– Я знаю только, что она умерла, а мой отец присматривал за ее собственностью. Потом дело перешло ко мне. А потом к вам. Пожалуйста, вторая страница.

И да – они увидели там свои имена. Мирна Ландерс из Трех Сосен, Квебек. Арман Гамаш из Трех Сосен, Квебек. Бенедикт Пулио, дом 267 по рю Тайон, Монреаль, Квебек.

– Это вы?

Мерсье переводил взгляд с одного на другого, и они по очереди кивали. Он откашлялся и приготовился читать.

– Постойте, – сказала Мирна. – Это глупость какая-то. Незнакомый нам человек наугад называет нас исполнителями ее завещания? Она может так делать?

– О да, – подтвердил нотариус. – Вы можете хоть папу римского назвать, если хотите.

– Правда? Вот здорово! – сказал Бенедикт, проворачивая в голове варианты.

Гамаш не полностью соглашался с Мирной. Разглядывая имена в завещании Берты Баумгартнер, он сомневался, что выбор делался случайно. Их имена. Очень четко. Арман подозревал, что существовала какая-то причина, по которой они там появились. Хотя что это была за причина – оставалось неясным.

Коп, владелица книжного магазина, строитель. Двое мужчин, одна женщина. Разные возрасты. Двое живут за городом, один в городе.

Никаких совпадений. Ничего общего у них не было, если не считать того, что их имена оказались в одном документе. И факта, что никто из них не знал Берту Баумгартнер.

– И тот, кто назван в завещании, обязан делать то, о чем там сказано? – спросила Мирна. – Мы обязаны это делать?

– Нет, конечно, – сказал Мерсье. – Вы можете себе представить святого отца, продающего эту собственность в качестве исполнителя завещания?

Они попытались. Но, судя по улыбке на лице Бенедикта, только ему это и удалось.

– Значит, мы можем отказаться? – спросила Мирна.

– Oui. Вы хотите отказаться?

– Я не знаю. У меня не было времени обдумать это. Я понятия не имела, зачем вы меня сюда приглашаете.

– А что вы подумали? – спросил Мерсье.

Мирна откинулась на спинку стула в попытке вспомнить.

Утром перед получением письма она находилась в своем книжном магазине.

Налила себе кружку крепкого чая и села в удобное кресло с точным отпечатком ее тела.

Плитка была включена, а за окном стоял яркий, солнечный зимний день. Небо отливало идеальной синевой, и покрытые свежим снегом сверкали белизной поляны, дорога, хоккейная площадка, снеговик на деревенской площади. Вся деревня сияла.

В такие дни человека тянуло на улицу. Хотя и было понятно, что лучше этого не делать. Как только ты выходил на улицу, холод хватал тебя, обжигал легкие, запаивал ноздри, перехватывал дыхание. В глазах у тебя появлялись слезы. Ресницы смерзались, так что тебе приходилось раздирать веки.

И все же, хотя и хватая ртом воздух, ты оставался стоять. Еще чуть-чуть. Побыть частью этого дня. Прежде чем вернуться к печке и горячему шоколаду или чаю. Или к крепкому, ароматному кофе с молоком.

И электронной почте.

Она читала и перечитывала письмо, потом позвонила по указанному в письме телефону, чтобы спросить, по какой причине нотариус хочет ее видеть.

Не дозвонившись, Мирна взяла письмо и отправилась поговорить в бистро за ланчем с друзьями и соседями, Кларой Морроу и Габри Дюбо.

Те вели дискуссию о снежных скульптурах, турнире по хоккею с мячом, конкурсе на лучшую шапочку, закусках на приближающийся зимний карнавал, и Мирна почувствовала, что ее внимание рассеивается.

– Привет, – сказал Габри. – Кто-нибудь есть дома?[10 - Отсылка к известной песне «Есть кто-нибудь дома?» канадского рок-ансамбля «Our Lady Peace»; песня, по словам ее авторов, посвящена тому, как утешить человека в отчаянии.]

– Что?

– Нам нужна твоя помощь, – обратилась к нему Клара. – Гонки на снегоступах вокруг деревенской площади. Один круг или два?

– Один для возраста до восьми лет, – сказала Мирна. – Один с половиной для возраста до двенадцати, и два для всех остальных.

– Да, это убедительно, – согласился Габри. – Теперь команды снежных боев…

Мысли Мирны снова поплыли. Она как в тумане отметила, что Габри встал и подкинул несколько полешек в каждый камин бистро. Он остановился, чтобы поговорить с кем-то из клиентов, в это время вошли другие с холода, потопали, стряхивая снег с обуви, потерли захолодевшие руки.

Их встретило тепло, запах кленового дымка, пироги со свининой прямо с пылу с жару и неизменный аромат кофе, которым пропитались даже балки и доски пола.

– У меня есть кое-что – хочу тебе показать, – прошептала Мирна Кларе, пока Габри занимался клиентами.

– Ты почему шепчешь? – Клара тоже понизила голос. – Это что-нибудь грязное?

– Нет, конечно.

– Конечно? – переспросила Клара, вскинув брови. – Я тебя слишком хорошо знаю для такого «конечно».

Мирна рассмеялась. Клара ее и в самом деле знала. Но и она знала Клару.

Каштановые волосы ее подруги торчали во все стороны, словно ее слегка ударило током. Она немного напоминала спутник… спутник средних лет. Что объясняло и характер ее искусства.

Картины Клары Морроу были не от мира сего. И в то же время оставались глубоко, мучительно человечными.

Она писала то, что представлялось портретами, но было таковыми только на поверхности. Прекрасно выписанная плоть растягивалась и иногда истончалась; на ранах, на празднествах. На пропастях потерь и вспышках радости. Клара писала мир и отчаяние. И все это в одном портрете.

Кистью, полотном и краской Клара и пленяла, и освобождала своих героев.

А еще ей удавалось с ног до головы измазаться краской. Краска была на щеках, в волосах, под ногтями. Она сама представляла собой незаконченный портрет.

– Я тебе покажу попозже, – сказала Мирна: к столику вернулся Габри.

– А грязь уж лучше потом, – добавила Клара.

– Грязь? – повторил за ней Габри. – Выкладывай.

– Мирна считает, что взрослые должны участвовать в соревновании голыми.