Сонница. Том первый

Пятница, 18-е мая

08:15

Губернатор ввинтил кулаки в стол, переминаясь с костяшки на костяшку, с руки на руку, заставляя стол натужно скрипеть, и скрип этот очень напоминал скрежет зубами, который обыкновенно производит спящий, испытывающий во сне физическую боль. В этот момент, несмотря на идеальный пробор, может, совсем чуть-чуть тронутый перхотью, несмотря на пиджак, идеально посаженный на короткий и крупный корпус, и рубашку, отливающую запредельной белизной, губернатор напоминал крупного примата, доказывающего свои права на всех самок в стаде. Нижняя челюсть губернатора нервозно выдвинулась вперёд и слегка ходила вправо-влево, как бы перемалывая невидимых врагов. Очевидно, врагам при этом должно было приходиться несладко. Света, спросил он пресс-секретаря, глядя на неё как бы из-под мышки, уронив лепную голову за пазуху, выйди-ка поближе к нам, к центру, так сказать.

Света, совершенно неприметная в своей серой брючной паре, созданной словно специально для того, чтобы максимально обезличить её и скрыть от окружающих её и без того неброскую женскую суть, вышла на середину малого зала заседаний, заслонившись прижатым к груди нетбуком, на брюхе которого чернел нанесённый перманетным маркером инвентарный номер. Она откашлялась, обвела присутствующих глазами, и сказала: вчера нам удалось сделать два удачных хода. Во-первых, нам удалось отправить восвояси корреспондента нтв, который приезжал, как я понимаю, на разведку по нашей ситуации с уснувшими. Насколько я понимаю, натравили его сюда из штаба национально-либеральной партии, чтобы всласть поглумиться над партией власти. Мы дали энтэвэшнику денег, пообещали содействие в будущем, и он уехал. Ага, денег дали, подал голос второй вице. Только сначала повезли лесопосадки ему показывать. Света улыбнулась, одновременно гордо и смущенно, и ответила: я бы предпочла обсуждать только ту часть ситуации, в которой я выступила добрым полицейским. Ну ладно-ладно, всё нормально, примиряющее сказал губернатор. Что у нас дальше.

Света заглянула в блокнот и продолжила: нам удалось переключить внимание сми на случаи массовой гибели птиц. Эти птицы для нас благословение божие, честное слово. За вчерашний день все шесть телеканалов, плюс федеральные врезки, а также практически все региональные сми опубликовали новость про массовую гибель птиц как топовую.

А реально эта массовая летаргия, губернатор тщательно проговорил сложное слово, дробя его крупными костистыми зубами, это… как-то с птицами связано. Это вне моей компетенции, сказала Света, выразительно посмотрев на эпидемиолога, рассеянно жевавшего губами и демонстрировавшего полную безучастность к происходящему вокруг. Мне важно было создать отвлекающий информационный маневр, я его создала. Теперь если кто-то будет вякать по поводу уснувших, мы скажем, что это один, ну два частных случая. И нечего забивать нам голову какими-то уснувшими, которым ничего не угрожает, когда у нас тут птицы дохнут как мухи, грозя до основания разрушить всё наше птицеводство, ответила Света.

Нормально, нормально, закивал губернатор. А какова динамика по уснувшим на сегодня, кто-нибудь мне доложит. Я могу доложить, но у меня нерадостные новости, откровенно сказал эпидемиолог, снимая с носа крупные очки и протирая их как-то слишком тщательно, словно бы пытаясь выдавить стёкла из оправы. Что вы имеете в виду под словом «нерадостные», встрепенулся второй вице, который очень любил рекламные слова, типа «позитивный» или «чарующий». Вчера ночью мы перешагнули отметку в тысячу заболевших, ответил эпидемиолог и снова водрузил очки на нос, чтобы впиться бесцветными стариковскими глазами во второго вице.

Сколько, неожиданным фальцетом спросил губернатор и сел. Потом он выпил воды из маленькой бутылочки на столе, пренебрегая стоящим рядом стаканом, и переспросил уже нормальным голосом: сколько? Тысячу сто двенадцать уснувших по состоянию на восемь тридцать утра, вздохнул эпидемиолог. И каков прогноз, спросил губернатор, делая новый глоток. Отметку в две тысячи перешагнём к концу дня, ответил эпидемиолог.

Огосподи, сказал второй вице.

Мы предлагаем для отвлечения внимания масс запустить ещё серию репортажей о небывалой жаре, которая негативно влияет на сердечников и прочих хроников, постаралась сказать Света как можно жизнерадостней. И еще мы предлагаем обклеить несколько машин, чтобы они ездили по городу и собирали птичьи трупики. Это хорошо отвлечёт горожан.

Может быть, им начать премию выдавать за этих дохлых птиц, задумчиво сказал первый вице в пустоту. С ума сошел, сказал второй вице, у нас же вообще никаких птиц тогда не останется, всех бомжи, да наркоманы из рогаток перебьют. И то верно, кивнул первый вице.

Нет, ребята, вы сейчас хуйню мне говорите, вы всё не о том, сказал губернатор, забарабанив ладонью по столу. Вы мне лучше ответьте даже не на вопрос, где мы будем складировать этих спящих, вы мне скажите, кто за ними будет ухаживать и за какие деньги. Ясен хуй, долго удерживать информацию мы не сможем с такой динамикой заболеваемости. Но я хочу быть хотя бы как-то готов к пиздюлям, которые скоро к нам полетят со скоростью ракеты земля-земля. Вот у нас две тысячи человек. Им нужно две тысячи горшков, сколько-то там медсестёр на сотню человек, даже если они спят. Вы это всё посчитали. Где цифры блять. Где ёбаные расчёты. Их надо кормить. Скажите, доктор, их кормить надо.

Эпидемиолог вздохнул и сказал: несмотря на то, что метаболизм у них замедлен, они нуждаются в питательных веществах, как все мы, особенно нуждаются в воде, они так же выделяют мочу и экскременты, которые нужно убирать. При этих словах Света передёрнулась всем телом. Эпидемиолог слегка ехидно улыбнулся и продолжил: разумеется, они не коматозники, им не нужно, например, обеспечивать искусственную вентиляцию лёгких, они дышат сами, испражняются сами, не нужно интубировать их или вводить катетер. Но есть и проблемы. Они спят так глубоко, что не поворачиваются, и у них неизбежно возникновение пролежней, которые тоже нужно как-то профилактировать. Им, в конце концов, памперсы нужны. Безусловно, для всего комплекса мер по уходу нам понадобятся специалисты.

А почему у нас глава администрации города молчит, спросил губернатор. Глава города, сухой мужчина с жёлтым лицом и кое-как прилепленными к черепу кожистыми ушами, встал, исподлобья оглядев всех присутствующих, и сказал: как бы мы не пытались блокировать информацию от федерального центра, с такой динамикой она выползет наружу завтра-послезавтра. Причём, нам не политических конкурентов стоит опасаться, а, как обычно, наших друзей из фсб, которым нужны новые ордена, медали и, что самое неприятное, новые посаженные. Если у них не получается ловить шпионов, то вот ловить виноватых в массовых чэпэ они умеют виртуозно. И что ты предлагаешь, спросил губернатор. Превентивно попросить помощи у федерального центра, улыбнулся глава города. Никита, ты бы сначала позвонил своему человечку в одну кремлёвскую башенку, провентилировал бы вопрос, обратился глава к губернатору, по привычке слегка понизив голос. Нам бы надо узнать, каков сейчас расклад там наверху. Причем, я бы позвонил, для начала, именно в центральный избирательный штаб партии. И начал бы вопрос именно с провокации национал-либералов, потом сказал бы, что масштабы разрослись и завершил бы спич просьбой о помощи именно по партийной линии. Иначе, пиздюли неизбежны. А тут, если Света нам сформирует грамотную информационную повестку как партия власти борется с эпидемией, есть шанс даже на коне оказаться, погарцевать, так сказать.

Прошу прощения, господа, но вы тут, по-моему в пиар заигрались, откашлявшись, сказал эпидемиолог. Да как вы сме… начал надуваться глава города, но эпидемиолог снял очки, чтобы снова нервно протереть их, и перебил его: смею-смею. Я вам в присутствии губернатора напомню, что вообще-то пока у нас нет никакого средства от массовой летаргии, или нарколепсии, если угодно. Ну можно им гипокретины повводить, как-то поднять уровень содержания орексинов в головном мозге, мы это уже пробовали, к выраженным результатам это не приводит. Главный невролог этим занимается, они на базе областного диспансера пробуют различные схемы, но это, простите за выражение, мёртвому припарки. Понимаете? Во всяком случае, пока.

М-да, чмокнул мясистой верхней губой губернатор, получается, мы сейчас запросим у центра помощь, допустим, этих ваших кретинов-орексинов, результата не будет и они нам сразу сыктым сделают нахуй. Голову, так сказать, с плеч, блять. Он почесал шею, как бы ясно представляя себе грядущие ужасы взаимоотношений с федеральным центром. Ну что, господа, мы попали. Губернатор с силой растёр лоб ладонью и сухо зачитал секретарю: главе города пока рекомендую собрать заседание гордумы, пусть подготовят постановление об обращении к областному центру за финансовой помощью. Напишите от меня письмо спикеру заксобрания, пусть готовятся обратиться в федеральный центр. Руководителю государственно-правового управления подготовить пакет документов по введению в городе чрезвычайного положения и пусть проконсультирует меня о возможных последствиях. Только пусть не выёбывается, расскажет всё простым человеческим языком. Никита, ты же не думаешь, что до этого реально дойдёт дело, слегка испуганно спросил первый вице. Гена, я ничего не думаю, потому что никто не готов сегодня блять так быстро реагировать, понимаешь, с досадой сказал губернатор. Может быть, ты готов взять на себя ответственность за ситуацию, продолжил он с ехидцей. Первый вице хмыкнул и, скривясь, потупил взор. Что и требовалось доказать, удовлетворённо отметил губернатор. Как сука мыши блять какие-то. Молчат как рыбы об лёд. Вот сейчас сука гитлер напади на нас, сразу всю страну просрём.

Ну, если гитлер нападёт, тогда мы как-нибудь справимся, на этот счёт мобилизационные схемы действуют, с облегчением сказал глава комитета по взаимодействию с правоохранительными органами. И чем они нам сейчас помогут, саркастически ответил губернатор. Когда нет ни врагов, ни диагноза, ни хоть сколько-нибудь понятной информации. Эпидемиолог деликатно кашлянул и сказал: мне кажется, что всё-таки решение об изоляции уснувших было преждевременным. Оно не ограничило ни скорости распространения эпидемии, ни локализовало её очаг. Губернатор изумлённо воззрился на эпидемиолога и медленно проговорил: сдаётся мне, вы сейчас несколько горячитесь в оценке наших действий. Мне остаётся только надеяться, что время не подтвердит мою правоту.

День пятый.

Суббота, 19-е мая

19:15

Бардин вошёл в эту квартиру не то, чтобы крадучись, но всё-таки не без определённой опаски. Ия открыла дверь практически сразу, но он слегка помедлил перешагивать порог, вглядываясь в полумрак прихожей, давая глазам привыкнуть к недостатку света. Проходи скорее, улыбнулась Ия. Бардин наконец шагнул внутрь и будто нырнул в горячее озеро, Ия прижалась к нему всем телом, обняла, и её объятия показались Бардину слишком тесными, нарочитыми. Но чтобы не предполагал холодный разум, в такой ситуации здоровый мужской организм наплевательски отнёсся бы к любому предостережению. Бардин тяжело облапил Ию, отвечая на поцелуй, ощущая дрожь женщины через пропотевшую насквозь кожаную куртку. Стоило ему лишь слегка до тронуться до Ии, как её тело обдало Бардина волной удивительного тёмного запаха, в котором ему почудилось нечто животное. Такое ощущение, что ты надушилась феромонами, неуклюже попробовал пошутить Бардин. Я ничем сегодня не душилась, только глаза слегка подкрасила, ответила Ия, так что эти чары ты смело можешь приписать моему природному обаянию. Она исподлобья посмотрела Бардину в глаза и прижала его сухую ладонь к своей промежности. Трусики отсутствовали. М-м-м, простонал Бардин, подхватил Ию на руки и внёс в комнату, на ходу сбрасывая ботинки и по дороге думая, что, выходя утром из дому, он удачно надел именно то, что не нужно было расшнуровывать. Донеся женщину до широкой кровати, он бросил её на имитирующее китайский шёлк цветастое покрывало, сбросил куртку, и начал медленно расстёгивать рубашку. Он пытался сосредоточиться на красивой женщине, разметавшейся по покрывалу перед ним, в волнах огненных с отливом кудрей, но сознание предательски фиксировало мелкие детали, настойчиво подсказывая: хата съёмная, это не её квартира. Ия подползла к нему и начала целовать каждый сантиметр кожи, освобождающийся от рубашки. М-м-м, солёный, улыбнулась она, проведя языком по его ребристому жилистому животу. Сейчас забегу в душ, смущённо сказал Бардин. Не надо, мне нравится так, улыбнулась Ия и расстегнула его широкий офицерский ремень, слегка хлестнула себя по щеке его освободившимся концом, зажала его в зубах и взялась за джинсы. Снова это ощущение водоворота, который втягивает твою лодочку прямо в омут, подумалось Бардину перед тем, как сознание покинуло его, освободив место рвущему глотку хрипу и животному движению.

Через какое-то время Бардин лежал на животе поперёк кровати, прихлёбывая кофе из крохотной бесполезной чашки, то и дело заново наполняя её из френч-пресса. Он смотрел в жёлтую полоску света, разрезающую темнеющий коридор и вслушивался в шум воды, представляя себе как бегут крохотные овальные капельки по медной ииной коже. Тихий постук ксилофона отвлёк его от приятных мыслей, он дополз до брошенных в беспорядке джинсов, ухватил пальцами штанину, подтянул её к себе и достал из кармана айфон, цепляющийся резиновым бампером за грубую ткань. Только бы не жена, подумал Бардин, досадуя, что забыл отключить звуковой сигнал, и в ту же секунду испытал дьявольское искушение рассказать жене о том, что сейчас у него случился превосходный, сумасшедший секс с бабой совершенно модельной, нет вовсе даже не модельной, порнографической внешности. Но этот несомненно идиотский порыв прервался новой порцией постукиваний. О, сказал Бардин, увидев вместо имени безликое *. Здра-а-авствуйте, товарищ полковник, полушёпотом сказал он в трубку, оглядываясь на двери ванной комнаты. Привет, Бардин, сказал полковник, ты так говоришь, как будто занят чем-то грешным. В точку, улыбнулся Бардин. Ах ты старый похабник, засмеялся полковник, я тогда не буду тебя отвлекать. Нет в природе, точнее, не значится в нашей области никакой Иоланты Кромм, равно как и Ии Кромм, и телефон её зарегистрирован на какого-то московского алкаша, за которым числится ещё около тысячи разных сим-карт. Так что делай выводы. Если хочешь, возьмём её за подделку документов или ещё что-нибудь. Нет, возможно позже, быстро прошептал Бардин. А, так ты ещё не все её отверстия освоил, хулиган, захохотал полковник. Вообще-то все, ответил Бардин, но я просто хочу кое-что проверить. Веди себя разумно, пожалуйста, ответил полковник и положил трубку. Ох, хотелось бы, пробормотал в ответ Бардин, глядя в весёленький экран айфона.

Ия вышла из ванной абсолютно голая, в свёрнутом из банного полотенца вишневом тюрбане на голове. Тюрбан показался Бардину таким большущим, что тонкая шея женщины вдруг стала выглядеть ещё тоньше, стройней, прозрачной. Бардин откатился в сторону, уступая ей место на кровати рядом, она зарылась в одеяло и достала из тумбочки тонкую пахитоску, пахнущую вишней и ещё чем-то странно-сладким. Хочешь поговорить о делах, спросил Бардин, до хруста потягиваясь и глядя в потолок, по которому бежала довольно безвкусная лепнина, слегка измазанная чем-то имитирующим сусальное золото. Не то, чтобы хотела, но если ты что-то нашёл, это было бы интересно, ответила Ия. Она старалась говорить равнодушно, но крохотная жадная искра, вспыхнувшая в глубине её рыжих зрачков, не ускользнула от Бардина. Увы, сказал он, похвастаться нечем. Разве что поразиться пророческому дару твоего мужа, люди ведь действительно засыпают. Он перевернулся на живот и, гладя Ию по длинной, словно лакированной, голени, спросил: ты можешь мне помочь хотя бы какой-то подсказкой. Мне кажется, что стоит для начала поискать антиквара, который упоминал про некий волшебный амулет, сказала Ия. И снова Бардина кольнуло мерзковатое предчувствие того, что она сейчас титаническим усилием подавляет свой интерес, хотя нет, даже не интерес, а страсть и страсть акулью. И что эта страсть вовсе не связана с впавшим в амнезию мужем. Её ноздри вздрагивают, а прикрытые веками глаза вспыхивают так, как будто что-то сжигает её изнутри, чернит душу, выжигает её узким пламенем паяльной лампы. А как его звали, спросил он. Муж пишет о том, что антиквар известен под прозвищем Лимон, ответила Ия, но вот где искать – я совершенно себе не представляю. Что ж, я попробую удивить тебя своей находчивостью, с улыбкой сказал Бардин.

Объект «Детсад»

День шестой.

Воскресенье, 20-е мая

09:21

Огромный полузаброшенный пионерский лагерь, по сути дела состоявший из нескольких отдельных жилых массивов, слитых в один комплекс общей инфраструктурой, не очень походил на место отдыха. Мало того, что его разъедала ржа давней запущенности, огромные многолетние лопухи и спутанные заросли малины почти скрывали первые этажи бараков. Вокруг покосившегося и местами полностью развалившегося забора несколькими рядами тянулась колючее заграждение с циничным названием егоза, брошенное прямо на землю, наспех сколоченные вышки, угрожающе торчали по периметру. Вдобавок, знакомой с детства архитектуре детского лагеря, с его покосившимися беседками и выцветшими плакатами, совершенно несоответствовала мёртвая тишины, царящая вокруг.

Солдатики-вэвэшники, охранявшие периметр, не сговариваясь, вели себя очень тихо, говорили полушёпотом, а молодой капитан Вострецов, командовавший ротой охраны, даже приказы отдавал вполголоса. Тишина, вынужденное безделье, отсутствие событий, всё это, по мнению капитана, могло развратить личный состав, поэтому периодически он представлял, как будет устраивать марш-броски, учения по отражению внезапной атаки террористов или по блокированию группы гражданских лиц, вознамерившейся штурмовать периметр снаружи.

О прорыве периметра изнутри капитан не задумывался. Уснувшие вызывали у него неуместное для служивого чувство жалости. Поэтому предварительную рекогносцировку капитан проводил либо за соседним леском, либо за болотцем, обрамлённым по периметру густыми зарослями ольхи и вербы, что располагалось ещё дальше. В самом лагере любой громкий звук, даже щёлканье автоматного затвора, казался кощунством.

Именно эту тишину и проклял ефрейтор Азат Адельшин, совершавший обход периметра в полдень, согласно штатному расписанию мероприятий по охране спецобъекта «Детсад». Так в оперативных сводках обозначался лагерь и пристроенный к нему палаточный госпиталь, закрывавший половину поля с люцерной, заботливо укрытый от посторонних глаз камуфляжной сеткой. Ефрейтор Адельшин шёл, хмуро потупив глаза, лишь иногда зыркая на облупленные корпуса, прячущиеся в сиреневых кустах и низкорослых кривых яблонях, объятых лихорадочным цветением, от которого у Азата кружилась голова. Ему отчаянно хотелось вернуться в родную деревню, а до дембеля оставался почти бесконечный месяц. Дни тянулись еле-еле, Азат проклинал свой дурацкий язык за болтливость, а свой нрав за вспыльчивость. Нахамив ещё в марте прапорщику Габидуллину, он обрёк себя на невыносимую муку. День за днём его однопризывники отправлялись домой, а ефрейтор ненавидящим взглядом провожал их, уходящих через КПП в счастливую гражданскую жизнь. Азату предстояло покинуть часть последним благодаря прапорщику, который клятвенно заявил, что будь у него малейшая возможность, Азат бы до глубокой старости чистил зубной щёткой армейские сортиры. Но раз такая месть невозможна, сказал Габидулин, то он привлечёт все свои немалые связи в части, чтобы Азат попал домой самым последним. Так и вышло.

Ефрейтор потянул носом дурманящий аромат цветущих яблонь, вспомнил маму, брата Ильшата, сестрёнок, а в особенности вспомнил одноклассницу Альфию, которая, вопреки распространённому обычаю, никуда из деревни не уехала, а осталась преподавать литературу в школе, где всего-то сейчас училось сорок смешных стриженых ребятят. Сам он тоже уезжать не хотел, наплевать, что ребята звали в город на заработки, а кто-то и на севера уехал. Азат любил тарахтеть вдоль горизонта на отцовском комбайне, мурлыча под нос длинные тягучие песни, которым его учила ещё бабушка.

И вдруг, когда мечтательный ефрейтор вместе с красавицей Альфиёй практически уже доехал на новеньком джон-дире до той точки горизонта, за которой кудрявые зелёные пролески меж оранжевых от заката полей переходят в райские кущи, неподалёку раздался странный шорох. В самом шорохе ничего удивительного не было бы, если б дело происходило где-то в нормальном месте. Но здесь, на объекте «Детсад», осточертевшем Азату за три дня дежурства, в этой стерильной тишине, какая могла бы царить лишь в космическом вакууме, шорох равнялся грому небесному. Ефрейтор Адельшин остановился, с удивлением глядя на центральный корпус, где раньше располагалась администрация лагеря, ленинская комната и большая столовая. Из корпуса донёсся ещё один шорок. Словно шелестели десятки платьев. Воздух вдруг взорвался тонким-тонким, на грани ультразвука, девичьим визгом. Азат Адельшин оторопел. Он хотел рвануть навскидку автомат, но никак не мог сложить в голове, что может служить источником угрозы, поэтому так и застыл с наполовину поднятым оружием. То, что он увидел в следующую минуту, навсегда осталось в его жизни самым ярким армейским воспоминанием…

Как и большинство его сослуживцев, Азат предполагал, что за пациентами на объекте ухаживают молодые медсёстры. Кто на самом деле скрывался под глухими небесными одеяниями можно было лишь догадываться, персонал «Детсада» напоминал космонавтов, неслышно и плавно скользящих по растрескавшимся асфальтированным дорожкам объекта в своих бесформенных комбинезонах. Серёга Слезко из второго отделения на днях подбивал ефрейтора пробраться за периметр и разузнать, есть ли там хорошенькие медсестрички, но Азат опасался. Не, Серёга, не пойду, мотал он головой. Думаю, по своей воле в такую жару ни один человек на себя скафандр не напялит, говорил Азат. Значит, там нечисто что-то, зараза какая-то на объекте, или радиация. Ну да, нахально улыбался рябой Серёга, а чего тогда нас в скафандры не наряжают. Да дорого, наверное, эти костюмы стоят, отвечал Азат. А солдатская-то жизнь дешёвая, чего им на нас-то тратиться.

Эти воспоминания промелькнули в ефрейторской голове со скоростью пули. В следующую секунду он увидел, как совсем молоденькая медсестра в разорванном скафандре спускается с крыльца, вроде бы и вприпрыжку, но медленно-медленно, так медленно, что Азату становится заметно, как остро торчит из прорехи острое девичье плечо, она бежит, делает несколько шагов, и из темноты уходящего вглубь коридора доносится этот невозможный шелест и в следующую секунду оттуда слишком быстро, неестественно быстро выбегают уснувшие. Они бегут прямо по дорожке, к голубеньким воротам с облупившимися жестяными звёздами, кое-где подновлёнными алой краской. Они бегут с закрытыми глазами, нелепо, не по-людски, догоняют девушку и бегут прямо по ней, кто-то из них поскальзывается, но почти сразу вскакивает и продолжает неистово рваться вперед, прямо к нему, к Азату, их ноги хрустят по чему-то мягкому, по плоти, юной, девичьей, беспомощной плоти, и вдруг хруст сменяется омерзительным чавканьем, и Азат вдруг понимает, что это чавкает мясо, еще секунду назад бывшее живым человеком, который ходил, дышал, мечтал. Точнее, ходила, дышала, мечтала. Она. Она наверняка хотела любить. Хотела, чтобы её тоже любил кто-нибудь. И теперь она стала месивом, обрывками тряпок, вперемешку с дроблёными костями и рваными жилами.

Азат попятился, поднимая автомат и глядя на безмолвно бегущую прямо на него толпу. Стоя-а-ать, заорал он что было мочи, и ещё что-то, чего разобрать и сам уже не мог, скорее всего просто кричал аааа, что угодно, лишь бы эти закрытые глаза распахнулись, чтобы поднялись эти веки, тяжёлые как танковый люк. Но спящие продолжали бежать. Завыла сирена на вышке. Фонарь рубанул по траве толстым световым мечом, таким бледным в дневном свете. Стоя-а-ать, кричал кто-то в мегафон. Но они продолжали бежать.

Ефрейтор Азат Адельшин, перехватил левой рукой ремень, плотнее обматывая им запястье, и опустился на правое колено. Голова казалась ему холодной и ясной. Он упёр локоть в левое колено, чувствуя, как правый ботинок упёрся в мягкую жирную землю. Палец опустил прохладный воронёный предохранитель. Ду-дут. Пламегаситель плюнул коротким оранжевым язычком, пуля снесла полчерепа одному бежавшему, второму содрала крупный лоскут кожи с щеки и снесла больше половины уха. Стоя-а-ать, неслось с вышки. Но они не останавливались. Поэтому Азат стрелял короткими очередями, стараясь бить прицельно, насколько это вообще было возможно.

Они остановились.

За метр до колючей проволоки.

За эти мгновения Азат успел уронить больше двух десятков жутких беглецов.

Он всё ещё сосредоточенно щёлкал спусковым крючком, целясь то в одного из остановившихся уснувших, то в другого, пока ошалевший от ярости капитан Вострецов не хватил его прикладом по голове, наотмашь, да так, что помял каску. Свет погас. Палец разжался. Азат ехал к горизонту на новеньком джон-дире, прямо в полыхающий оранжевый диск, что, танцуя, опускался за кромку земли.

День шестой.

Воскресенье, 20-е мая

14:40

Губернатор тяжело вылез из длинного низкобрюхого автобуса gmc, сверкающего ослепительно белым глянцем, от него изрядно несло виски. Набрякшие под глазами мешки сразу состарили его лет на десять, он осунулся, опух от недосыпания и переизбытка алкоголя, и даже всегда идеально сидевший на нём пиджак вдруг обзавёлся тёмными кругами под мышками, и обвис, обнаружив складки в самых неожиданных местах. Губернатор быстрыми шагами пошёл к границе периметра, не обращая внимания ни на двух вице, бежавших за ним по пятам, ни на пресс-секретаря Свету, умудрявшуюся делать на бегу какие-то пометки в блокноте. Он стремительно подошёл к воротам, толкнул их рукой и попытался войти, но путь ему загородил молоденький безусый сержантик. Так, кто тут командует, спросил губернатор в воздух. Откуда-то сбоку появился багроволицый полковник в тёмной вэвэшной парадке и зычно доложил, ухитряясь соединить командный голос с очевидным извинением за то, что натворили его подчинённые: полковник внутренней службы Свиридов, товарищ губернатор. Губернатор смерил его тяжёлым взглядом и сказал: нет, я хочу знать, кто из офицеров является непосредственным свидетелем происшествия. Капитан внутренней службы Вострецов, устало и совершенно немолодцевато проговорил подошедший капитан, прикладывая руку к мокрой от пота пятнистой кепке. Сколько жертв, спросил губернатор. Двадцать восемь погибших, ответил капитан. Раненые есть, спросил губернатор. Капитан помотал головой: нет, слишком короткая дистанция, он стрелял практически в упор, поражения в большинстве случаев оказались несовместимы с жизнью. И где он сейчас, спросил губернатор. Капитан повернулся и показал рукой на небольшую сторожку: мы временно оборудовали гауптвахту для содержания задержанного в подсобном помещении сторожа. Мы, начал было говорить слегка оправившийся полковник, но губернатор грубо оборвал его: я не с вами разговариваю, полковник. Я не знаю и знать не хочу, как вы поступите с этим полоумным долбоёбом, который расстрелял живых людей. А слов, которые мне придётся сказать родным погибших, вы мне явно не подскажете. Вы же не Пушкин, насколько я понимаю. Света, губернатор повернулся к пресс-секретарю, сложив из бровей некий знак вопроса, есть идеи? Света посмотрела в искаляканный блокнот и задумчиво ответила: закрытый охраняемый объект в лесу. Никто ж не знает. Нам не обязательно афишировать этот кошмар.

А где, вообще, сейчас все эти ваши проснувшиеся уснувшие, спросил губернатор, поворачиваясь к капитану Вострецову. Виноват, они не проснувшиеся уснувшие, ответил Вострецов. Они просто уснувшие. Капитан Вострецов на секунду задумался, собрался и отрапортовал: данные уснувшие, числом до восьмисот человек, самовольно покинули отведённые им лежачие места и методом интенсивного бега достигли границы периметра, в нарушение правил внутреннего распорядка. Данный бег совершался ими с закрытыми глазами, посредством бессознательного состояния. В силу вышеуказанного, колонной данных заклю…, извините, больных была сбита сотрудница объекта, выполнявшая дежурный обход согласно правила. Сбита и затоптана, в следствие чего у данной сотрудницы наступил смертельный исход. Ефрейтор Адельшин методом визуального наблюдения установил факт затаптывания медсестры и самовольно открыл огонь, уничтожив до двадцати восьми больных. Добежав до границы периметра, указанные больные внезапно остановились, не реагируя на устные указания начальника караула. Через четверть часа они приняли горизонтальное положение и больше не двигались. Силами личного состава вверенного подразделения указанные больные возвращены на места постоянного наблюдения, ефрейтор Адельшин подвергнут аресту, тела погибших складированы в холодильной комнате столовой.

Отрапортовавшись, капитан Вострецов вдруг обмяк, вытер рукавом взмокшее лицо и расстегнул верхнюю пуговицу и потянул ворот тельника, словно говоря, мол, мы свой долг исполнили, ждём дальнейших указаний, готовы хоть на плаху. Извините, подала голос Света. Капитан Вострецов, полковник Свиридов и губернатор с изумлением воззрились на неё, будто бы с ними заговорил сиреневый куст. Вы говорите, передвигались они методом интенсивного бега, констатировала Света, с трудом сдерживая усмешку, которая всегда невольно возникала у неё при столкновении с картонным канцеляритом военных, я хочу спросить, насколько интенсивным был их бег. Капитан Вострецов секунду подумал, и ответил: они бежали примерно в три-четыре раза быстрее, чем обычные люди. С закрытыми глазами, уточнила Света. Так точно, ответил капитан. Господи, пробормотал губернатор, я только сейчас представил, как вся эта орава бежит по городу. Они же всё на своём пути сметут. Так точно, сметут, кивнул капитан. Как вы думаете, капитан, ими кто-то управлял, спросила Света. Света, ты соображаешь, что говоришь, медленно сказал губернатор оледеневшим голосом. Увы, ответила Света: так что, капитан, скажете? Так точно, в их действиях усматривались признаки выполнения чьего-то приказа, ответил капитан.

Вострецо-о-ов, сказал полковник ноющим голосом, будто бы он был ребёнком, а капитан только что его ударил. Говори-говори, сынок, приободрил губернатор. Товарищ губернатор, разрешите доложить, ответил Вострецов. Личный состав полностью деморализован сложившейся ситуацией. Ефрейтор Адельшин – один из лучших бойцов подразделения, неоднократно представлялся к поощрению руководства, неоднократно побеждал в окружных соревнованиях по стрельбе из автомата Калашникова, он хороший солдат и мне трудно винить его за совершённый проступок. Разумеется, с точки зрения устава, он совершил преступление. Но по-человечески, если позволите, его поймёт любой из моих ребят. Но они же не смогли бы пробежать через эту вашу егозу, сказал губернатор. Капитан откашлялся, потупился и очень тихо сказал: виноват, товарищ губернатор, эти уснувшие девушку затоптали, насмерть. Они же страшные, как зомби в кино, они не люди даже. Её как будто гранатой взорвали. На наших глазах. И это видели все ребята. Мне очень сложно будет, и тут он замолк. Губернатор с удивлением увидел, как глаза капитана Вострецова увлажнились. Личность девушки установлена, спросил он. Никак нет, ответил капитан, личные данные сотрудников объекта нам не расшифровывали, нам запрещено с ним общаться в целях санитарной безопасности.

Так, слушай мою команду, капитан, зычно сказал полковник Свиридов, роту расформировать, взять с личного состава подписку о неразглашении. Уже исполнил, ответил капитан. Что, расформировал уже, своей властью, ядовито спросил полковник. Никак нет, подписка уже дана при заступлении на боевое дежурство, совсем сдулся капитан. Он заметно скис, даже казался меньше ростом. Вы мне тут, полковник, прекратите шашкой махать, а то к ёбаной матери пойдёте командовать конвойным взводом куда-нибудь поближе к Северному Ледовитому океану, взорвался губернатор. Сначала вы, блять, не можете нихуя, а теперь на этого мальчика решили всё списать, не выйдет. Я лично прослежу, чтобы ни с ним, ни с его ребятами ничего плохого не произошло. Этому Адельшину долго до дембеля ещё тянуть, спросил губернатор Вострецова. Да он, по сути, уже отправки домой ждал, товарищ губернатор, ответил капитан. Так отправьте его по-тихому. Только предупредите, если он вдруг по какой-то сраной причине с похмелья какому-нибудь своему другу расскажет об инциденте, мы его в дурдом засунем лет на двадцать. И умрёт он полным овощем, ясно, спросил губернатор.

Он крепко взял полковника за рукав, отвёл в сторону, не взирая на протестующие жесты, и тихо сказал: полковник, вы человеческий язык понимаете. Вы понимаете политические последствия этого инцидента в предвыборный год. Я – военный человек, вскинулся полковник. Дубак ты конвойный, полковник, а не военный человек, грубо ответил губернатор. Если мы не договоримся, я дам команду особистам начать копать. И, уверен, что по моей команде они что-нибудь да накопают. Дачку твою с огородиком в десяток гектар, парочку квартирок. Дочка твоя, я слышал, довольно крепко на ногах стоит в нашем городе. Так мы её уроним, понял, грозно спросил губернатор, в одночасье превращаясь из должностного лица в того, кем на самом деле был, в хищного пацана родом из девяностых. Полковник стоял, нервно дёргая свекольным лицом. Завтра доложите о результатах руководителю комитета по взаимодействию с правоохранительными органами, слегка успокаиваясь, завершил свою речь губернатор и пошёл по направлению к лагерным корпусам. Света засеменила за ним, оба вице курили возле автобуса, с нехорошим прищуром глядя вслед руководителю.