Душа. Сборник стихов

Прозорливый царь

Во славу мою, чредой подвигов ратных, Украсить велю, я, свершения мужей. Сверкая зеркальной поверхностью латной
Они в долгий путь устремляли коней. Вперед же, вассалы мои, поспешите, В чужой стороне обрести свой покой!
Вы нехотя подвиг еще совершите
И жизнь ваша будет за это ценой. Шептались вы долго, но тщетно порою, Желая низвергнуть мой царственный род. И заговор ваш был всего-лишь игрою, Ведь я просчитал все ходы наперед. Вперед же, вассалы мои, поспешите!
Познайте все властность желаний царей. Вы думали вас не касаются нити, И нет никого, кто вас был бы умней?
Напрасны и тщетны смешные усилия, Изгнание ваше за это ценой. Познайте на вкус неизбежность бессилия – Вы будете стерты, как пешки, войной.

Письмо

Прости меня за то, что не умею лгать
И не могу нарушить данных обещаний. Я обещал тебе, все так как есть писать
И это вечный повод для терзаний. Надеюсь, ты прочтешь слова мои в письме, Присядь прошу, они мое прощание. Как жаль, что не могу вместить я на листе
Всех чувств к тебе и муки расставания. Еще чуть-чуть, и вновь мы вступим в бой, Возможно, станет он, увы, моим последним. Враг перевес давно оставил за собой, А я надеялся, что это только бредни. Земля саднит свинцом, ужалившей осы
И огнь от пепелищ, как кровь из свежей раны, Сочится пламенем, достигнув полосы
Границы двух фронтов и битвы неустанны. Ох, слышала бы ты, сколь грозен Бог Войны, И как он страшен, залпом мощным, в гневе. Подмоге не успеть, мы знаем, что одни…
Ты помолись, за наши души Деве. Моя любовь, с тобой, прибудет до конца
И я ни сдам и метра, коли бьется сердце. Прости меня за все, отважного глупца, Я собираюсь недругу задать немного перцу!
Я б все сейчас отдал, за краткий миг с тобой, За сладость алых губ и теплоту объятий, Прошу тебя – живи, ведь я тобой горжусь, И пусть любовь хранит, сильнее всех заклятий!
Ну вот и все… звучит команда «СБОР», Я отправляюсь в бой, что в эпицентре фронта. А я бы так хотел, вновь, в наш сосновый бор, Где в первый раз, читал тебе Бальмонта.

Полет

Как много нужно, дабы не упасть, Подобно камню с выси поднебесной. В крылах своих, иметь к полету власть, И воздуху быть сродни повсеместно. Неловкий шаг в бездонной пустоте, Ошибка курса с верных направлений, И остаешься в вечной темноте, Отрезанный от всех своих стремлений. Но как прекрасно чувствовать поток
И мощь величия бушующей стихии, Когда в шторма летишь, и истинно ты смог, Достичь того, что не смогли другие. Парить вольготно в небе над землей, Любить свободу, сердцем, каждым вздохом, Быть частью неба, а оно – тобой, Сливаясь с ветром и его потоком.

Скорбь

Пробил час, дегтем в стать облакам грозовым нагрянул. Утопая в патоке лжи медовой, липкой и вязкой, Растворился в настоящем с ним в небытие канул, Без причины, без замысла и огласки. И уже не стать во век прежними, Не вернуть лицам легкомыслия мины. Раскрывая горизонты для мышления безбрежные
В заблуждении своем достигая вершины. Сколько падет их еще на поприще ратном?
Сколько слов было вслух не досказано?
Что стираются в пыль многократно, Только быль до сих пор не доказана. Стерта память побед пращуров и отцов, Позабыты морали былой устои крепкие, И душа моя плачет навзрыд, горче вдов, Ибо скорбь сжала в лапы цепкие. Тени, что пауком сползают ко мне неспешно, Выжидают момента впрыснуть яда бессилия. Отравляя разум черной мыслью грешной, Одерживают победу свою без насилия. Словно ставни, что на булатный замок заперты, Обездвижены и стынут от озноба руки. Больничная простыня – иллюзия парадной скатерти
И лишь голос в голове распускает слухи. Шепчет, настойчиво, стремясь поколебать волю, Обволакивает коконом сомнений и былых сожалений, Съедает волокна разума прожорливой молью, Не пускает взойти на путь свершений. А погода – пьянь, расплескав стакан, Оросила ливнем часть земной горницы. Пир на небе горой – хорошо Богам, Шум и гам вокруг, да раздолье вольницы. Сам Иггдрасиль с небес пустил корни, Разрывая плоть облаков грозовым мерцанием. Всю помпезность вобрав в громогласном горне, Вдруг утих для раздумий в молчании. Поутихло резонансом встревоженных кругов на воде, Возмущение чистой глади зеркальной, На полотнах жизненных невзгод подвластных судьбе, Замирает вновь в спокойствии, прячась в уголках дальних.

Игры Пупенмейстера

Положили, в итоге, на полку томиться, Бросили пыли, да времени, на растерзание
И уже, никогда боле, не случиться
Оправдать бытием своим ожидания. Тает солнечный зайчик былых надежд, Вязнет в темной гуаши грозовых красок, В Мироздании, полном алчных невежд – Кукол, преисполненных ликом человеческих масок. Синтезируя схемы прогнивших систем, Кукловод яростно водит за нити, Чтобы в конце представлений совсем
Сделать куклу отрепьем забытым. Пройденный путь всех гастрольных турне, Давит на память немыслимым грузом. Лучше уж вспыхнуть, однажды, в огне
Чем быть подвергнутым дьявольским узам. Нить замирает… а может быть я, Все же отвергнут и брошен на полку, Чтоб на закате уходящего дня В душу мою смерть воткнула иголку?
Может быть пламя всего лишь мираж – Сценка из более красочной пьесы?
Или меня, охватил вдруг кураж, Мучая, словно коварные бесы. Снова вдруг дрогнула тонкая нить, Я забываю о мысленном вздоре…
Мне ни к чему это все, чтобы жить
И продолжаю играть свои роли. Занавес пал – обретаю покой, Кукла забылась в достатке на полке. Даже Магистр, утомился игрой, Спицей вязальной проткнув душу тонко.

Грусть шахтера

Я восстал, как мертвец из глубоких, холодных могил. Я не жив и ни мертв, только боль, изнуряя пронзает. После тяжкой работы, лишь в 20.00, Мое бренное тело опять оживает. А в сырых подземельях – лишь холод и тлен
И удушливый газ, что метаном зовется, Снова шахта возьмет в свои неистовый плен, Скоро каменный свод надо мною сомкнется. Я не жив и не мертв, еще ниже могил, Продолжаю свой труд в повседневной рутине, Словно раненный зверь я лишен прежних сил, Что с годами, растратил я ныне.

Черные птицы

Черные птицы греха, кружатся над моей падкой стойкостью. Терзая своими острыми когтями, тело бренной воли. Проникая в естество ядом терпким с колкостью, Провели аксиому, что не ты воин в поле. Затянуло небеса серостью пустой безнадежности. Всхлипывает клекотом хищным, громогласного искушения. Ставя над совестью, вновь, исполинские сложности. На кривой тропе растеряв торбу терпения. Птицы бросали на меня свои взгляды жадно, Провоцируя свои гастроли примы, жертвы грешной. Я сорвался в нелепом фальстарте, меня раздирали нещадно
Падал я с высот, в царство тьмы кромешной. Распростерла объятья широкие, матерь Праздности, Смакуя души кусок, переполненный гордынею. Бесновались стервятники, считая игры со мной, уж данностью. Проведя за спиной не возврата – жирную линию.

Весна

Распростерла длани-сучья обнимая бытия истоки, Украшая перстнями цветений к весне-юности. Лишь бездонные глазницы небес синеоки, Наблюдают за силой воли, ниспослав трудности. Бьют ветра, словно бич, с удалью хлесткой, Разрывая лоскуты-листья нарядного савана, голью. Завывая мелодию грусти из оперы «Тоски», Резонируют в сердце струнами – душевной болью. Поутихла непогода, уходя по небу ратной конницей, Вереница туч тянулась, на войну, обозами, Убегают вдаль скорее, будто черт вслед гонится, Небо-девица уж выплакала по ним грозами. Жемчуга, капель влаги, свои по развесила, На зелени листвы, драгоценными бусами. Стоит весна нарядная, ее сердцу весело, Примеряя гардероб с изысканными вкусами. Ароматом парфюма, тонко благоухает, Подчеркнув статность красоты времени года, Ведь она одна, все-же, такой бывает, Неподражаемая во всем, как и мать Природа.

Неповторима

Неповторима, краса очей твоих – неповторима!
И я тону в бездонном омуте зарниц, Когда ты невзначай проходишь мимо
-прекрасней всех принцесс и всех цариц. Околдовала, ворожея, меня чувством, И мне теперь ночами не уснуть. Любовь -порою может быть искусством, Когда биением сердца, сотрясает грудь. Мне на неё, гадать уже не стоит, Сразил Амур, баллистой, ровен час. И по тебе тоскую, сильно, душа воет, Что волк в ночи и не хватает фраз, На то, чтоб описать всё ликование, Когда со мной ты, пусть всего на миг, Моя любимая, ты в целом мироздании, прекрасней всех, и твой чудесен лик.

Постскриптум

Пригрел на груди аспида, По наитию злого шепота. Кровь моя была распита, Не подал я ни жалоб, ни ропота. Не щадя, рвал жилы мне
И терзал вновь душевною мукою. Прибывать приходилось во мгле, Тет-а-тет с опостылою скукою. От звонили часы, как набат, И шипел змей исполненный ярости, Подавляя мой разум назад, К скудоумию и усталости. Искрутился весь, шевелясь, Обвил шею, сбивая дыхание. И упал я, своим ликом в грязь, Преисполненный ныне страдания. Исчезая в дыму сентября, Обесчещенный мерзкой личиной. Я постиг, что все было зря, И безудержность скорой кончины. Растворив свою личность во мгле, Проиграл вскоре душу в кости. И никто не приходит ко мне, На могилу, на старом погосте.

Любовь

Дикий изысканный цветок, что взращен огненной росой, И опыленный вожделения, медоносной страстью. Качает на волнах всех мечт, его, прибой, Гонимый дуновением к брегу счастья. Незыблемой красы, лишь посвященный взгляд, Коснуться может в таинстве начала. Кому – нектар Богов, кому – смертельный яд, По зову сердца – волей даровала. Как много тех, кто жаждет обладать, Его прекрасным, нежным ароматом. Стараясь гордый нрав, свободы оборвать
И культивировать законом постулата. Но ветер не запрешь, он ускользает прочь, Гарцуя в синиве, небесной, чистой выси. Лишь только чистым чувствам, с терпеньем, превозмочь
И обуздать напор повадок этих лисьих.

Осень

Золотые листья – ветер их кружит, И на крыше флюгер – тихо дребезжит. Стаи птиц прощаясь, с горечью кричат – Не забыть им тоже, этот листопад. Лужицы замерзнут, станет льдом река, Потемнеет небо, глядя свысока.

Мой самый первый стих, написанный в возрасте 6-ти лет.

Характер

Мои желания, бьются граненым стаканом оземь, Разлетаясь частицами о неприступность воли, Выстраивая, несбывшимися надеждами, сотни злых козен, Действуя на нервы, слабостью телесной боли. Пусть не стесняясь бьет меня хлестко, Не сгибая стана, превозмогаю юдоль лишения, Как стая птиц перелетных – нас таких горстка, В луже узревших не грязь, а небес отражения. Прислушиваясь к мудрому совету ветров, Щекочущих лист, дуновением жизни, Познаешь ценность и искренность слов, С момента рождения, до горестной тризны. Не усомнившись, ни на миг, в выбранном мною пути
Прокладываю тракт по вересковой чаще, Ибо никогда от самого себя не уйти, Лишь вкус побед моих становиться слаще.

Оставив позади

Я вновь тону, средь вражеских широт. Озябших рук немеющие пальцы
Смотрели в небо, лицами сирот, Сквозь толщу вод причинности скитальца. Казалось мне – свобода так близка. И грудь саднила в предвкушении вздоха- Незримая для всех, извечная тоска, Съедала душу, празднуя жестоко. Последний миг настал, вода нашла проток, Собой заполнив емкие пустоты. Покрыла безмятежностью, и значит я не смог, Вновь выиграть у судьбы нешуточные лоты. Узревший азимут – покину горизонт, Стирая навсегда грань скованности плоти. Оставив позади горящей скорби фронт, Не ведая когда, меня вы отпоете. Я обречен… и свет небесных звезд, Такой пронзительный, колючий и холодный, В безвременье, опять, открыл хрустальный мост
Мне возвестив, что ныне, я – свободный.

Первый

Раз-два, в пустой комнате гулко разнесся крик, Сильно и звонко раздаваясь по барабанным перепонкам… затих. В свое естество положив основу интровертной концепции, меняет лик
Деструктивным расстройством, глубоко в душе ведя суровый блицкриг. Деменциальный синдром, словно скованный булатной цепью демон, еще спит. И лишь из стеклянных оконных глазниц зреет вид, Что сметет метаморфозы матрицы и как динамит, Разрушит прочные границы бетонных плит. Забыт… гимн триумфальной свободы, в очередной раз – забыт. Диссонансные колебания в груди, щекочут нервы, разрывая мой индивид
В клочья, как следствие того, что мой допельгангер раскрыт. Я сыт, по горло ложью, вперемешку с холодным настом обид. Задыхаясь от негатива лиц мегаполиса, что порядком прогнил и смердит. Сублимируя денежный поток и распущенность в алчность и похоть, что царит