Южная роза

Они стояли в саду виллы Таливерда в ожидании, когда соберутся все приглашённые, чтобы затем пышный свадебный кортеж направился в кастиерский храм. Пока же гости наслаждались вином и закусками, и обсуждали светские новости, слушая плавную мелодию, что наигрывал оркестр в ротонде.

В тени деревьев синьора Арджилли, буквально позавчера вернувшаяся с горячих источников, рассказывала о благотворном влиянии мармиерской грязи на тонус кожи. Её окружало не меньше дюжины девушек, каждая из которых думала лишь о том, что коже синьоры Арджилли, похожей на печёную грушу, не поможет уже никакая грязь, и что старой карге давно пора думать о душе, а не о том, как улучшить цвет своего лица. Но вслух сказать то, что думают, юным созданиям было непозволительно. Они должны были стоять, восхищаться чудодейственным эффектом и слушать этот рассказ со всем вниманием, на какое были способны.

– Касается меня? Ты о чём? – спросила тихо Габриэль, чтобы её не услышала старая синьора.

– Ты заметила вон того господина, что стоит рядом с синьором Грассо? – прошептала Франческа и скосила глаза влево, всем остальным своим видом выражая крайнюю заинтересованность в рассказе о том, каким слоем грязь следует накладывать на лицо.

И Габриэль сразу же поняла, о ком идёт речь. Конечно, она заметила наглого надменного господина, который, не будучи представленным, позволял себе недвусмысленные взгляды и усмешки. Она видела его впервые, и, судя по чертам его лица, он был приезжим, хотя странно, что синьор Грассо не объяснил ему, как полагается вести себя в приличном обществе.

– Конечно, заметила. Трудно не заметить такого невоспитанного синьора, – прошептала в ответ Габриэль.

– Он вовсе и не синьор! Его зовут Александр Форстер. И он гроу! А знаешь, чем он занимается? – заговорщицки спросила Фрэн и тут же, не дождавшись ответа, выпалила: – Он разводит овец!

– Овец? – Габриэль сжала губы, чтобы не рассмеяться.

– Это ещё не всё! – и Фрэн быстро выложила, что ей удалось узнать о загадочном северянине. – Но, самое главное… ты знаешь, что они только что говорили о тебе?

– Говорили обо мне? – удивилась Габриэль. – С какой стати?

– Селеста всё подслушала. Этот наглый господин ищет себе невесту среди бари, – взволнованно зашептала Фрэн, – и он сказал, что сможет купить любую девушку, потому что у него сто пятьдесят тысяч ливров годового дохода. И что тебя он может заполучить всего-то за дюжину шляпок и туфель.

– Что? – Габриэль едва не поперхнулась пуншем. – Меня? Заполучить за дюжину шляпок? И он такое сказал при Селесте? Пречистая Дева!

Она повернулась к кузине, и на её лице уже не было улыбки.

– Они её не видели, она сидела на скамейке вон там за статуями, – горячо шептала Фрэн, – в общем, она не всё слышала, но этот Форстер считает, что, раз он богат, то любая девушка сотрёт туфли от счастья, танцуя с ним балу. Как-то так он выразился. Удивился, что ты не замужем и сказал, что выходить замуж по любви – это редкая глупость.

– Какая наглость! – Габриэль произнесла это шёпотом, но внутри у неё всё просто вскипело. – Да что он о себе возомнил? А куда смотрел синьор Грассо? Как позволил ему такое говорить?

– Тише! – Фрэн приложила палец к губам и снова принялась шептать. – Чего же ты хочешь от гроу! Да ещё живущего среди овец!

Габриэль принялась расправлять складки на платье, пытаясь совладать с возмущением.

– Ты права, – произнесла она, наконец, выдохнув и придав своему лицу выражение спокойного безразличия, – чего ещё ждать от неотёсанного горца? Эти люди слишком дикие и заслуживают, скорее, снисхождения, чем осуждения. Возможно, у себя в горах они всё ещё покупают женщин или меняют на мешок овса. И зачем только синьор Грассо привёл его сюда? Я слышала, что они и едят с овцами, и в гостиную их заводят. Мы можем только игнорировать его невоспитанность.

– А знаешь, как его называют в Алерте? – снова заговорщицки прошептала Фрэн и тут же сама ответила: – «Овечий король».

Девушки прыснули со смеху, стараясь смеяться беззвучно и прячась за спиной синьоры Арджилли. Но Габриэль не удержалась, бросила ещё один мимолётный взгляд в сторону мраморных статуй, возле которых стояли синьор Грассо и его друг, и увидела, что они направляются прямиком к ним.

Купить её за дюжину шляпок? Какая мерзость!

Но, несмотря на внешнюю невозмутимость, внутри она просто кипела от раздражения. Никогда Габриэль не слышала от мужчины подобной бестактности. Да, конечно, она понимала, как заключаются браки, и понимала, что родители обсуждают друг с другом и с будущими родственниками размер состояния, приданое или родословную, но говорить подобное так, как этот Форстер, никто и никогда себе не позволял. Всё происходило на специальных церемониальных чаепитиях, где собирались родственники жениха и невесты, и разговор всегда вёлся очень деликатно в двусмысленных выражениях, чтобы никоим образом не оскорбить чувства друг друга. Говорили о том, как обеспечить будущей семье счастливую и безбедную жизнь. На таких встречах никто не покупал невест и никто не позволял себе так открыто кичиться своим богатством, как этот Форстер…

Невесту не покупают! Тем более за дюжину шляпок! Какое вообще он имел право обсуждать её с синьором Грассо?

Но чего ожидать от того, кто продаёт овец? Наверное, он и женщин воспринимает так же. Для него что жениться – что купить очередную овцу! Отвратительно!

– Интересно, а как будет зваться жена «овечьего короля»? – шепнула Габриэль. – И как к нему обращаться? Ваше овечество?

Франческа, которая увидела приближающихся к ним синьора Грассо и его друга, чуть не лопнула от натуги, пытаясь не рассмеяться.

– Элла, умоляю тебя – молчи!

– Синьора Арджилли? – Винсент склонился и поцеловал морщинистую руку, унизанную рубиновыми перстнями. – Вижу, вы вернулись из Мармиеры? У вас цветущий вид, моя синьора, и я рад видеть вас здесь в добром здравии. Позвольте представить вам моего друга – мессира Александра Форстера из Трамантии. Я рассказывал как-то о нём. Мы служили вместе в Бурдасе и, поверьте, я не знаю более бесстрашного человека, когда-либо носившего мундир королевских войск.

Грация Арджилли приложила к глазам пенсне, прищурилась, рассматривая Форстера, и, закончив осмотр, царственно протянула руку для поцелуя со словами:

– Почему у вашего друга, Винсент, такое суровое выражение лица?

В её голосе прозвучала лёгкая насмешка.

– Он же горец, миледи, – улыбнулся Винсент, – скажите спасибо, что я заставил его надеть фрак и оставить дома кинжал.

– Надеюсь, наше южное солнце растопит лёд в вашем сердце, мессир Форстер, – произнесла синьора Арджилли и указала на плетёное кресло, стоящее рядом, – присядьте и расскажите мне что-нибудь любопытное. Развлеките старушку, а то наши юные прелестницы только и делают, что поддакивают мне, а когда все вокруг с тобой согласны – это утомляет. А потом я познакомлю вас с этим прекрасным цветником.

Она указала веером в сторону девушек.

Мессир Форстер отодвинул немного кресло и поставил его так, чтобы сидеть напротив собеседницы, закинул ногу на ногу, и девушки, окружающие старую синьору, расступились, образовав широкий круг, но никто из них не ушёл, потому что разговор обещал быть любопытным.

Франческа нащупала руку Габриэль и сжала ледяными пальцами. Как-то внезапно мессир Форстер оказался прямо напротив них, прячущихся за спиной синьоры Грации. И, наверное, им лучше было уйти, чтобы не находиться на линии его взгляда, но делать это нужно было раньше, а сейчас это выглядело бы слишком уж бестактно.

– Синьора Арджилли, – произнёс Винсент, кладя руку на спинку кресла, – мой друг знает много историй, а одну я даже рассказывал вам, о…

– …о стычке со львом? Как же, я помню, – перебила его синьора Арджилли и добавила с усмешкой, – но ведь в той стычке язык вашего друга не пострадал, верно? Думаю, он и сам может всё рассказать. А мы проверим, много ли вы, наш любезный Винсент, приукрасили в том рассказе, – она перевела взгляд на горца и спросила пытливо: – Так вы и правда дрались со львом голыми руками, мессир Форстер? Или это обычные мужские рассказы, которые с годами превращают котёнка во льва, а прогулку к реке – в пятидневный переход через снежные Трамантийские пики?

– Синьора, я бы снял рубашку, чтобы показать вам шрамы от его когтей, но, боюсь, в этом изысканном обществе такой искренний порыв будет слишком дурно истолкован. А у меня и так здесь … не слишком хорошая репутация, – улыбнулся ей в ответ Форстер.

Синьора Арджилли расхохоталась, прикрывшись веером и ответила, приложив надушенный платочек к уголкам глаз:

– Я бы не отказалась на это посмотреть. Но вы правы, боюсь, юные синьорины ещё слишком неопытны, чтобы понять всю прелесть такого зрелища. Так что не будем смущать этим их нежные взоры.

– И поверьте, синьора, – добавил Форстер со всей возможной учтивостью, – если с годами в рассказах мужчин котёнок превращается во льва, то этот лев за прошедшие с того дня пятнадцать лет смог бы перерасти даже колокольню кастиерского храма.

– А вы очень милы, Александр. Вы же не против, если я буду называть вас по имени? – спросила синьора Арджилли, убирая веер. – Слава Богам, возраст даёт женщине так много привилегий… Расскажите что-нибудь о ваших приключениях в Бурдасе – обожаю такие истории. Но из Винсента, знаете ли, рассказчик такой же пресный, как утренняя каша. Он пропускает всё самое пикантное и острое. А вы, надеюсь, можете порадовать меня какой-нибудь душераздирающей историей без прикрас?

Форстер откинулся на спинку кресла и посмотрел куда-то вдаль, за голову старой синьоры, словно вспоминая далёкие события, и встретился взглядом со стоящей поодаль Габриэль. Она беззвучно похлопала веером по руке и взглянула на него так, как в цирке смотря на танцующего медведя…

Кажется, даже лейтенанту Корнелли не удавалось вложить в усмешку столько презрительной снисходительности, какую Форстер увидел на лице этой девушки. Словно его появление, это приветствие и предстоящий рассказ были чем-то очень банальным и пошлым, недостойным приличного общества. И ему сразу же вспомнились слова Винсента:

«Они никогда тебя не полюбят. Они не будут считать тебя ровней. Для них ты только дерзкий выскочка с севера. Второй сорт. Поэтому запомни, главное – они должны видеть то, что ты знаешь своё место. Здесь даже их болонки будут смотреть на тебя с презрением, если у тебя не двадцатиколенное родовое древо, состоящее из одних бари».

И если поведение лейтенанта Корнелли было ему понятно – он был победителем, а Форстер – побеждённым, то эти юные синьорины, которые смотрели на него сейчас как на неведомое насекомое, смогли затронуть ту самую струну в его душе, которой так боялся Винсент.

Наверное, именно поэтому Форстер рассказал самую жуткую и кровавую историю, какую смог вспомнить из тех времён, когда они с Винсом служили в Бурдасе. Историю о том, как туземцы принесли в жертву одного из их сослуживцев, и как их отряд не успел его спасти. Винсент пытался его остановить, но Форстера словно прорвало, и рассказ вышел настолько красочным и живым, что когда он закончился, позади в гробовой тишине одна из синьорин внезапно упала в обморок.

Пока все хлопотали над бедняжкой, обмахивая её веерами и предлагая нюхательные соли, синьора Арджилли наклонилась к Форстеру и сказала тихо:

– Спасибо, Александр. Это было сильно. Пожалуй, мне потребуется что-то покрепче этого пунша.