Созвездие Кассиопея

– Сколько же я проспал? – спрашиваю отражение, которое раздирает дикий, безудержный смех.

– Сколько я проспал, ха-ха-ха! – дразнится бородач в зеркале, судорожными движениями глотая спертый воздух, в перерывах между приступами смеха, – а главное – куда же ты прилетел?!

Часть 2. На что способен астронавт

Панический хаос в моей голове немного стихает, бурные эмоции остались позади. Сползая по стене, я медленно опускаюсь на пол, обхватываю колени руками и до боли упираюсь в них лбом. Сижу в такой позе, разминая мышцы лица, онемевшие после долгого смеха. Мыслей нет, но другая половина сознания отделилась и работает независимо от меня.

В памяти появляется число Пи – вся последовательность до десятого знака, мнимая единица и число Эйлера. Вопросы возникают сами собой, мозг отвечает на них без моего участия. Несведущему человеку может показаться, что Артем Сорокин сошел с ума, но это типичная ситуация для любого астронавта. Через несколько минут я с удовлетворением отметил, что внутренняя система самодиагностики не выявила отклонений, единственный член экипажа космического корабля находится в твердой памяти и здравом рассудке.

Поднявшись на ноги, я вернулся в главный блок. Тело беспрекословно слушалось меня, ноги больше не казались ватными. Я взглянул с тоской на пульт управления, где рядом с погасшими мониторами безжизненно тусклел дисплей с надписью «Socket-307». В голове начинал складываться план предстоящих действий, но в первую очередь мне необходимо поесть. Во время анаболического сна мой организм должен был подпитываться специальным раствором, проблема в том, что я не имею ни малейшего представления о том – в какой момент система бортового компьютера дала сбой, да и отсутствию голода после длительного действия снотворных я пока опасался доверять.

Согласно плану полета, в этот момент я уже должен находиться на борту орбитальной станции, где ассортимент провизии, да и условия проживания гораздо комфортней, чем на моем корабле. Но где сейчас орбитальная станция, а главный вопрос – где я?

Открыв дверцу ниши, где хранится провизия, несколько минут изучаю однообразное меню. Внутри одинаковые тюбики с питательной пастой, невзрачные снаружи и безвкусные внутри. Выбираю одни и вынимаю наружу, подношу к глазам и смотрю на него. Организм на еду никак не реагирует, впрочем, оно и не мудрено.

Свинчиваю крышку, подношу к губам и выдавливаю пасту. По вкусу напоминает воздух, только сжатый до консистенции желе. И все же я выдавливаю все без остатка – понятия не имею как долго я провел без еды. Пока ем, представляю повара, который проектировал это меню. Белый халат, натянутый на бочкообразное пузо с торчащими из-под него ногами, представился без труда, но выше шеи… Смотрю на опустевший тюбик в своей руке и понимаю, что выше шеи у такого повара может быть только ослиный зад.

Я решил пересчитать провизию, раз уж открыл контейнер с едой, и насчитал двадцать девять тюбиков с пастой – не так уж и плохо, если задуматься. Физическая нагрузка на корабле минимальная, я не планирую перетаскивать тяжести, и сила гравитации работает на меня, а это значит, что в моем положении можно запросто обходиться одним тюбиком питательной пасты в день, разделяя по половине на завтрак и ужин. Итого, путем несложных вычислений, еды мне хватит на пятьдесят восемь дней.

Поразмыслив, я решил проверить еще и аккумуляторные батареи, питающие систему жизнеобеспечения – дающие минимум света и тепла. В нормальных условиях показания всех приборов должны отображаются на боковом дисплее в удобном виде с графическим отображением, но мои условия далеки от нормальных. А значит нужно вооружаться инструментами и вскрывать металлическую обшивку. Если я правильно помнил электрическую схему своего корабля, контактный блок, отключающий основные потребители энергии и оставляющий только необходимые, предназначенные для поддержания жизнедеятельности экипажа в аварийных условиях, находится где-то внизу, чуть правее блока предохранителей.

Основательно покопавшись в ящике с инструментом, я сумел подобрать нужный ключ, но с крепежными винтами дело не заладилось. Первый же винт, который я пытался открутить, засел намертво. Потратив на него несколько минут, я решил попытать удачу с тремя остальными, удерживающими на месте обшивочную панель. Выкрутив их, я решил не мудрствовать, а просто загнул тонкий алюминиевый лист, оставив его болтаться на одном винте.

Изнутри пахнуло паленым пластиком, и это был первый дурной знак. Я заглянул внутрь, но в тусклом свечении аварийных огней, расположенных сверху над бортовыми дисплеями, ничего толком разглядеть не сумел, пришлось возвращаться к ящику с инструментами. Я дважды перебрал его содержимое, и уже отчаялся найти фонарь, когда на глаза попалась треугольная призма. Взяв в руки непонятный предмет, я нащупал у основания кнопку и несильно нажал на нее. Все пространство вокруг меня тут же залил бледно-матовый желтый свет.

Покрутив в руках светящуюся призму, я вернулся к снятой обивке корабля. Внутри меня ожидало целых два сюрприза, оба из которых не вызывали восторг. Первое, из увиденного – я отвинчивал не ту панель, за ней находились не контактные клеммы, а системные платы и ряды микросхем, большинство из которых были мне совершенно незнакомы. Сказать по правде, я совершенно не представляю, что это за микросхемы и на кой черт они тут нужны, но точно знаю одно – исправная электроника не воняет горелым.

Подношу фонарь ближе к плате с микросхемами, светит он на удивление хорошо, но держать в руке его совершенно неудобно. Целых три маленьких микрочипа выгорели и почернели, причем третий обуглился настолько серьезно, что оплавил основание металлического винта, который у меня так и не получилось выкрутить. Ну что же, неисправность видна, но устранить ее самостоятельно у меня точно не выйдет. Обвожу взглядом другие фрагменты обшивки, закрывающие внутреннюю систему корабля и понимаю, что придется-таки заглядывать в схему.

Следующие несколько часов я потратил на изучение схем, а это. сказать по правде. занятие не из приятных. Предполетную подготовку, включающую в себя устройство и расположение бортовой электроники, проходят все астронавты. Можете не сомневаться в том, что нам объясняют долго, с примерами и пристрастием. Но большая часть всего сказанного исчезает бесследно – пролетает в уши, не задевая мозг. В этом вы тоже можете не сомневаться. При длительных полетах в состав экипажей включают бортинженера, вполне возможно, что и не одного. Моя миссия рассчитана на неделю, в таких коротких перелетах не нужен инженер.

В числе побочных эффектов, шарахающих по мозгам после длительного пребывания в анаболической капсуле, самым главным, несомненно, является сон, а вернее его полное отсутствие в течение нескольких дней к ряду. Бывает и недель, в таких случаях экипаж вынужден использовать медицинские препараты, а если он есть – обратиться к врачу.

Мое пребывание в капсуле выдалось особенно долгим, грех шутить, но клянусь своей бородой! Которую, кстати, не худо бы и побрить – подумаю об этом как ни будь на досуге. Я был готов и совершенно бы не удивился, если б в ближайшие ночи не уснул. Кстати, про ночи. Космический корабль, на борту которого я застрял, оснащен двумя обзорными иллюминаторами, но вручную не открывается ни один. За человека все делает электроника. Я питал определенные иллюзии на счет того – где оказался в данный момент времени, но проверить их без электричества не мог.

Возможно, я по-прежнему нахожусь в своей солнечной системе, вполне возможно, что меня уже ищут и даже нашли, и спасательный корабль прибудет с минуты на минуту, а возможно дело обстоит совершенно не так. Есть лишь единственный способ проверить – включить электричество и открыть защитные колпаки, закрывающие видимость обоих иллюминаторов. Так что, пока я полностью не проштудирую электрические схемы, для меня не наступит ни день, ни ночь.

Но эффект – эффектом, а схемы выполнили свою работу, через несколько часов добросовестного изучения я уже вовсю клевал носом, в итоге решил лечь отдохнуть. Я так и не смог себя заставить залезть в анаболическую капсулу, несмотря на то, что там находилась единственная кровать. Ну, кровать, конечно, это громко сказано, и все-таки мягкая полка гораздо лучше, чем ничего. Но не смог, пришлось довольствоваться штурманским креслом, закинув ноги на приборную панель. Конечно это грубое нарушение полетных правил, но, если панель не работает, то мои ноги уже точно ничего не повредят. Я уснул в тот момент, когда моя голова мягко откинулась на спинку кресла, а уже через секунду провалился в глубокий и тяжелый сон.

Через несколько минут я уже быстро шагал по относительно просторной палубе орбитальной станции Марса. Но главное, на станции я находился не один, со мной прилетел Володя Ливанов – никогда не унывающий бортинженер. Володька шел на встречу с широкой улыбкой, и довольным голосом сообщил мне, что наша маленькая обитаемая станция сошла с орбиты и улетела в космос, и мы далеко от своего корабля. Говоря последнее, его улыбка растянулась еще шире, в глазах заплясал озорной огонек. Во сне страшно не было, Ливанов лучший бортинженер, я лишь порадовался, что оказался не один.

Проснулся я от непонятного стука, что-то стучало снаружи по кораблю. Звук был гулким и очень слабым, но учитывая, что источник шума находился снаружи, я слышал его сквозь толстые стены космического корабля, удары были огромной силы. Но стук быстро прекратился, стоило мне открыть глаза. Я долго сидел в кресле и прислушивался к звукам, прежде чем снова провалиться в сон. И тут меня внезапно осенило – единственное, что я могу открыть вручную на этом корабле – это главный люк, ведущий наружу. Это надежный и относительно несложный способ оглядеться вокруг, чтобы хоть как-то сориентироваться по звездам. С этой мыслью я снова уснул.

Проснулся я бодрым и отдохнувшим, а вместе со мной пробудился и аппетит. Я долго рассматривал тюбик с питательной массой, после чего съел его целиком, решив в этот раз воздержаться от экономии. После завтрака я продолжил заниматься изучением схем. Не знаю, повлиял ли на это здоровый сон, или какие-то другие факторы, но схематическое изображение электрики корабля больше не казалось мне китайской грамотой. Я довольно быстро нашел нужный чертеж и вооружившись увеличительным стеклом принялся изучать нагромождение электроники и пересекающихся линий.

– Вот оно! – сказал я себе, когда увидел возможное решение. Внутри космического корабля разделение между основной питающей линией и замкнутой системой жизнеобеспечения, в которую входят только необходимые потребители энергии, выглядело сложным и непонятным нагромождением блоков и переключателей, которыми управлял искусственный интеллект, а последний в настоящий момент у меня отсутствовал. В таком количестве проводов мог разобраться разве что толковый бортинженер, которого сейчас со мной тоже не наблюдалось. Но снаружи моего космического аппарата дело обстояло гораздо проще.

Как я выяснил после нескольких часов изучения схем, на внешнем корпусе должны находиться специальные приемники, улавливающие различные типы излучения и преобразующие их в электрическую энергию, собирая последнюю в аккумуляторные батареи. Автоматика распределяла энергию между основной и резервной системой корабля, но в случае возникновения серьезной поломки, весь запас аккумуляторных батарей подпитывал только систему жизнеобеспечения. И блок переключения между основной и резервной системой находился там же – на внешнем корпусе моего корабля, к нему я мог подключить бортовую электронику.

Под этой схемой имелась сноска, в которой оговаривалось, что система жизнеобеспечения рассчитана на работу в течение четырнадцати суток. Все это было приемлемо и понятно, меня больше тревожил другой вопрос, – как долго я здесь нахожусь? Поскольку на этот вопрос ответа не имелось, ввиду временного отсутствия архива автопилота, мне оставалось только одно – выяснить на сколько заряжены аккумуляторные батареи. Посмотрев чертеж аккумуляторного блока, я быстро отыскал нужный лист обшивки, и вооружившись инструментом принялся за работу.

Мне беспрепятственно удалось открутить все четыре крепежных винта, день сегодня определенно задался, после чего моему взору предстали силовые платы космического корабля, утыканные диодами и проводами. Отыскав на одной из питающих плат табло-индикатор с уровнем заряда, я долго и безуспешно пытался рассмотреть светящиеся цифры. Размер индикатора не превышал длины ногтя на моем указательном пальце, пришлось лечь на пол и протискивать плечи в узкое окно корабельной обшивки.

Несколько раз я упирался носом в элементы схемы, прежде чем сумел подползти к индикатору и разглядеть светящиеся цифры. Уровень заряда аккумуляторных батарей составлял всего тридцать четыре процента. Путем несложных математических вычислений, я быстро высчитал свой приговор – Артем Сорокин закончится на пятые сутки. Единственная хорошая новость заключалась в том, что тюбики с едой я мог больше не экономить…

Я вынул голову из узкого лаза, машинально потирая исцарапанный нос, и сидел на полу какое-то время, осознавая и принимая страшную новость, что жить мне осталось неполных пять дней. Паники не было, как не было и страха, но внутренности сжались в тугой комок. Стараясь мыслить здраво и конструктивно, я сразу отбросил все факторы, на которые не могу повлиять, и ухватился за то, что осталось, а остались короткие пять дней.

На исходе четвертых суток батареи разрядятся, оставив меня без циркуляции кислорода, а заодно отключится и искусственный обогрев. Оглядевшись по сторонам, я мысленно прикинул кубатуру площади, сделав вывод, что скорее замерзну, чем задохнусь. Что ж, перспектива не радостная, но это случится не сегодня, у меня в запасе почти пять дней.

Поднявшись с пола, я вернулся к блоку управления, где поверх погасших дисплеев были разложены схемы и чертежи. Для оптимиста пять дней это целая вечность, для пессимиста – короткий отрезок перед неизбежным концом. Но для астронавта из проекта «Заслон» это сто двадцать часов на исправление ситуации, и я решил использовать их с пользой.

Снова углубившись в чертежи электрических цепей космического корабля, я отыскал схему питания системы жизнеобеспечения. Водя пальцем по потребителям энергии, я выискивал то, что можно отключить. В систему переработки углекислого газа, и с систему фильтрации питьевой воды вмешиваться опасно. Соблазн был, в виду того, что космический аппарат, на котором я оказался, рассчитан на жизнедеятельность двоих человек. Один человек выдыхает вдвое меньше углекислого газа и потребляет вдове меньше питьевой воды, но что, если после моего вмешательства система фильтрации откажет совсем? Взвесив все возможные за и против, я снова занялся изучением схемы.

Самым важным и энергоемким модулем, опустошающим запасы энергии аккумуляторных батарей, являлась система внутреннего обогрева. Я долго изучал схему корпуса, выискивая места установки обогревательных элементов. Не много, ни мало, их оказалось двенадцать штук. Два элемента обогревали санитарно-гигиенический блок, четыре установлены в шлюзовом отсеке, остальные шесть предназначались главной каюте, в которой я и находился сейчас.

Долго проломав голову над решением проблемы, я решил не трогать обогреватели в главной каюте и санузле – если температура опустится ниже приемлемой, мое тело быстро начнет замерзать. Укрыться здесь просто не чем, из одежды присутствует только мой комбинезон, а трезво мыслить в условиях холода будет не легко. Оставалось одно – пожертвовать шлюзовым отсеком, для выживания он мне ни к чему. Я снова окунулся в чертежи корпуса, изучая шлюзовой отсек.

Через четверть часа, или около этого – сложно определять время за неимением часов, я находился в шлюзовом отсеке, орудуя специальным гаечным ключом. Зная где и что разбирать, все остальное дело техники, и вот мой акт вандализма уже на лицо. Перегородочная панель отставлена в сторону, передо мной два плоских прямоугольника, подключенные к разноцветным проводам.

Я не смог удержаться, дотронулся рукой до ближайшего обогревателя, и сразу же об этом пожалел – не такой обжигающий, как включенный утюг, но горячей, чем комнатная батарея. Поочередно отсоединив клеммы проводов, я принялся откручивать противоположную панель.

Температура начала опускаться практически сразу, что наводило на удручающую мысль – времени в запасе гораздо меньше, чем мне казалось. Уже через несколько минут, которые опять я замерил на вскидку, плечи под комбинезоном начали дрожать, а спина покрылась холодной испариной. Значит через час в шлюзовом отсеке будет минусовая температура, – подумал я, направляясь к выходу.

Про защитный скафандр я вспомнил в последний момент, и приплясывая от холода принялся снимать его с настенного крепления. С дрожащими руками и стучащими зубами, я последними словами ругал собственную глупость – это же нужно было не подумать! Мне предстоял выход в космос, возможно даже не один – и как я собирался это сделать? Дрожа всем телом, я снял с креплений массивный скафандр и направился к двери, но был вынужден тут же остановиться, и снова последними словами обругать себя.

От скафандра тянулся крепкий трос к другому скафандру, – а чего еще я ожидал? Бросив на пол первый скафандр, я кинулся отстегивать с креплений второй. Ну надо же – больше ста часов в открытом космосе, и забыть о самом простом! Согласно правил, продиктованных безопасностью, астронавту запрещается выходить в открытый космос в одно лицо. Два человека и два скафандра, скрепленных вместе пятиметровым тросом, ну как я мог о подобном забыть? Закидываю скафандры в отсек управления, а затем переваливаясь через порог и сам. Изо рта идет пар, пальцы ног онемели, а отмороженные уши горят огнем…

Я долго растирал замерзшее тело, после чего решил сесть и перекусить, ограничившись на этот раз половиной тюбика с питательной смесью. Усталость навалилась в тот момент, когда я наклонился, чтобы поднять с пола скафандры. Глаза закрывались, руки и ноги налились свинцом, была бы на корабле обычная гравитация – я бы упал там, где стоял. С трудом добравшись до анаболической капсулы, я перевалился через бортик и погрузился в глубокий сон.

Я спал без сновидений, автоматически подмечая, как снаружи по обшивке корабля снова что-то несильно постукивает. Этот звук не был похож на осколки метеоритного дождя, – но тогда что? – размышлял я во сне, – возможно за мной прилетели спасатели? Но спасательная бригада просто бы открыла стыковочный люк, имея надлежащий инструмент, это быстро и не сложно сделать. Шаги наверху были осторожными, вкрадчивыми и.., – изучающими?

Последнее слово заставило меня моментально открыть глаза, отчасти потому, что это не было моей мыслью. Прежде, чем это слово появилось в моем сознании, на заднем плане головного мозга возникли видения и ассоциации, и только через них сформировалось слово. Раньше я за собой такого не замечал, да и навряд ли это свойственно обычному человеку. При слове рука, или голова, в мозгу не появляется зрительный образ, мы точно знаем, что имеем ввиду и понимаем, как это выглядит. В моем же случае появились образы: прикосновение, прощупывание, проверка на прочность, только после этого из памяти всплыло слово – изучение.

Я никогда не видел подобного, но отчетливо представил образным видением, как нечто длинное и бесформенное, напоминающее формой щупальце земного головоногого, прощупывает внешний корпус моего звездолета, и от этого образа мне сделалось неуютно., как будто мне подбросили чужую мысль.

Добавило опасений и другое предчувствие – мне вдруг показалось, что я не один. Такое случалось со мной и уже не единожды, просыпаясь ночью, я ощущал, что в комнате кто-то есть. Не раз и не два во время своих длительных предполетных сборов, я просыпался ночью и чувствовал, что мои коллеги, засидевшиеся до позднего вечера, вернулись в комнату и спят на своих местах. Не нужно слышать храп, или чье-то сопение, я всегда безошибочно определял, когда в комнате нахожусь не один. И вот теперь такое же ощущение, только не в комнате, а в своей голове. Но кто, кроме меня, мог в ней еще оказаться? – эта мысль заставила меня одним движением покинуть анаболическую капсулу.

В ту же секунду, стоило мне окончательно проснуться, присутствие постороннего разума покинуло мою голову, шуршание на поверхности корабля прекратилось, я снова остался наедине с собой. И в абсолютной тишине не услышал, но почувствовал, как что-то огромное и бесформенное отделилось от моего космического корабля, и в эти секунды расстояние между нами увеличивается. Я долго лежал, вслушиваясь в тишину, пытаясь разобраться в собственных мыслях, пока не понял, что больше не усну. Пора было вставать и снова приниматься за кропотливую работу.

Первым делом я залез в приборную панель, где индикатор состояния аккумулятора показывал всего двадцать восемь процентов. Цифра снизилась не существенно, вероятно мои вчерашние труды не прошли даром, но все равно – это были уже не тридцать процентов, мысль этом нагнала тоску. Задумавшись о том, как много сэкономил энергии, я пришел к выводу, что добавил себе восемь часов.

Позавтракав и умывшись, я взглянул на защитные скафандры, которые так и остались валяться на полу. Пора выйти в открытый космос и провести обследование – что случилось с космическим кораблем, а заодно и понять причину звуков, беспокоивших меня вторую ночь подряд.

Вспомнив про неопознанные ночные звуки, я с некоторой опаской отметил, что мой энтузиазм немного иссяк. За десять лет космических полетов, я ни разу не встретил такого, что смогло бы меня напугать, да и от других астронавтов подобного не слышал. Разве, что Леванов, но он тот еще шутник.

Немного поразмыслив над тем, как поступить со вторым защитным скафандром, я принял решение прикрепить его к основному скафандру. Это можно сделать с помощью защитного троса, но я подумал о другом. Немного порывшись в ящике с инструментами, я быстро нашел то, что искал. Не то, чтобы я ожидал это увидеть, скотч выглядел чужеродно, и даже смешно. Зачем здесь нужен скотч, если вдуматься? И тем не менее, он тут был. Ну какой же полет без липкой ленты, если вы подумали о чем-то другом.

Я усадил оба скафандра спиной друг к другу, отчего вся затея со стороны выглядела, как игра с детскими пупсами, и щедро примотал скотчем один к другому. Получилось тяжело и очень громоздко, но в открытом космосе это не вес. Облачиться в сдвоенный защитный скафандр оказалось делом весьма непростым. Обычно астронавт залезает в скафандр сзади, поворачивая последний спиной к себе. Теперь же мне приходилось задом втискиваться в скафандр, совершая сложные акробатические трюки и радуясь, что никто не наблюдает за этим ос стороны. В итоге мои старания увенчались успехом, потратив битый час и множество нервных клеток.