Волшебство для Мэриголд

Волшебство для Мэриголд
Люси Мод Монтгомери

Мэриголд Лесли не считает странным вести увлекательные беседы со своей кошкой. У неё есть невидимая лучшая подруга, которая живёт в саду. Но когда Мэриголд становится старше, её семья надеется, что она будет немного меньше фантазировать и станет немного более разумной.Но как можно быть разумной, когда ты встречаешь девочку, которая утверждает, что она принцесса? Или кто-то принимает вас за девочку, которая умерла? Каждый день дарит Мэриголд немного волшебства, и ей не хотелось бы ничего другого.От автора "Энн из Зелёных крыш".

Люси Монтгомери

Волшебство для Мэриголд

Норе, в память о мире, который ушел навсегда

Глава 1. Что в имени?

1

Давным-давно – а ведь если подумать, эти слова на самом деле единственно правильные, чтобы начать историю, единственные с настоящим привкусом романтики и сказки – все жители Хармони из клана Лесли собрались в Еловом Облаке, чтобы по традиции отпраздновать день рождения Старшей бабушки. А также, чтобы дать имя ребенку Лорейн. Стыд и позор, как патетически заявила тетя Нина, что малышка живет на свете полных четыре месяца без имени. Но что поделать, если бедняжка Линдер умер за две недели до рождения дочери, столь ужасно и внезапно, а несчастная Лорейн тяжело проболела несколько недель после этого. Честно говоря, она и сейчас не слишком окрепла. В ее семье бывал туберкулез, знаете ли.

Тетя Нина вовсе не была тетей, по крайней мере, кому-то из Лесли. Просто кузиной. У Лесли принято называть тетями и дядями всех, кто становился настолько стар, что было неприличным позволять молодой мелюзге называть их по именам. В этой истории будут появляться и исчезать бесконечное множество таких «тетей» и «дядей», так же, как и несколько настоящих. Я не стану прерываться, чтобы объяснить, к какому разряду те или иные относятся. Это неважно. Они все либо Лесли, либо состоят в браке с Лесли. Только это имеет значение. Если вы Лесли, вы рождены среди знати. Они помнят даже родословные своих кошек.

Все Лесли обожали ребенка Лорейн. И все хором любили Линдера – вероятно, это было единственным, в чем они соглашались друг с другом. Прошло уже тридцать лет с тех пор, как в Еловом Облаке в последний раз появился ребёнок. Старшая бабушка не раз мрачно замечала, что добрый старый род подходит к концу. Поэтому сие маленькое дамское приключение приветствовалось бы с безумной радостью, если бы не смерть Линдера и долгая болезнь Лорейн. Ныне же, когда наступил день рождения Старшей бабушки, у всех Лесли появилось оправдание для столь долго откладываемой радости. Что же касается имени, то ни один из детей Лесли не мог быть назван, пока все находящиеся на доступном расстоянии родственники не высказывали свое мнение по этому вопросу. Выбор подходящего имени, на их взгляд, был более важным, чем простое крещение. И в сто раз важнее для лишившегося отца ребенка, чья мать была хоть и вполне доброй душой, но, заметьте, всего лишь какой-то Уинтроп!

Еловое Облако, исконное родовое гнездо Лесли, где проживали Старшая бабушка и Младшая бабушка, миссис Линдер и дитя, и Саломея Сильверсайдс, располагалось на берегу гавани, достаточно далеко от деревни Хармони, чтобы считаться находящимся на острове – дом из светлого кирпича – красивый полнощекий старый дом – столь увитый виноградной зеленью, что более походил на ворох плюща, чем на дом; дом, который сложил руки и сказал: «Я буду отдыхать». Перед ним расстилалась прекрасная бухта Хармони с ее мурлыкающими волнами, так близко, что в осенние шторма брызги долетали до самых ступеней крыльца и покрывали каплями окна Саломеи Сильверсайдс. За домом по склону карабкался сад. А еще выше на холме виднелся смутный контур большого елового леса.

Именинный ужин поглощался в комнате Старшей бабушки, которая была «садовой комнатой», пока два года назад Старшая бабушка не заявила спокойно и весело, что устала вставать до завтрака и работать меж трапезами.

«Пусть меня обслуживают во все дни, что мне остались, – заявила она. – Девяносто лет я обслуживала других…» – и управляла ими, добавили Лесли про себя. Но не вслух, потому что временами казалось, уши Старшей бабушки способны услышать сказанное на расстоянии не одной мили. Однажды дядя Эбенезер сказал что-то о ней, сам себе, в своем подвале, в полночь, в уверенности, что один в доме. В следующее воскресенье Старшая бабушка вернула ему эти слова. Она сказала, что Люцифер, её кот, передал их. И дядя Эбенезер вдруг вспомнил, что, когда он их произнес, его кот сидел на ящике с картофелем.

Надежнее всего было вообще ничего не говорить о Старшей бабушке.

Комната Старшей бабушки, длинная, темно-зеленая, находилась в южном крыле дома, застекленная дверь вела из нее прямо в сад. Стены комнаты были увешаны фотографиями невест Лесли за последние шестьдесят лет, почти все из них были с огромными букетами и прекрасными вуалями и шлейфами. Здесь имелась и фотография Клементины, первой жены Линдера, которая умерла шесть лет назад вместе с её маленькой неназванной дочерью. Старшая бабушка поместила эту карточку на стене в ногах своей кровати, так чтобы все время видеть её. Старшая бабушка очень любила Клементину. По крайней мере, Лорейн всегда так казалось.

Фотография радовала глаз – Клементина Лесли была очень красивой. Не в подвенечном платье – фотография была сделана перед свадьбой и значилась в клане под названием «Клементина с лилией». Она позировала, стоя возле пьедестала, ее прекрасные руки покоились на нем, в одной, изящной и совершенной – руки Клементины стали образцом красоты, – она держала лилию, серьезно взирая на нее. Старшая бабушка однажды сказала Лорейн, что некий выдающийся гость Елового Облака, художник международного значения, воскликнул, увидев эту фотографию:

«Совершенные руки! Руки, в которые мужчина мог бы без боязни вложить свою душу!»

Лорейн вздохнула и взглянула на свои довольно тонкие маленькие руки. Не красивые – едва ли даже милые; но все же Линдер однажды поцеловал её пальчики и сказал… Лорейн не сообщила Старшей бабушке, что сказал Линдер. Возможно, Старшая бабушка больше любила бы её, поделись она этими словами.

В углу возле кровати Старшая бабушка держала часы – часы, что били в честь похорон и венчаний, приходов и уходов, встреч и расставаний пяти поколений; дедовские часы, которые отец её мужа сто сорок лет назад привез из Шотландии; Лесли увенчали себя, став одними из первых поселенцев острова Принца Эдуарда. Часы до сих пор показывали точное время, и Старшая бабушка каждый вечер вставала с кровати, чтобы завести их. Она сделала бы это даже будучи при смерти.

Другое её великое сокровище располагалось в противоположном углу. Большой стеклянный футляр, в котором хранилась знаменитая кукла Скиннеров. Мать Старшей бабушки была урожденной Скиннер, и эта кукла не входила в состав традиций Лесли, но каждый ребенок в семействе рос в страхе и трепете перед нею и зная её историю. Сестра матери Старшей бабушки лишилась своей единственной трехлетней дочери, да так и не оправилась после этого. У неё имелась восковая фигурка её ребенка, которую она всегда держала при себе и разговаривала с нею, словно та была живой. Фигурка была одета в красивое вышитое платье, принадлежавшее умершей девочке, а на ножке – одна из её туфелек. Другую туфельку фигурка держала в руке, собираясь надеть на босую ножку, что выглядывала из-под муслиновых воланов. Кукла была настолько похожа на живую, что Лорейн всегда вздрагивала, проходя мимо, а Саломея Сильверсайдс высказывала сомнения, прилично ли держать в доме подобную вещь, особенно после того, как узнала, что Лазарь, наемный работник-француз, считал и всем рассказывал, что эта кукла – Святая старой леди, и она регулярно молится перед нею. Но все Лесли неким образом гордились этой вещью. Ни одно семейство с острова Принца Эдуарда не могло похвастаться такой куклой. Это давало им некий знак качества, а туристы писали о ней в своих местных газетах, когда возвращались домой.

И конечно же, на торжестве присутствовали кошки. Люцифер и Аэндорская Ведьма. Обе – бархатно-черные с огромными круглыми глазами. Еловое Облако славилось породой черных кошек с топазовыми глазами. Их котята не раздавались кому попало, а вручались ограниченному числу просителей.

Люцифер был любимцем Старшей бабушки. Самостоятельный, утонченный кот. Загадочный кот, столь наполненный тайной, что она чуть ли не сочилась из него. Аэндорская Ведьма, несмотря на свое имя, по сравнению в Люцифером выглядела простушкой. Саломея в тайне гадала, не побаивалась ли Старшая бабушка суда за то, что назвала кота в честь Сатаны. Саломее «нравилось, когда кошки находятся там, где им положено», но она рассердилась, когда однажды дядя Клон сказал ей:

«Саломея Сильверсайдс! Почему бы тебе самой не родиться кошкой с таким именем. Холеной урчащей бархатной мальтийкой».

«Уверена, что не похожа на кошку», – ответила сильно оскорбленная Саломея. И дядя Клон согласился с нею.

Старшая бабушка являла собой гномоподобную даму девяносто двух лет, намеревающуюся дожить до ста. Крошечная, сморщенная, морщинистая со сверкающими черными глазами. Почти во всем, что она говорила или делала, присутствовал плутовской налет ехидства. Она управляла всем кланом Лесли и знала всё, о чём в нем судачили и что делали. Если она отказалась «прислуживать», то определенно не отказалась «повелевать». Сегодня она расположилась на малиновых подушках, в свежем, украшенном оборками белом чепце, завязанном под подбородком, с аппетитом поедала свой ужин и думала о вещах, которые вряд ли прилично рассказывать её невесткам, невесткам её детей и невесткам её внуков.

2

Младшая бабушка, просто девушка для своих шестидесяти пяти, сидела во главе длинного стола – высокая красивая леди с яркими серо-голубыми глазами и седыми волосами. Старшая бабушка считала её цветущей молодкой. В ней не было ни капли от традиционной старушки в чепце, с вязальными спицами. В пурпурном бархатном платье с изумительным кружевным воротником она скорее походила на величавую пожилую принцессу. Платье было сшито восемь лет назад, но любая вещь, которую надевала Младшая бабушка, казалась на вершине моды. Большинство из присутствующих Лесли считали, что ей не следовало отказываться от черного даже ради именинного ужина. Но Младшую бабушку их мнение заботило не больше, чем Старшую. Она была Блейсделл – одной из «тех упрямых Блейсделлов» – а традиции Блейсделлов ничуть не хуже, чем традиции Лесли.

Лорейн сидела за столом справа от Младшей бабушки, рядом с нею стояла колыбель с малышкой. Благодаря ребенку Лорейн обрела некую неоспоримую значительность, каковой прежде не обладала. Все Лесли, больше или меньше, но были против «второго выбора» Линдера. Лишь тот факт, что она являлась дочерью священника, примирял их с ним. Лорейн была маленьким, скромным, симпатичным существом, почти неприметным, если бы не пышная масса блестящих бледно-золотистых волос. Ее милое личико походило на цветок, украшенный ласковыми серо-голубыми глазами под длинными ресницами. В черном платье она казалась особенно юной и хрупкой. Но Лорейн уже встала на путь ощущения, хоть малого, но счастья. Вновь наполнились её руки, что обнимали лишь пустоту в тишине ночей. Поля и холмы вокруг Елового Облака, голые и окоченелые в те дни, когда родилась её маленькая леди, зазеленели, зазолотились, утопая в цветении, а сад превратился в изысканно-ароматный мир. Невозможно быть совсем несчастной весной, имея столь невероятно чудесного ребенка.

Малышка лежала в старой колыбельке, исполненной в хэпплуайтовском[1 - Джордж Хепплуайт (1727–1786) был краснодеревщиком. Он входит в тройку лучших английских мебельщиков 18-го века, наряду с Томасом Шератоном и Томасом Чиппендейлом. Образцов его изделий не осталось, но его имя связывается с особым стилем легкой элегантной мебели, которая была в моде в 1775 – 1800г.г.] стиле, в которой прежде лежали и её отец, и дед – вполне восхитительный ребенок с маленьким подвижным подбородком, крошечными ручками, изящными, словно яблоневый цвет, светло-голубыми глазами и надменной улыбкой превосходства, характерной для младенцев, пока они не позабыли все те удивительные вещи, что бывают известны лишь в самом начале жизни. Лорейн почти не ела, любуясь своей малышкой и… гадая. Неужели это крошечное создание когда-нибудь станет танцующей мечтательной девушкой… белоснежной невестой… матерью? Лорейн вздрогнула. Не стоит заглядывать так далеко вперед. Тетя Энни встала, принесла шаль и заботливо накинула ей на плечи. Лорейн почти растаяла, поскольку июньский день был жарок, но не снимала шали весь ужин, не желая задеть чувства тети Энни. Обычный поступок для Лорейн.

Слева от Младшей бабушки сидел дядя Клондайк, красивый, загадочный, еще один из неисчисляемых членов клана Лесли. Его густые прямые брови, сверкающие голубые глаза, грива каштановых волос и золотисто-рыжая борода однажды побудили некую неопределенного возраста сентиментальную леди из Хармони заявить, что он наводит её на мысли о прекрасных древних викингах.

На самом деле дядю Клондайка звали Горацием, но с тех пор, как он вернулся с Юкона с карманами полными золота, он стал известен как Клондайк Лесли. Его кумиром был бог всех скитальцев, и именно ему Гораций Лесли посвятил прекрасные бурные годы приключений.

Когда дядя Клондайк учился в школе, он имел привычку рассматривать разные места на карте и заявлять: «Я поеду туда». Так он и сделал. Он стоял на самом южном валуне Цейлона и сидел на буддийском могильнике на краю Тибета. Южный Крест стал ему приятелем, он слушал пение соловьев в садах Альгамбры. Индийские и Китайские моря были для него прочитанной книгой, и он в одиночку под северным сиянием прошёл великие арктические просторы. Он жил во многих местах, но никогда ни одно из них не считал своим домом. Это слово подспудно и священно относилось лишь к длинной зеленой, выходящей к морю долине, где он родился.

В конце концов, насытившись, он вернулся домой, чтобы прожить остаток жизни достойным законопослушным членом клана, и в знак этого подстриг усы и бороду до приличествующего размера. Его усы были особенно устрашающими. Их концы почти достигали низа бороды. Когда тётя Энн в отчаянии спросила, зачем он, ради всего святого, носит такие усы, дядя Клондайк ответил, что обматывал их вокруг ушей, чтобы те не замерзали. В клане весьма опасались, что он намерен оставить их в таком виде, поскольку дядя Клондайк был как урожденным Лесли, так и Блейсделлом. В итоге он подстриг их, хотя ничто не смогло склонить его к решению чисто выбрить лицо, модно это или не модно. Но, хоть он, по крайней мере, раз в неделю и ложился спать рано, он все ещё с удовольствием смаковал жизнь, и клан в тайне постоянно побаивался его саркастических подмигиваний и циничных речей. Тетя Нина, в частности, жила в страхе с того дня, когда гордо заявила ему, что её муж никогда не лгал ей.

«Ах, ты бедняжка», – с искренним сочувствием заметил дядя Клондайк.

Нина предположила, что здесь имелась какая-то шутка, но так и не смогла найти, где. Она являлась Ж. С. Х. У. и М. О. О. по О. И.[2 - Нина была членом Женского Союза христианской умеренности и Международного Океанографического общества по обмену информацией.] и еще многими другими буквами алфавита, но почему-то ей было трудно понять шутки Клондайка.

Клондайк Лесли был известен, как женоненавистник. Он глумился над всеми разновидностями любви, а особенно, над сверхабсурдностью любви с первого взгляда. Но это не мешало клану год от года пытаться женить его. Разве не помогло бы Клондайку, женись он на хорошей женщине, которая бы серьезно относилась к жизни. Лесли не сомневались в этом и со всей своей широко известной семейной прямотой рекомендовали ему несколько отличных невест. Но Клондайку Лесли было нелегко угодить.

«Кэтрин Николз?»

«Взгляните на её толстые лодыжки».

Эмма Гудфеллоу?»

«Её мать «мяукала» в церкви, когда священник говорил то, что ей не нравилось. Не могу рисковать потомством».

«Роуз Осборн?»

«Терпеть не могу женщин с пухлыми ручками».

«Сара Дженнет?»

«Яйцо без соли».

«Лотти Паркс?»

«Я бы желал её как приправу, а не как основное блюдо».

«Руфь Рассел?» – триумфально, как последний аргумент: в этой женщине ни один разумный мужчина не смог бы найти изъяна.

«Слишком особенная. Когда ей нечего сказать, она молчит. Это довольно странно для женщины, не так ли».

«Дороти Портер?»

«Декоративна при свечах. Но не верится, что она будет столь же хорошо выглядеть за завтраком».