Сюрприз для Гермионы Павловны

Сюрприз для Гермионы Павловны
Магдалина Шасть

Подарки под Новый год? Любите? Серьёзно? А если сюрприз от пациента? Тоже хорошо? Уверены? А если вы, как и Гермиона Павловна, в психушке работаете? Ей, бедняжке, прошлогодний сюрприз вообще не зашёл.

Магдалина Шасть

Сюрприз для Гермионы Павловны

Глава 1. Накануне

– Гермиона, ты 31 дежуришь, – ехидно подмигнул шеф бесконечно растерявшейся от его самодурственной наглости Гермионе. Несправедливо! Второй год она без праздников и выходных, да ещё с ежемесячными выволочками. Психушка – место особенное, контингент здесь специфический. И это Гермиона не о пациентах!

Хотя какая она к чёрту Гермиона? Её вообще Елизаветой зовут. Просто отдалённо на Эмму Уотсон похожа, а по паспорту Елизавета Павловна, между прочим. Не халям-балям, а врач-психиатр, уважаемый человек. По крайней мере, хотелось бы, чтоб уважали, но блин-блин-блин… у Топтыгина свои методы! Сволочь, одним словом, их придурошный заведующий! Мало того, что её молодую и хорошенькую, в мужское отделение определил, так ещё и в Новогоднюю ночь дежурить заставил.

– Завтра? Так я же сегодня дежурю. Что ж я и завтра домой не приду? А как же мама? – принялась неуверенно защищаться застенчивая доктор, но плотный и румяный Топтыгин резко её перебил.

– Ничего с твоей мамой не случится, если здесь переночуешь. В компании приятных людей, – он противно и громко заржал, – А мама твоя спать пораньше ляжет. Сон нервную систему гармонизирует. И только попробуй мне, как в прошлый раз! Премии лишу!

– Так мне и так, – но шеф уже пренебрежительно выкатился из ординаторской, громко посвистывая. Круглый, как колобок, он всегда свистел, когда радовался. Хлопнула дверь, – Никогда премию не платили.

Елизавете Павловне захотелось расплакаться. Должна была Тетёркина дежурить! Которая, между прочим, на год позже Гермионы работать пришла. Вроде негласное правило – молодых на праздники привлекать. А Светка Тетёркина у них как раз самая молодая! Недоразумение. На неделе девчата в сестринской шептались, что Светка с колобком того-этого. Неужели правда? Фу.

Какое же Топтыгин чудовище! Про её прошлый Новый год напомнил! У впечатлительной Лизы тогда чуть сердце от ужаса не разорвало. Козёл! Как будто это она Сидорова надоумила! Впрочем, доля её вины в том жутчайшем инциденте, конечно, присутствует. Всё-таки доктор, а не малограмотная бабка-повитуха, могла бы и заподозрить пострадавшего в нездоровом интересе.

А всё после поступления этой, как её, Вики Цыганковой началось. Про девочку, удалившую себе глаза, ради обитавшей в её доме сущности, все тогда гудели, как пчёлы в улье: и санитары, и медсёстры, даже врачи испуганно перешёптывались. Лиза абсолютно искренне считала, что Сидоров на поправку пошёл, поэтому, когда тот с дотошными расспросами привязался, подвоха не заподозрила, взяла и про Вику выболтала. То, что у пациентки Цыганковой шизофрения никто из врачей не опровергал и не сомневался, и в совершенно невероятный бред про старика с ледяными глазищами никто не поверил. А потом, спустя каких-то пару недель Дениса Цыганкова привезли с подобными симптомами. А Денис – Викин супруг, между прочим. Да, тот тоже свои ясные, молодые глаза невзначай подарил. Кому? Сюзюму. Этим странным именем муж и жена домового своего называли. Зачем домашней сущности столько глаз? Неизвестно, но определённо настораживало. Семейный психоз. Загадка.

А Сидоров любознательный. Чё такого? Скучно мужику в четырёх стенах сидеть, хочется впечатлений, эмоций разнообразных, а Елизавета Павловна сердобольная, расчувствовалась. Почему бы с человеком не поговорить? Поговорили, блин. В подробностях, как любила. Особенно Сидорову история про Сюзюма зашла. Сидел пациент, слушал, хмурился, молчал и, как оказалось, на ус наматывал. А на праздничный новогодний ужин взял чайную ложку, да и выковырял себе оба голубых глаза, как нефиг делать. Так и висели они у него, по щекам перекатываясь, когда санитары её, дежурного доктора, позвали. Лизе до сих пор та страшная картина в кошмарных снах приходит. Чудом её тогда, перепуганную, от переизбытка чувств не вырвало. Хорошо, что истории болезни дописывала и поужинать не успела, а то б перед всем отделением опозорилась.

Наверное, никакущий из Елизаветы Павловны доктор, дилетант и тупица. Правильно Топтыгин её третирует. Надо Гермиону в библиотекари отдать, чтоб больше никому беды не причинила. Хотя… книгой тоже можно убить, если «Войной и миром», например, или «Капиталом» каким-нибудь, опять же. Эх-хе-хе. Эти неподъёмные тома читать невозможно, а каково писать было? Странные люди писатели, что ими движет? Наверняка психиатрический недуг или пограничное расстройство. Впрочем, Сидорова-то она не убила, только немного покалечила, так что аналогию с «Войной и миром» провести не получится.

Ладно, бог с ними с психозами. Нужно историю Колесникова дописать и вечерний обход провести.

– Лизавета, а ну выдь, – уборщица, клуша невоспитанная, какая ей Елизавета Павловна Лизавета? Лизавета она для мамы, для бабушки, – Ну, хорош в компьютер пялиться. Выдь, говорю. Мне полы подтереть надо! Мешаешься тут.

Никакого уважения! Достало! Вот возьмёт Елизавета Гермионовна, тьфу ты, Павловна и уволится под самый Новый год, вот тогда и запоёте, бессовестные абьюзеры! Повадились молодую, неопытную докторшу тиранить от санитарки до главврача! То ли дело пациенты. Своих психов Лиза любила. Они её по имени-отчеству величали и боялись немного, хоть и мужики. А как любимых без поддержки оставишь? Как на произвол судьбы бросишь? Придётся оставаться. Коварным планам сбыться не суждено.

Пару часами спустя Елизавета Павловна привычно приложила карту-пропуск к считывателю на двери и улыбнулась. Хорошо, что не сканнер радужки, а то мало ли – придёт кровожадный Сюзюм, тьфу-тьфу-тьфу, ему-то точно Викины глаза не подошли, да и Денисовы не понравились. Начнёт другие примерять. Ой, не дай Бог, конечно! Но забавно было бы. Всё отделение без глаз… возле сканнера радужки толпятся, выйти пытаются, иные даже забористым матом ругаются, а просочиться через дверь невозможно. Все вокруг без глаз! С обеих сторон. Ни войти-не выйти. Ой, смешно. Лиза рассмеялась и… оказалась лицом к лицу с Артемченко.

– Пропуск сюда дала, курва!

Крепкий хук слева, и невежливый Артемченко уткнулся мясистым носом в белые Елизаветины тапочки.

– Спасибо, Ваня, – привычно поблагодарила Гермиона санитара и легко перепрыгнула через казавшееся неживым тело заблуждавшегося в компетентности медперсонала Григория Артемченко.

– Что это на него нашло? Ясно же, что здоровый, просто от армии косит, – улыбнулась доктор симпатичному Ванечке, отчего-то решив с ним пообщаться.

– Э-э-это, – утвердительно заявил скромный санитар и виновато потупился.

– Убедить нас решил, наверное, что не очень здоров, – врач-психиатр вежливо подсказала немногословному сотруднику очевидный ответ и смутилась. Офигевший от внимания к своей персоне Ваня густо покраснел, схватил понемногу приходящего в себя Артемченко за шиворот и аккуратно потащил того в наблюдательную палату. Любо! Елизавете Павловне понравилось. Ваня – защитник. Её персональный защитник. Чудеса!

– Елизавета Павловна, Петрухин опять возле кровати нассал! – прыщавый и мелкий эпилептик Никита с импозантной фамилией Шальной, ябедничать любил. А не били его только потому, что боялись Ваню с Колей, местных головорезов-санитаров. Те растаскивали драки в два счёта.

– Петрухин? Тот, который в кататоническом ступоре? Что-то ты, Никита, преувеличиваешь.

– Ы, ы, ы, ы, ы, – Неожиданно оживший Петрухин, будто в подтверждение Никитиных слов, довольно резво выпрыгнул из палаты, слегка подволакивая левую ногу и размахивая правой рукой. Чуть ошалевшую от его чудесного исцеления Гермиону не задел.

– Вот, – утвердительно хмыкнул Шальной, горделиво задрав нос. Мол, вот он я какой: честный. А ты не верила.