Прежде чем я умру

– Тебе еще рано, только после обряда.

Мальчик быстро опустил глаза, вид у него был расстроенным.

– Твой супруг приказал ни одному вампиру, кроме нас, не появляться в этом крыле. Враги окружают со всех сторон, неизвестно кто может оказаться предателем, но я рад, что ты так умело ведешь хозяйство и со всем можешь справиться. Иметь в невестках способную постоять за себя девушку, да еще отличную хозяйку, – дорогого стоит, а вот моим вассалам не повезло, дочери-вампирши палец о палец не ударят, только слуг зовут, а ведь если бы не ты, Вайорель так бы и остался холостяком.

– Да, она с детства самостоятельная. Все сама. Я благодарен тебе, Ингрид, но боюсь, что даже Вайорелю не защитить ее от Максимилиана, и вскоре ты сам пожалеешь о том, что согласился помогать нам.

Храфн ощутил, как на плечо легла заботливая рука дочери. «Она всегда чувствует мое настроение… Что бы я делал без нее, кто, как не она, позаботилась об уюте и комфорте? Облазила все чердаки, нашла старинные вещи, привела их в порядок, при этом даже не используя магию, все своими нежными руками. Растопила печь в кухне, договорилась с вампирами, чтобы те привозили нам продукты».

– Отец, я вас оставлю, у меня есть незаконченные дела, и Блейзу необходимо позавтракать, – она кивнула на мальчика, щеки которого тут же зарумянились.

– Конечно, ступай. Ингрид, ты ведь не против? – Храфн наполнил свой кубок вином.

Вампир покачал головой и махнул рукой:

– Ни в коем разе, ступай, сын, и веди себя учтиво.

Блейз склонил голову, и они с Эвикой удалились, оставив мужчин наедине. Тишину кабинета нарушал лишь треск поленьев, объятых огнем.

Ингрид сделал еще один глоток, и по его горлу потекла теплая жидкость, оставляя приятный вкус и наполняя тело энергией.

– Маленький рыцарь. Он тоже будет ее защитником, – Храфн сделал глубокий вдох и закрыл глаза. – Пройдет время, он вырастет, а обряд крови довершит формирующуюся в нем силу – это неизбежно.

– Ты прав. Но, честно говоря, я предполагал и другой вариант развития событий. Ведь у них с Вайорелем могут быть дети…

– Если бы все было так просто, мой друг. Детей не будет, возможно только один, но не сразу и не скоро. Магия, данная чародеям, всегда отнимает что-то взамен. Быть может, от того, сколько ее в Эвике, она даже не сможет подарить тебе внука, а Вайорелю сына, но кто знает. Не забывай, что Смерть бродит за нами по пятам…

Ингрид со звоном поставил кубок на стол:

– Смерть, смерть! Она всегда рядом. Я знаю, что ты видишь будущее, и я мог бы узнать свое собственное от тебя, но я не хочу этого делать. И, честно говоря, мне страшно знать больше, чем я сам могу предположить, как, например, собственную смерть или смерть сыновей…

– Мы все проживем еще какое-то время, но та жизнь, что была у нас до сих пор, —самое ценное. У каждого есть воспоминания, моменты счастья, которые стоило пережить, и это прекрасно, – Храфн вспомнил встречу с Рогнедой, каким счастливым она его сделала и какую дочь подарила. – У нас чудесные дети, мы живем ради них, но вечная жизнь не так привлекательна, как нам бы того хотелось.

Ингрид согласно кивнул:

– Пусть они чаще проводят время вместе. Разве ты не видел, каким взглядом твоя дочь смотрит на Блейза, когда он занимается с Маркусом верховой ездой или сидит с Сирилом за древними рунами? Она такая же женщина, как и все. Ей нужен домашний очаг, а не все это колдовство, но она не выбирала свою судьбу, и будь я на ее месте, проклял бы такого отца за его магическую силу, которая мешает стать матерью.

– Я и сам себя порой ненавижу, ведь из-за меня убили Рогнеду, а дочь потеряла мать и лишилась нормальной спокойной жизни.

– Будущее переменчиво, ты все равно не в силах увидеть все… Даже будущее врага. – Они некоторое время помолчали, а затем Ингрид сменил тему: – Как ты сумел узнать, что во Флоренции был именно Максимилиан?

– Впервые я услышал его имя от темного, когда суриры напали на нас в Исландии, – встав с кресла, Храфн взял кочергу и поворошил угли в камине, подбросив несколько сухих поленьев. – Сопоставив некоторые факты и одно и то же имя во Флоренции, я понял, кем был тот герцог, который так ухлестывал за Эвикой. Его темная энергия бродила по подвалам злосчастного особняка, где проходил бал, и я никогда не забуду тот смрад, что был в его лаборатории… – он вернул кочергу на подставку. – Ингрид, я уже предупреждал тебя, что ты можешь умереть, всю твою семью сотрут с лица земли, оставив один прах!

– Пока будущее не обрело четкой картины, вы останетесь здесь, не забывай. Твоя дочь более тебе не принадлежит. Я давно принял решение, ещё в то время, когда этот монстр убил мою жену, а ты спас Вайореля – все это имеет свой вес в нашем выборе и случилось не просто так. Я не отступлюсь, мы обязаны уничтожить его вместе с экспериментами.

– Ты слишком много работаешь, – рука дочери коснулась его огрубевших пальцев.

Он погладил ее по голове. Сейчас она была так похожа на мать. Ему вспомнилось, как они с Рогнедой гуляли возле холодного моря, солоноватые капли которого всегда оставались на лице жены. Ее улыбка, смех…

Очнулся Храфн на рассвете. В камине тлели угли. Эвики не было рядом. Но по замку, пробиваясь сквозь щели, распространялся аромат свежего хлеба и лился ручейком женский голос, напевающий скандинавскую песню.

Пока Ингрид и Храфн занимались тем, чтобы обезопасить их от Максимилиана и его слуг, Эвика благополучно коротала время с Блейзом и его братьями. Не было и дня, чтобы мальчик не находился рядом со своей госпожой. Она помогала им с Сирилом в учебе, а иногда тренировалась с Вайорелем и Маркусом во владении оружием: у нее был богатый опыт, и она с легкостью могла отбивать атаки.

Расположившись в башне и занимаясь рукоделием, Эвика полностью погружалась в собственные мысли, скользя пальцами по пряже и слушая мирный стрекот прялки. Блейз сидел рядом с Сирилом на скамеечке у камина и вслух читал книгу, стараясь не смотреть на умиротворенное лицо Эвики. Но порой даже он замечал, какой грустной была чародейка.

«И снова время, но теперь в кругу друзей, среди тех, кто будет проживать с тобой вечность на равных», – но предчувствие беды не покидало чародея ни на день. А когда Эвика начинала петь, Храфн переносился в дни, когда рядом была Рогнеда. Дочь очень на нее походила, и лишь в глубине ее глаз таилась печаль, от которой даже время не спасало.

Ночи он проводил в башне: помещение оборудовали под мастерскую и лабораторию. Храфн создавал свое творение – то, с помощью которого он сможет избавиться от Максимилиана: «Я покончу с экспериментами, которые ставит этот монстр, этот полукровка…».

И лишь однажды, смотрясь в зеркало, чародей заметил седину в бороде: «Неужели я утрачиваю свое бессмертие?! Моя энергия уходит в магический инструмент». Впервые после смерти Рогнеды он ощутил страх. «Эвику нужно защитить, у меня осталось не так много времени, но я должен успеть завершить работу».

Часть первая

Глава 1

Украiна. Мiсто Бердичiв

Время: 21:37

«За время ежегодных поездок в моей голове сформировалось четкое мнение о том, что вокзал – это именно то место, где я встречаюсь и расстаюсь с частью своей жизни…».

Лука взглянул своими голубыми глазами на группу пассажиров, расположившихся в зале ожидания:

«Удивительно, никогда бы не подумал, что буду писать эти строки, сидя на вокзале. Люди рассматривают прибывших пассажиров, но тут же забывают об увиденном, словно вокруг них никого нет. Они читают книги, листают журналы, слушают музыку, едва слышно разговаривают по мобильным телефонам. Самое печальное, что когда происходят важные события, я не всегда могу записать собственные мысли в блокнот. И они забываются».

Лу, сколько себя помнил, всегда отличался наблюдательностью: подмечал разные мелочи и детали не только в окружающих вещах, но и в людях, чем часто удивлял маму или бабушку.

Впервые общаясь с незнакомым человеком, он уже мог составить о нем своеобразное мнение, но на вопрос мамы «С чего ты это взял?» маленький Лука пожимал плечами. Он и сам не мог объяснить, просто чувствовал. Особенно хорошо ему удавалось понять что-то о тех, с кем случилось несчастье. Его интуиция развилась очень быстро, и вместе с тем он стал четко ощущать настроение человека.

Даже в детстве ему было интереснее общаться и слушать взрослых, чем играть со сверстниками. Они размазывали сопли по щекам, ломали очередную машинку или клянчили сладкое у родителей. Лука был особенным ребенком, и его мама это прекрасно понимала.

В отличие от других матерей, она не боялась брать четырехлетнего сына с собой в музеи, выставки или театр. Луиза всегда знала, что Лука – ее маленький Лукошко – как она ласково его называла, будет вести себя как настоящий джентльмен, не станет капризничать, плакать или о чем-то просить. Также она спокойно оставляла его одного дома, обложив книгами с разноцветными обложками. Однако детские сказки быстро наскучили мальчику.

В пять лет он уверенно разговаривал на итальянском, английском, украинском и, конечно, русском. Предпочитал читать книги про себя и очень не любил учить стишки, тем более рассказывать их взрослым. Публичные выступления пугали Луку, ему становилось не по себе, в таких случаях он обычно обнимал мать за ноги, уткнувшись в её колени, и молча глотал слезы. Женщина не настаивала, она и сама с горечью вспоминала, как ее в детском саду заставляли учить стихи.

Что касается внимания со стороны отца, то в детстве, будучи совсем крохой, Лу испытывал к этому статному мужчине лишь страх и трепет. Что-то настораживало мальчика, но он старался не подавать вида. Мама говорила: «Тебе нечего бояться, кроме собственных ошибок». Казалось бы, не самые подходящие слова для пятилетнего ребенка, но Лука очень четко и ясно их осознал. Он всегда считал маму надежной защитой и опорой, верил, что она сможет помочь ему, поддержать, дать нужный совет.

Именно мама всегда занимала центральное положение в его жизни, а отец со временем стал мелькать где-то на заднем плане, утопая в делах. Кажется, что картины в отцовской галерее Лука видел чаще, чем самого папу, несмотря на то, что до определенного возраста именно Луцио возил сына на плавание, большой теннис, учил кататься на велосипеде и роликовых коньках.

Жить во Флоренции Лу нравилось больше, чем в Москве. Здесь все было по-другому, даже времена года. В то время как зимой в Москве снега насыпало по колено, в цветущем итальянском городе светило солнце или слегка накрапывал дождик. Во Флоренции они жили в просторной квартире недалеко от библиотеки и набережной Арно. Очень часто Лука с мамой переходили на противоположную сторону реки и гуляли в садах Боболи. Мама брала с собой засушенный хлеб, и они кормили уток в большом фонтане.

А потом родители решили развестись. Это прошло так спокойно и незаметно, что Лука даже не ощутил никаких изменений в их жизни. Главное, что он по-прежнему был с мамой. Конечно, его спрашивали, с кем он хотел остаться, и на эту небольшую формальность Лу ответил со свойственной ему серьезностью: «С мамой».

Ненадолго они перебрались к бабушке в Украину. Бердичев сразу понравился мальчику простотой и спокойствием, но он все равно скучал по Флоренции с ее архитектурой и сказочностью, как из волшебной истории.

Знакомство с домом бабушки и самой старушкой, видевшей его раз в жизни – когда он родился, было «аппетитным». Так это воспринимал мальчик. В доме всегда пахло чем-то вкусным: свежим хлебом, булочками с корицей, яблочными пирогами и разными сортами чая, особенно мятным. От старушки, кроме спокойствия и гармонии, исходил легкий цветочный аромат, хотя порой Лу точно не мог определить, чем же пахнет: скошенной травой, сеном, розами из цветника или же мелиссой, щедро высаженной вокруг дома.

В Бердичеве он пошел в школу. Шумных итальянских детей здесь заменили дружные бердичевские ребята. Лу неплохо находил общий язык со сверстниками и учился на «отлично». Со спокойной душой мама оставила его на попечение бабушки, чтобы вернуться в Италию.