Вынуждены. Через не хочу

– Снежа…н...на – бредит что ли.

– Вот это ты завис на Снежане этой! Укол, укол. Что это был за укол, Серёженька, – бормочу дальше, роюсь уже в его спортивной сумке, без разрешения.

Коробка с лекарством. Читаю инструкцию. Ага, можно каждые восемь часов. Это обезболивающее. Отлично.

– Давай-ка сделаем ещё, – набираю в шприц прозрачную жидкость.

Чуть спускаю его боксеры, колю.

– Вот и молодец, Карабасище. Щас оботру тебя. И только попробуй не сказать спасибо! – истерически уже разговариваю сама с собой.

Мокрое полотенце кладу ему на лоб, потом снова намачиваю, обтираю грудь, шею. Невольно разглядываю его спортивное тело.

– Насть, – слышу сквозь сон.

Ощущаю тяжёлую руку на своём плече. С трудом открываю глаза. Спать хочется, страсть. Светло.

– О! Карабасище очнулся, – с облегчением произношу.

Тянусь губами к его голове, хочу попробовать не горячий ли лоб.

– Насть, ты чё?

Всё-таки пробую лоб. Хохот просто невозможно сдержать:

– Чё, чё, не бойся, Карабасище! Пугливый какой-то. Просто. Холодный.

Он чуть отодвигает голову в другую сторону. Хмурит брови. Уже спокойно спрашивает:

– Ты что ли около меня тут сидела? Кажется, мне хреново совсем было. Не помню…

– Не помнишь? Ну… непомнинье не освобождает от ответственности. После всего, что было, обязан жениться, – почему-то хочется над ним поиздеваться.

– А что было? – он спрашивает очень серьёзно.

Мне так смешно! Но я держусь.

– Укол. В ягодицу. Таблетка. От температуры. Обтирание влажным полотенцем некоторых частей вашего тела, Сергей Валерьевич. Прогноз хороший. Вы идёте на поправку. Но осмотр врача вам просто необходим.

Это лицо надо видеть! Он облегчённо выдыхает. Проводит рукой по коротким волосам. Улыбается наконец-то. И… не знает, что сказать.

– Анюты на вас нет! А то бы точно – жениться, – констатирую я, ухмыляясь. – Можете просто сказать "спасибо", – помогаю ему.

– Спасибо, – чуть ли не по слогам отвечает. Расслабился.

Встаю наконец-то. Ведь я так и заснула тут, рядом с его диваном.

– Пожалуйста. А теперь я пойду всё-таки посплю немножко. А вам, Сергей Валерьевич, к доктору надо. Ибо причина столь сильного жара мне не понятна. Но очень пугает.

Его оклик заставляет меня обернуться в дверях:

– А можно было немножко попроще? А не вот это вот всё, – водит рукой по воздуху.

– Только сложно, – отрицательно мотаю головой в ответ.

Вырубилась сама на четыре часа, как оказалось. Просыпаюсь от дикого чувства голода. Иду на кухню. Слышу отрывки разговора на громкой связи где-то на крыльце, кажется:

– Опять на даче? Я думал, завалимся с тобой в клуб, девчонок цепанём, расслабимся…

Саша. Серёга общается с ним по телефону.

– У тебя же есть, – летит спокойно в ответ.

– Да странная она, Серёг. Малолетка, одним словом. Нормальных подцепим. Чтоб наверняка потра…

Громкая связь резко выключается, потому что я специально шаркаю ногами, надеясь, что слух у этого побитого спортсмена не повредился вчера на ринге.

Вижу на столе батон и колбасу. Руки сами тянутся сделать бутерброд, с которым я и выхожу на крыльцо.

– Можно? – спрашиваю, а сама уже жую, сажусь рядом с ним на ступеньки.

– Нужно, – и откусывает ровно половину этого самого вкусного бутерброда на свете!

– Карабасище… – театрально делаю обиженное лицо.

– Пельмени в морозилку кинул. Сваришь? И от твоих блинчиков бы не отказался…

Молчу пару секунд, вглядываюсь в его лицо. Вроде он нормальный сидит рядом. А ночью… мне реально казалось, он умирал.

– Тебе бы врачу показаться… – задумчиво предлагаю ему.

– Нормально вроде, – отмахивается.

– Серёжа! Не нормально! Я градусник не нашла! Но у тебя не меньше сорока температура была!

– Ты чё? Переживаешь? – смотрит глаза в глаза.

– Переживаю, конечно!

– Это от болевого шока, скорее всего. Больше не будет.

– Вдруг у тебя рёбра сломаны? Или ещё чего-нибудь?

– Глянь какая волнительная!

– Да ну тебя!

– Ну так что? Насчёт блинчиков? – снова возвращается к еде.