Корона, огонь и медные крылья

– Мы живы, – пробормотал он. – Дивлюсь, – и сел на тропу.

Я присела рядом. К нам подбрела удивленная лошадь.

– Я перетрусил до смерти, – сказал Шуарле. – У меня получилось больше, чем всегда, потому что я за тебя перепугался.

– А что это было? – спросила я.

– Не знаю, – сказал он, мотнув головой. – Надо уходить отсюда.

Я помогла ему подняться. Он ухватился за луку седла нашей лошади и пошел рядом с ней – как я поняла, чтобы не опираться всем весом на мое плечо. Лицо моего друга выглядело очень усталым и больным.

– А почему ты решил, что это опасно? – спросила я. – Они были, пожалуй, даже смешные…

Шуарле не ответил, лишь махнув рукой в сторону. Я проследила за его жестом – и содрогнулась, увидев в траве лошадиный скелет, весь проросший травинками насквозь. Между ребрами лошади, как в клетке, лежал человеческий череп, а кости человека, как видно, рассыпались вокруг. Я оглянулась. Было ужасно тихо. На другой обочине, между камнями, я заметила еще один череп, собаки, волка или, быть может, лисы. Крохотный мышиный скелетик хрустнул под моей ногой. Все кости выглядели такими белыми и чистыми, будто их специально очищали от остатков плоти; ни клочка шерсти, ни ниточки одежды не осталось нигде поблизости.

– Ох, – сказала я и невольно схватила Шуарле за руку. – Это… желуди их съели?

– Это не желуди, – сказал Шуарле. – Это аманейе.

Мое прогулочное настроение тут же иссякло. На всякий случай я дунула через плечо.

– Думаешь, мы доберемся до столицы по этим горам? – спросила я, снизив голос.

– Надеюсь, – сказал Шуарле. – Мы точно не доберемся до нее по равнине, а по горам – как кости лягут. Здесь много всего, и много того, о чем я не знаю – но я знаю точно, что с людьми мне будет сложнее, чем с нечистью.

Я согласилась. Путешествовать с Шуарле по местам, где живут обычные люди, было бы, очевидно, так же непросто, как путешествовать по Приморью в обществе некроманта. Законопослушные граждане могут прийти в ярость только оттого, что видят перед собой выходца из Того Самого Мира. А с нечистью, с помощью Господней, мы справимся.

Мы отошли от того места примерно на милю, чуточку отдохнули и отправились дальше. Теперь я с напряженным вниманием смотрела по сторонам, ожидая от коварных мест любой опасности и каверзы.

Горы полнились страшными чудесами.

Ближе к полудню мы вышли к перевалу. На гладкой высоте, между вздымающимися скальными стенами, сплошь поросшими зеленью, вдруг явилось странное строение: изящная башенка, увенчанная шарообразным куполом и острым шпилем, на котором сияла золотая звездочка. В ее двери могла бы легко въехать конная повозка; их закрывала ажурная чугунная решетка в виде тонких веточек – все вместе смотрелось, как ворота в никуда. За решеткой надлежало бы увидеть горную стену и небеса на другой стороне, но за ней виднелся огромный город в солнечной дымке.

Это было похоже на безумие. Я ясно видела, что башенку со всех сторон окружают пустынные горы без признаков жилья; я обошла ее вокруг, но и с другой стороны за решеткой отчетливо виднелись широкая проезжая дорога, ведущая к городским воротам, высокие стены из массивных глыб темно-красного камня, статуи сторожевых чудищ, охраняющие въезд, золоченые вымпела и лошадиные хвосты, крашенные алым, развевающиеся над распахнутыми стальными створами… Я видела улицы и дома, выложенные изразцами; напротив въезда бил фонтан, обсаженный вокруг кустами цветущих роз. Это был прекрасный город, может – самый прекрасный из всех, какие мне доводилось видеть, но в нем не было людей. Город казался совершенно пустым, хотя печи дымились, и струи фонтана вздымались к небу, и все вместе отнюдь не выглядело мертвым, пыльным и заброшенным…

Я тронула решетку – и Шуарле мгновенно схватил меня за руку:

– Не смей, что ты делаешь?!

В тот же миг бесплотный голос, скорее женский, веселый и светлый, донесся из обманного простора внутри башни:

– Войди, девушка! Войди, отрок! Вам будут рады! – и мужской голос, очень приятный, низкий и теплый, добавил:

– Вы в великой тени. Вам откроются заветные тайны…

– Бежим отсюда, – сказала я сипло.

Не помню, как скоро мы остановились отдышаться. Я, запыхавшись и вспотев, еле втискивала воздух в легкие. Шуарле погладил меня по плечу:

– Ничего, Лиалешь, все обошлось.

Я кивнула, рассеянно оглядываясь. Мой взгляд остановил чудовищный гриб.

Мне случалось собирать грибы в монастырском парке, я считала себя большим докой по грибной части, но ничего подобного никогда прежде не видела. Этот грибной монстр достал бы своей отвратительной шляпкой, сизовато-бурой, покрытой какими-то белесыми бородавками, до моей груди, а в обхвате казался просто необъятным. Его ножка, обтянутая паутинными нитями, раздвинула собой замшелые валуны. Даже умирая с голоду, я бы не стала прикидывать, съедобен ли он: ответ представлялся очевидным.

– Да, – сказал Шуарле, отследив мой взгляд. – Этому грибу и я бы не доверял.

Я кивнула, мы забрали лошадь и пошли прочь – но тут нас окликнули сзади:

– Далеко ли вы направляетесь, детки?

Шуарле мгновенно обернулся – и я за ним. Сморщенный мерзкий старикашка смотрел на нас из-под огромной нелепой шляпы каким-то плотоядным взглядом.

– Разве я должен отчитываться перед тобой, уважаемый? – спросил мой друг, пытаясь быть любезным. – Наша дорога – наша забота. Мир тебе.

– Ай-яй-яй, – зацокал старикашка, вытянув в трубочку беззубый рот. – Что ж это так огорчает тебя, маленький цветочек? Мое восхищение тобой? Моя очарованность твоей госпожой?

– Твой почтенный возраст внушает уважение, но слова заставляют в нем усомниться, – сказал Шуарле. – Глядя в вечность, не годится отводить взор на суетные мелочи.

– И кто бы счел суетными мелочами юность и прелесть? – хихикнул старик. – Какие у нас гости! Мой народ гостеприимен. Да не скажет никто, что пришедших к нам деток здесь встретили без должной любви, хе-хе…

Лицо Шуарле замерло; он, кажется, к чему-то напряженно прислушивался. Я беспомощно оглянулась вокруг – и дернула его за рукав: вокруг нас росли грибы. Они росли прямо на глазах, вспучиваясь сквозь щебень, валуны и дерн; их шляпки, покрытые слизью и пупырышками, увеличивались с невозможной скоростью – от размера блюдечка до размера блюда для парадного торта в королевском сервизе. Увидев это, Шуарле ахнул и потащил свой тесак из ножен.

– Уй-вай! – вскрикнул старикашка и затрясся от хохота. – Какой острый ножик! Что ты собираешься делать им, бедный птенчик? Может, позволишь мне почистить под ногтями? – и протянул к нам ужасно длинную руку с растопыренными узловатыми пальцами. На каждом рос ноготь, не короче самого пальца, блестящий, как стилет. Шуарле прикрыл меня собой, но я почувствовала, как сзади кто-то схватил меня за бок.

– Какая беленькая кошечка! – заскрипел у меня под самым ухом такой же гнусный голос – и я завизжала, а Шуарле с размаху всадил свое оружие в бородавчатое существо, прикоснувшееся ко мне.

Из твари хлынул поток слизи и чего-то, вроде гноя, она издала скрипучий вопль – а все грибы вокруг вдруг зашевелились, вставая на ноги и отряхивая землю и паутину, обнаруживая под шляпками сморщенные якобы человеческие лица, выпрастывая когтистые лапы.

– Какая радость! – верещали они, норовя хвататься за нас и осклабляясь. – Только взгляните, кто это нынче сюда пожаловал, братья! Человеческая девочка не убежит, птичий мальчик не улетит – и перед ужином будут забавные игры! – я, с ужасом озираясь, сообразила, что приняла за потрепанную одежонку свисающие клочья и складки серой кожи, а шляпы росли у оборотней-аманейе прямо из голов. Как, в предвкушении кошмарной потехи, менялись их тела – я не в силах описать словами. Упомяну только, что… что некоторые их части удлинялись гораздо быстрее рук и выглядели куда опаснее.

Шуарле дрался, как загнанный в угол волк. Я не могла себе представить, что у него столько сил и отваги. Его тело снова стало живым металлом – и я слышала, как когти оборотней скребут по нему с нестерпимым звуком, как камень по стеклу. Шуарле успел ударить клинком двоих – прежде чем его схватили за запястье и выкрутили руку. Мне оставалось только вырываться и пинаться, с яростью, но без особой надежды. Я поняла, что мы пропали.

Но вдруг что-то изменилось. Шуарле вырвал руку из цепких лап хихикающего оборотня, жесткие пальцы, державшие меня, разжались – и мы оказались на пятачке свободного пространства. Пыхтение и радостный визг оборотней стихли; я услыхала резкий свист, будто кто-то размахивал чудовищным мечом.

Я инстинктивно обернулась и увидела летящих сахи-аглийе.

Не узнать их было нельзя. Их медные тела сияли на солнце. Громадные крылья, показавшиеся мне отточенно острыми, заменившие им руки, разрезали воздух с угрожающим шипением – они выглядели одновременно очень твердыми и эластически гибкими, как полоса закаленной стали. Их ноги превратились в драконьи лапы с кривыми когтями, а тело оканчивалось хвостом, упругим, как хлыст, со скорпионьим жалом на конце. Человеческие лица снизу от глаз вытягивались в хищные пасти, оснащенные ужасными клыками, подобными кривым ножам. Каждое из этих существ напоминало ожившее геральдическое чудище.

Их вид ужаснул оборотней. Утеряв человеческое подобие и снова обретя грибной вид, они начали как-то сдуваться, сморщиваться – и просачивались под землю, оставляя на поверхности мокрые слизистые пятна. Мы с Шуарле стояли, прижавшись друг к другу, завороженно глядя вверх – этот медный блеск с небес выглядел столь внушительно и угрожающе, что страх и ярость, вызванные грибами, как-то растворились и пропали.

Неужели, мелькнуло в моей голове, мой несчастный друг был создан таким же сияющим чудовищем? Как великодушно с его стороны не ненавидеть всех людей поголовно за отнятую свободу парения в лучезарной высоте в виде такого потрясающего зверя!

А сахи-аглийе тем временем опустились на горную тропу, принимая человеческий облик – и во главе этой стаи оказалась молодая женщина.

Она была жестка, словно отполированное лезвие. Ее прекрасное лицо, черное, как у всех жителей этой страны, с такими же янтарными очами, как у Шуарле, выражало насмешливое презрение. Густые тяжелые волосы, заплетенные во множество кос и закрученные в жгут, она небрежно закинула за спину. Мужской костюм – винно-красная рубаха, кожаные штаны и высокие сапоги – подчеркивал вызывающее совершенство ее тела. Высокая грудь, не нуждающаяся в корсаже, поднимала мягкую ткань, а пояс свободно свисал на бедра с тонкой талии. Меня поразил шипастый хвост, вьющийся вокруг ее ног – он так и не пропал.

Ее красота сияла как свет – но в этой ликующей дикой прелести все же было что-то отталкивающее. Угрожающее.