Луша. Продолжение романа «Хорошо ли нам будет там, где нас нет?» Роман в шести томах. Четвёртый том «Луша» и пятый том «Луша и Марк»

– И что ты ответила?

– Скажем правду. Давай сделаем так: ты поживёшь здесь, не будешь появляться пока в Ульяновске, а я переговорю с Артёмом. Что будет – то будет. Скажу ему, что ухожу от него и хочу уехать из Ульяновска.

– Чтобы уехать со мной в Германию, нужен официальный развод и его разрешение на вывоз детям. И я не могу жить здесь, когда вы там, совсем рядом. К тому же, хочу видеть мальчишек.

– Я серьёзно говорю. Ты должен понять, как это всё серьёзно.

– Ну, допустим, понимаю.

– Если ты понимаешь, то слушайся меня. Обещай.

– Не могу.

– Ты должен понимать и слушаться – должен! – голос её дрожал, и в глазах стояли слёзы. – Я прошу тебя.

– Хорошо, я обещаю, – тоже очень серьёзным голосом сказал Марк, прижимая её к себе.

– Если не хочешь оставаться здесь, то можешь пожить у тёти Оли в квартире. Она сейчас стоит пустой. Раньше там жили квартиранты, но вот уже два месяца, как съехали. Тётя Оля ищет других. Ты должен обещать, что не будешь появляться возле нас.

– Ты сейчас подала мне хорошую идею, попроситься в квартиранты к тёте Оле, а потом видно будет. Прикинусь, стареньким таким дяденькой, с седыми волосами, можно с бородкой и буду крутиться возле вас. Устроим ещё и кино из нашей жизни.

– Но, в любом случае, ты не должен появляться рядом с нами, – Луша заплакала.

– Вот опять ты плачешь. Всё будет хорошо, с «дяденькой» я пошутил. Пошли, погуляем, – предложил Марк. – Хочу посмотреть на Волгу.

– Хорошо, я сейчас соберусь, – сказала Луша

День был по-весеннему тёплый, но с Волги дул прохладный ветер. Марк с Лушей, обнявшись, шли по берегу вдоль могучей прекрасной русской реки.

– Вот она рядом, красавица Волга! – сказал Марк, остановившись, и смотря в даль. – А знает ли она о том, сколько говорят о ней в Германии, сколько пишут о ней?! Знает ли она о том, что вспоминают её русские немцы – там далеко-далеко от её берегов?

Пройдя по просёлочной дороге, вдоль реки, они свернули на тропинку, и вышли к крутому обрыву, на краю которого росли две берёзы. Одна была прямой, другая сильно наклонилась вниз. Из-за этого, между ними образовалось пространство. На склонившуюся березу можно было удобно сесть, прижавшись спиной к стволу прямостоявшей берёзе, и так наблюдать за рекой. Деревья стояли на самом краю обрыва, который был высотой с двухэтажный дом. Внизу, у его основания, протекала река. Во время весеннего разлива, вода подходила к самому обрыву, а во время отлива возле него лежал песок вперемешку с галькой. Сидеть на берёзе было удобно, но, в тоже время, опасно. Можно было сорваться с неё и, не зацепившись ни за что, упасть в воду или на камни.

– Я когда-то, в детстве, боялась вот так здесь сидеть, – сказала Луша и села на берёзу. – Приходила сюда и могла подолгу смотреть на Волгу, но вот так, – она спрыгнула с дерева, села на землю, поджав одну ногу под себя, и положив руки на склонившуюся берёзу, поставила подбородок на руки, стала смотреть вдаль. Марк взял её сзади под локти и поднял с земли, поставил на ноги, сказал:

– Я впервые поцеловал тебя здесь. Помнишь?

Она кивнула утвердительно головой, проговорила очень тихо, почти шёпотом:

– Я увидела тебя здесь впервые, с этого места, когда мне было двенадцать лет.

– Как мне хорошо так с тобой, – сказал он, целуя её, – ты что-то путаешься в годах. Ты не могла меня здесь видеть в столь раннем возрасте. Я тебя такой маленькой не видел не разу.

«Господи! Как я люблю его! – думала Луша. – Господи! Как я люблю его!»

Он целовал и целовал её, осыпая лицо, шею, грудь поцелуями. Положив куртку на землю, увлёк её на неё Лушу.

– Марк, Марк, ты что? Увидят.

– Кто? Эти берёзы? Волга?

– Я хочу, чтобы они видели, знали, как люблю я. Люблю тебя! Люблю твои глаза, губы, руки твои ласковые, запах твоих волос. За детей наших люблю тебя, за то, что ты есть, вот такая, на земле этой Волжской – необыкновенная! Люблю землю эту, родившую тебя! Люблю тебя за то, что благодаря тебе имею счастье вот так любить.

«Что это, сон? Продолжение моих мечтаний о нем, и о том, что он должен был мне в них сказать, когда-нибудь. С тех пор, когда я увидела его здесь впервые, не переставала думать о нём. Он всегда был со мной в моих мыслях, мечтах и всё, что я делала в жизни, делала ради этих минут, ради этих слов».

– Ты никогда не говорила мне словами, что любишь меня, но я знаю, что любишь. Я знаю это, знаю, – шептал он ей, осыпая её лицо поцелуями. – Скажи мне сейчас, скажи словами, что любишь. Прошу, я хочу это слышать, скажи мне это здесь.

Никогда не говорила она ему о своей любви к нему, но всей своей жизнью доказывала это и добивалась его любви.

Он взял её лицо в свои ладони и, смотря ей в глаза, снова попросил:

– Скажи мне сейчас, здесь.

Она смотрела на него полными слёз глазами, тихо произнесла:

– Я не знаю, как это называется. Я не знаю, но всё, что я сделала и делаю в жизни это ради тебя и для тебя. Если это любовь, то очень люблю.

– Спасибо, любимая моя, дорогая моя, необыкновенная, чудесная. Счастье моё, радость моя, жизнь моя. – Он говорил те слова, которые она мечтала от него слышать всегда и сейчас слышала.

Четвёртая глава

Лушино детство

Луша была последним ребёнком в семье и единственной девочкой. Три её брата были старше и намного: Николай – на 18 лет, Юрий – на 15, Степан – на 10 лет. Николай и Юрий очень рано, сразу же после армии, женились, уехали из дома. Николай жил в Сибири в городе Красноярске, Юрий в Истре, недалеко от Москвы.

Всё Лушино детство прошло со Степаном, на плечи которого были возложены обязанности няньки и воспитателя. Родители работали в совхозе, приходили домой поздно, и Степану надо было сделать все дела в домашнем хозяйстве, выучить уроки, забрать Лушу из детского сада и присматривать за ней до их прихода. С 10 лет до 16 его никто не видал без Луши. Сначала он её возил в коляске, а потом водил за собой держа за ручку. И чтобы он не делал, её ручонка, почти всегда, была в его руке. Степан не только помогал родителям в домашних делах, водился с Лушей, но и очень хорошо учился. После школы поступил в педагогический институт в Ульяновске. Луше исполнилось шесть лет, когда Степан уехал учиться и родители решили отдать её в школу. Она уже умела, к этому времени, читать и писать. Все надеялись, что Луша будет хорошо учиться, но ошиблись. В первые полгода она действительно всех радовала своими отметками, но к концу года, наоборот, вызывала беспокойство родителей и недовольствие учительницы.

Луша попала в класс, где она одна умела читать и писать. Весь дети работали, а Луша получала отметки за ранее полученные знания. К концу года её все догнали, но и привыкли работать. Она же не привыкла работать и не хотела. «Сидит, мечтает о чём-то на уроках, не вдумывается в материал. У неё нет интереса к учёбе», – жаловалась родителям учительница.

Мать с отцом разными методами пытались заставить дочь учиться, но это было бесполезно. Луша оставалась на осень, и матери и, приезжавшему на летние каникулы домой Степану, тоже приходилось заниматься с ней летом, чтобы она перешла в следующий класс. Самые плохие отметки у неё были по русскому языку. Степана она раздражала тем, что всегда невнимательно его слушала и не могла повторить то, что он ей сказал пять минут назад: «У тебя в одно ухо влетает, во второе тут же вылетает» – говорил он ей раздраженно. Матери он сказал:

– Всё! У меня нет терпения заниматься с ней! Надо заставить её хотя бы книги читать и учить стихи. Я ей буду давать задания, а вы проконтролируйте, чтобы читала и учила. Не захочет сама – ремнём заставьте. Иначе она у нас по жизни неучем шагать будет с подойником в руках.

– Ну да, если бы с подойником. Она корову-то не умеет доить.

– Ну, знаете, мама, это уж Ваши проблемы, и думаю, что если Вы её так и дальше баловать, нежить будете, то когда она замуж выскочит, её корову Вы сами доить будете. Надежды, что она на кого-то выучится и будет жить в городе, у меня, лично, никакой нет.

Разговор происходил в присутствии Луши. Она сидела, смотря в окно на куриц, роющихся в ограде и думала: «Курицей, конечно, я не хочу быть, но им лучше: в школу ходить не надо и учить эти дурацкие уроки». Степан дал ей задание, выучить стихи, прочитать книгу, и уехал, пообещав, если она всё выполнит, заберёт её на недельку в город и там сводит в цирк и досыта накормит мороженым.

Книгу Луша прочитала, стихи не выучила. В следующий класс её перевели только по тому, как сказала учительница: «Не хватает духу оставить Орлову на второй год. Надо же уродиться вот такой ленивой и такой способной к математике. Из всех отметок одна хорошая, только по этому предмету, и пятёрка». Математику, как и все предметы, Луша не учила. Она ей была так понятна, что и не надо было учить, а примеры решались сами собой, стоило только взять их в голову и даже писать не надо – ответ готов. Эти способности и «недостаток духа» у учителей спасали её от двухгодичного пребывания в одном классе в начальных классах.