Тактический уровень

– Ремизов, на тебе пленный. Глаз с него не спускать и пусть лежит мордой в землю, а то зацепит еще случайной пулей, и все будет зря. Идешь за нами метрах в двадцати. В окопы не суйтесь, пока мы их не очистим от противника. Потом рывком к нам и немедленно укрыться.

– Есть!

– Нагулин, ты воевать-то еще можешь со своим ранением?

– Я уже в норме, товарищ капитан.

– Ну, веди, младший лейтенант, начнем с ножей.

* * *

Тревога тревогой, но выгонять посреди ночи в окопы весь личный состав немцы все же не стали. Усилили посты, поставили новые секреты, разослали патрули, но спать солдатам иногда все же нужно, особенно если завтра снова в бой.

Пулеметную позицию немцы выбрали удачно. Овраг, протянувшийся с востока на запад, разрезал пополам невысокий холм, не холм даже, а так, плоский бугор. Но контроль над ближайшей местностью эта высота все же обеспечивала. Немцы не стали рыть окопы на самой вершине, чтобы днем не маячить перед русскими на фоне светлого неба, а спустились немного ниже, в сторону ничейной полосы, и оборудовали пулеметное гнездо почти на самом краю оврага. Справа пулеметчиков защищал крутой и скользкий склон, крайне неудобный для атаки, а слева располагалась основная позиция их взвода. С точки зрения обороны от противника, наступающего с востока, это казалось разумным, но для нас, особенно с учетом моих возможностей, ситуация выглядела иначе. Двигаясь с запада, из немецкого тыла, мы могли незаметно приблизиться к позиции противника, используя в качестве прикрытия гребень высоты.

Взбодренные поднявшейся суетой часовые-наблюдатели несли службу исправно. Один солдат стоял за пулеметом, второй прохаживался по окопу, периодически поглядывая как вперед, на восток, так и на запад, в нашу сторону. Третьим, и, как я предполагал, самым опасным, был фельдфебель, внимательно осматривавший в бинокль местность перед позицией. Дальше влево зигзагом шли траншеи и ходы сообщения, в которых тоже находились наблюдатели, причем было их немало. На позиции взвода в боевом охранении несло службу полновесное отделение, то есть треть всего личного состава, а еще левее начинался участок следующего взвода, и там тоже хватало солдат.

Немцы запускали ракеты и подвешивали «люстры» осветительных мин с таким расчетом, чтобы хорошо просматривалась, прежде всего, ничейная полоса и первая линия наших окопов. Подсвечивать собственный тыл они не хотели, не желая облегчать жизнь русским артиллеристам и минометчикам, ведущим редкий беспокоящий огонь. Тем не менее, наблюдателя за гребнем холма они все-таки оставили, понимая, что русские диверсанты будут двигаться со стороны второй линии их обороны. Солдат тихо сидел в небольшом окопе на обратном скате высоты, считая, что в темноте заметить его практически невозможно. Так же тихо он и умер – позицию противника я указал капитану заранее.

Щеглов отдал команду к началу штурма, когда до немецких окопов оставалось метров двадцать. В этот раз я не стал рисковать, и в качестве первой цели выбрал не солдата за пулеметом, а фельдфебеля. Прилетевший из темноты нож вошел немцу под левую лопатку, и он завалился вперед, на бруствер, из-за которого вел наблюдение. Бинокль, блеснув линзами в отсвете очередной «люстры», сполз куда-то в темноту ниже по склону. При этом он издал довольно громкий стук, но это уже не имело никакого значения – пулеметчик и так заметил опасность, поэтому вторым я атаковал именно его. Двадцать метров все-таки много для ножа, особенно если цель не приросла к земле. Немец увернулся! Не думаю, что он успел среагировать на мой бросок. Скорее, судьба фельдфебеля подсказала ему единственно верный вариант действий. Пулеметчик пригнулся, присев на дно окопа и нож громко звякнул о станок MG-34. Ситуацию исправил Игнатов, уже успевший преодолеть расстояние до немецкого окопа и спрыгнувший на спину начавшему распрямляться противнику. Мне не было видно, как он справился с немцем, но заняло это у сержанта не больше пары секунд.

Щеглов и Никифоров тоже не теряли времени – они занимались своими целями. На пулеметной позиции живых немцев не осталось, но сделать все тихо у нас не получилось, и долетевшие до соседних окопов звуки заставили немцев насторожиться.

Раздалось несколько резких команд, и в траншеях соседнего отделения обозначилось движение.

– Гранаты в овраг, быстро! – приказал Щеглов, не забывший о сидевших в засаде немцах.

Я сорвал с пояса гранату, вырвал чеку и перебросил Ф-1 через край оврага. Дальнейшая ее судьба меня не интересовала – я наконец-то спрыгнул окоп и добрался до пулемета. Одновременно с первой длинной очередью, ударившей влево вдоль вражеских траншей и ходов сообщения, за моей спиной с шипением взлетели в воздух сигнальные ракеты – две белых и одна красная.

Чуть впереди я видел вспышки выстрелов и слышал характерный треск ППШ – мои товарищи тоже открыли огонь. Я на секунду отвлекся, пытаясь понять, откуда нам угрожает наибольшая опасность.

В овраге никакого шевеления не наблюдалось – похоже, наши гранаты легли удачно. Пленный гауптман лежал на дне окопа в позе эмбриона, а Ремизов, стоя над ним, стрелял из автомата в сторону немцев. Ответный огонь пока был слабым и неточным, но противник быстро приходил в себя. Главное, что меня очень не радовало, это какая-то вялая реакция на наш сигнал на советской стороне. Нельзя сказать, что там ничего не происходило, но и интенсивной подготовки к атаке я пока не наблюдал. Переключив внимание обратно на немцев, я увидел крайне неприятную картину. Во взводе, позицию которого мы атаковали, помимо моего MG-34 имелось еще два пулемета, и сейчас они разворачивались в нашу сторону. Пулеметчики пока не стреляли, опасаясь в темноте задеть своих, но я понимал, что очень скоро они разберутся и откроют по нам уничтожающий огонь. Другой серьезной проблемой был блиндаж во второй линии окопов. Похоже, именно там спали остальные солдаты взвода, и сейчас они активно двигались, покидая укрытие и явно собираясь к нам в гости.

– Не подпускайте их на бросок гранаты! – услышал я команду Щеглова.

Непосредственно меня она тоже касалась, но сперва следовало что-то сделать с пулеметами и со спешащей сюда пехотой. Я снял с пояса последнюю гранату. До немцев, выскакивающих из блиндажа, было восемьдесят метров. Часть солдат уже выбрались из окопов, а часть еще только покидали укрытие. Я выбрал траекторию таким образом, чтобы запал догорел еще в воздухе, и граната взорвалась над головами немцев. Хороший бросок из окопа сделать сложно, но боевой режим способен и не на такое. Плечо отозвались болью – все-таки организм еще не до конца восстановился после «рывка» в лодке, а сейчас биоимплантам вновь пришлось сильно напрячь мои мышцы.

Следить за полетом и взрывом гранаты мне было некогда. Я вновь взялся за свой MG-34 и нашел позиции немецких пулеметчиков. Они, сориентировались в ситуации и открыли интенсивный огонь поверх голов своей пехоты, пытаясь прижать к земле русских диверсантов. Две короткие очереди заставили их замолчать, но и без пулеметов у противника имелось подавляющее преимущество.

Метрах в пятидесяти от нас, где-то посередине между первой и второй линиями немецких окопов грохнула серия взрывов – открыла огонь советская минометная батарея. Это было замечательно, но сейчас нам требовалось совершенно другое – быстрая атака на участке дезорганизованного нами немецкого взвода с параллельным подавлением его соседей справа и слева огнем артиллерии.

Ночной бой разрастался, как лесной пожар. На удар советских минометчиков немедленно ответили их немецкие коллеги. Чуть позже в сражение включилась и артиллерия. Плотность немецкого огня возрастала по мере подхода к месту боя все новых солдат противника. Я, как мог, старался регулировать их численность с помощью пулемета, но извилистые ходы сообщения позволяли немцам подбираться все ближе. Вскоре я сосредоточился только на самых опасных целях – солдатах противника, уже готовых к броску гранаты. Следствием моих усилий стали несколько взрывов прямо в боевых порядках противника – убитые или раненые метатели гранат подрывали на них себя и собственных товарищей. Это немного умерило пыл немецкой пехоты, но нельзя сказать, что наши перспективы стали радужнее – красноармейцы из наших окопов в атаку все еще не поднялись.

– Надо уходить, Нагулин! – услышал я голос Щеглова, оттесненного немцами вместе и Игнатовым и Никифоровым уже практически к моей позиции. – Не будет, похоже, атаки!

– Вылезем из окопов – сразу срежут, или минометами в поле раскатают, – прокричал я в ответ, не прекращая стрелять.

– Здесь нас точно сомнут, а так хоть какой-то шанс!

– Берите пленного и отходите через овраг! Буду прикрывать вас огнем пулемета. Две-три минуты форы у вас будет.

Щеглов ничего не ответил, только ожесточенно выпустил длинную очередь из ППШ, чуть приподнявшись над бруствером, после чего выкрикнул.

– Бойцы, за мной! Отходим! Пленного берегите!

Ко мне этот приказ не относился. Щеглов не стал говорить никаких громких слов и вообще предпочел не прощаться, за что я ему был очень благодарен.

Немцы медлили. Они все еще были уверены, что русские никуда не денутся, и подтягивали силы для новой атаки. Перед уходом группы я успел перезарядить пулемет, и теперь сотня патронов у меня в запасе имелась, но одновременной атаки с разных сторон я выдержать все равно бы не смог.

Справа, за оврагом, тоже находились солдаты противника, но они пока не стреляли, опасаясь попасть в своих, а карабкаться в темноте по заминированным склонам им совершенно не улыбалось. Вид с орбиты показывал полную безнадежность ситуации. Если бы не довольно интенсивный минометный и артиллерийский огонь с советской стороны, немцы бы уже предприняли решительную атаку, но пока они пережидали артподготовку.

Ночную тьму разорвал вынимающий душу вой. Земля ощутимо содрогнулась и в яркой вспышке в сотне метров справа от меня в воздух поднялись тонны земли. Через секунду аналогичный огненный гейзер поднялся среди немецких окопов слева. Вой продолжался, и, кажется, теперь я понимал, чего ждала наша пехота. Командование Юго-Западного фронта осознало, наконец, что Кременчугский плацдарм может таить в себе немалую угрозу, и выделило тридцать восьмой армии из своих скудных резервов артполк РГК, в составе которого прибыл и дивизион гаубиц особой мощности Б-4.

Обещанные мной Щеглову три минуты истекли, и если я хотел и дальше ходить по этой планете, мне следовало действовать немедленно – лучшего момента могло и не представиться. Длинная очередь на весь остаток ленты никого из противников не задела, но, как я надеялся, заставила их задуматься о том, стоит ли высовываться из-за бруствера прямо сейчас.

В нескольких шагах за моей спиной начинался овраг, и буквально через секунду я уже скатывался вниз по скользкому склону, изворачиваясь и кувыркаясь, чтобы не встретиться с минами, не слишком густо натыканными здесь немцами. В небе продолжали завывать «чемоданы» калибра двести три миллиметра, обрушивая на немецкие окопы гнев богов войны, а в промежутках между взрывами со стороны наших окопов слышалось многоголосое «Ура!» – красноармейцы трехсотой дивизии все-таки пошли в атаку.

Артподготовка прекратилась, и я поднялся с топкого дна оврага. Немцам в окопах сейчас стало явно не до меня. Рассвет еще не наступил, но небо уже начинало светлеть, и я собирался воспользоваться последними минутами ограниченной видимости, чтобы добраться до наших окопов.

Навстречу мне, стреляя на бегу, шла в атаку наша пехота. Это был их бой, а я свою задачу на сегодня выполнил сполна. Никто не обращал внимания на бегущего в тыл бойца в перепачканном грязью маскхалате. Примерно на полпути меня остановил старший лейтенант с пистолетом в руке.

– Разведчик? Из роты капитана Щеглова?

– Так точно, товарищ старший лейтенант. Возвращаюсь с задания.

– Тебе правее метров на сто, – прокричал на бегу старлей, – Все твои уже там. Вас сам комдив встречает.

Глава 4

Когда я грязным призраком спрыгнул в окоп, охрана комдива немедленно навела на меня свои ППШ, но в руках у меня не было оружия, и красноармейцы слегка расслабились.

– Младший лейтенант Нагулин? – с интересом глядя на меня спросил Кузнецов.

– Я, товарищ полковник, – я попытался изобразить стойку «смирно» и бросил руку к пилотке.

– Не тянись, разведчик. Вольно. Ты прикрывал отход группы?

– Так точно, товарищ полковник.

– Везучий ты, раз смог вернуться. Я уж думал опять у Щеглова взвод без командира остался.

– Младшего лейтенанта Нагулина не так просто убить, товарищ полковник, – устало усмехнулся капитан, – многие пробовали…

– Не сглазь, – полковник едва заметно улыбнулся, посмотрев на Щеглова. – И «языка», значит, тоже он захватил?

– Он, товарищ полковник, – кивнул капитан. – Захватил лодку, перевозившую через Днепр немецкого офицера. Солдат на веслах и фельдфебеля уничтожил, а гауптмана оглушил. В схватке получил ранение, но остался в строю.

– Ранение? – Кузнецов вновь повернулся ко мне.