Сиргвидония

– Да отвязались уже все. Эти пришлые какие-то. Сибиряки. На слово не верят, всё проверить норовят.

– Ладно, проехали. Пойду в поле трудиться.

Ворчал я скорее для проформы. В кабинете обычно сидел мало. Все больше мотался по нашему комплексу. Время такое было. Через час в кафе на первом этаже за столиком у окна состоялось мини-совещание. Обсуждали какие-то текущие проблемы, а за окном бушевала осень. Яркое солнце, золотые листья. Вода в Яузе была уже по-зимнему темной и маслянистой. Красота. Подъехало две семерки BMW, из них высыпала братва. Я скосил глаза на часы и улыбнулся. Мой зам вопросительно посмотрел на меня.

– Всё, ребята, закончили. Давайте работать. Ты, Митя, останься, у меня к тебе еще пара вопросов есть.

– Ты о чем? – спросил зам, когда мы остались вдвоем.

– Да ни о чем. Давай перекусим, да вот спектакль посмотрим.

– А, с удовольствием.

Я вытащил маленькую рацию и вызвал Степаныча.

– По нашу душу?

– Ага. – Весело откликнулся начальник охраны.

– Слушай, Степаныч, ну я же сколько раз просил. Отъехали бы метров на сто. Сейчас народ на ланч потянется, а у нас тут как на съемочной площадке.

– Все будет тихо и быстро, не волнуйся.

Рация хрюкнула и отключилась. Надо сказать, что, кроме нас с Митей, то, что происходило на улице, никого не интересовало. Привык народ к таким постановам. Тем временем к машинам подошли трое наших во главе со Степанычем. Мы, конечно, не слышали, о чем они там терли, но и без слов смысл был ясен. Особо у приезжих выделялся один парень. Он был высокого роста, с довольно длинными волосами, в черной, модной тогда рубахе. Несмотря на то, что говорил эмоционально и вовсю пользовался распальцовкой, на бандита похож не был и вид имел весьма интеллигентный.

– Смотри, Кирилл, а он на тебя похож. Даже сутулится, как ты.

– Точно. А я думаю, кого он мне напоминает. И возраст, похоже, тот же. Видишь, Митя, как жизнь поворачивается. А ведь на его месте запросто мог бы быть сейчас я.

– Вряд ли.

– Это еще почему?

– Да добрый ты.

– Я добрый? Второй раз за неделю это слышу.

– Добрый, добрый. Уж я-то знаю. Ладно, идти надо.

– Ты с ума сошел. Сиди. Сейчас самое интересное начнется, а заодно и мой кабинет освободят.

И точно. Не успел я закончить фразу, как из дверей склада, как в сказке, показались несколько богатырей. А с ними, как водится, и дядька Черномор. Ну насчет не спеша я загнул. Вылетели они, как черт из табакерки. Тридцать метров до машин добежали мгновенно. Ещё секунд через десять всё закончилось. Братки были с закованными руками, и началась неспешная погрузка в подъехавший армейский ГАЗ 66. Ещё через пару минут странная процессия, состоящая из машины Степаныча, газона и двух трофейных «бумеров», гордо и неспешно проследовала по набережной.

– Снято! – Раздался бодрый громкий голос. – Друзья, вы уж нас извините, это всё киношники. Они должны были до обеда закончить, да вот задержались. Прошу прощения за неудобство.

Это был наш администратор Антон. Красавчик. Показал ему незаметно большой палец. Молодчина, моя школа.

Я едва успел заехать домой переодеться. Опыт в дипломатических раутах у меня мизерный. Впрочем, бывал я на приемах. Но особенностей протокола не знал. Фиг его знает, как понимать эти 7 р.м. Нужно за 15 минут прийти или, наоборот, в 7.15. А может быть, как эти сегодняшние, ровно в семь, секунда в секунду? Да нет, разница между стрелкой и приемом должна быть, а следовательно, можно и опоздать, но, наверное, ненадолго. Так думал я, повязывая галстук.

К посольству подошел что-то в пяти минутах восьмого. Показал охране приглашение и взбежал по ступенькам. Настроение, доложу вам, было приподнятое. Странно, но это было именно так. В те времена настроение мое менялось часто. Нервничал, срывался на крик. Все мы жили тогда в каком-то бешенном ритме. Это сейчас, когда пришло понимание суетности окружающего, уж и не знаю, что может вывести меня из равновесия. Но вот так, чтобы ни с того ни с сего вдруг хорошее, приподнятое настроение, это было не свойственно ни времени, ни персонажам. Что я представлял себе за дверью? Розовых лакеев в чалме, экзотические фрукты, запах сандала, сияние золотой чеканки? Да нет, конечно. Бывал я в посольствах и знал, что под вывеской сказки скрывается скучная атмосфера присутственного места. Дверь открыл розовый лакей. Нет, не служащий, а именно лакей. Тот самый, из пушкинских сказок. У него даже парик был белый с завитушками петровских времен и перчатки белые. Низко поклонившись, он пригласил меня войти. Распорядитель во фраке тоже поклонился мне, назвал господином Кириллосом (похоже, я уже стал привыкать к такому обращению) и попросил подниматься по лестнице. Шикарная мраморная лестница старого дворянского особняка была украшена экзотическими цветами. В воздухе пахло сандалом. Когда все происходящее приняло в моей голове понятные очертания, я оглянулся. В этот момент пройденный марш лестницы уже скрывал от меня вход, и никого внизу мне увидеть не удалось. Не придав этому значения, двинулся дальше. Поднявшись на второй этаж, переступил невысокий, но все же порожек и вошел в зал. О порожке надо бы не забыть, подумал я, не запнуться бы. То, что трезвым я отсюда не уйду, решил еще когда из дома выходил. Столько стерпеть из-за этой Сиргвидонии за последнюю неделю и не накидаться? Площадка была небольшая, и вероятность, споткнувшись, загреметь по всему этому мрамору и коврам присутствовала.

Зал имел овальную форму. Великолепная лепнина, позолота, чудная люстра дореволюционной работы, искусный паркет в великолепном состоянии. Всё это на мгновение ослепило меня. Вдоль дальней стены, где были окна, занавешенные бальными шторами, которые очень красиво смотрятся в старых дворянских особняках в Москве и Питере. В Париже тоже, в домах османского стиля. Впрочем, в то время в Парижах я еще не бывал. У дальней от меня стены стояло сооружение, претендовавшее на бар. Инстинктивно направившись в этом направлении, я вдруг понял, что в зале кроме меня и розового бармена никого нет. Автоматически взглянул на часы, пятнадцать минут восьмого. Время перепутал? – подумал я. Да вроде нет. Наверное, в этикете диповском ни хрена не смыслю. Выслушав такое объяснение моего внутреннего голоса, в упор посмотрел в зеленые глаза бармена. Для него это было достаточно неожиданно. Он даже не поздоровался.

– Вам нравится пить Перно?

– Мне? – удивленно переспросил бармен.

– А что, кроме нас есть еще кто-нибудь?

– Нравится, – протянул бармен.

– Тогда у меня к вам два вопроса.

– Слушаю, сэр.

«Пришел в себя», – подумал я и продолжал.

– Вопрос первый. Как вас зовут?

– Вы хотите знать мое полное имя, сэр?

Вот тут уже пришло время мне замешкаться. Справившись с неожиданностью, я промямлил: «Именно полное».

– Меня зовут Брае Изумбах Абсет Кирилло Турин Дымбоу Скоид Марше.

Брае, Изумбах, Абсет, Кирилло, Турин, Дымбоу, Скоид, Марше, задумчиво повторил я про себя. Брае – похоже на бра. Изумбах – на изумруд, для мужчины не очень. Абсет – асбест какой-то. Кирилло, вообще, как Кирилл. Турин – похоже, есть такой город в Италии. Про человека-парохода читал, но вот человек-город, это уж слишком. Дымбоу – что-то знакомое, но ассоциативно то ли дым, то ли «дам в лоб». Скоид – вообще на скот похоже. Остается Марше. Что ж, неплохо.

– Дорогой Марше. Позволите мне вас так называть?

– Если вам это нравится, сэр.

– Нравится. Итак, дорогой Марше. Вопрос номер два звучит следующим образом. Как бы вы, человек, которому нравится пить перно, охарактеризовали перно человеку, ни единожды не пробовавшему этого великолепного напитка?

– Господин бывал в Париже? – вежливо уточнил Марше.

– Нет. Никогда.

– Хорошо. Тогда так. Вкус этого напитка настолько дерзок и непривычен, как дерзки и непривычны мысли человека, достигшего среднего возраста и размышляющего о симпатичной двадцатилетней особе, подающей ему явные знаки внимания.

– Звучит весьма понятно, вот только опасаюсь, что в мои неполные тридцать я не могу оценить всю глубину вашей философской сентенции. Вы можете налить мне перно и понадеяться на мою скороспелую сообразительность, а можете пояснить, ибо, как я смею предположить, вы перешли средний рубеж вашего земного странствия. Впрочем, и в этом варианте налить в конце концов придется.

– Видите ли, сэр. У человека среднего возраста уже не такая завышенная самооценка, как в юности. Но это лишь с одной стороны. С другой же стороны, он многого достиг и многое познал. Таким образом, его самооценка в фундаментальном смысле стала выше. Размышляя о знаках оказанного ему внимания, он не думает о том, что его внешность настолько неотразима, что девушки, несмотря на возраст, мгновенно влюбляются. При этом он глубоко осознает, что обладает внутренней уверенностью и харизмой, чтобы привлечь неподдельное внимание любой симпатичной девушки. Но он не так глуп, чтобы не понимать возможность внимания за деньги. Вместе с тем, он все же верит в то, что не только деньги есть причина этих знаков. Весь этот компот непрерывно переваривается в нем, и верх берет попеременно искренность неотразимого мужчины и цинизм сорокалетнего плейбоя. Однако, смею вам заметить, что вы заблуждаетесь по поводу моего возраста. Я немногим младше вас. Что же до перно, то моим ассоциациям больше способствовал не возраст, а с детства развитое воображение. К тому же, я бывал в Париже. – добавил он с легкой ноткой грусти.

– А это действительно важно?

– О, да. Но это ощущение вы добавите к себе позже, когда посетите этот потрясающий город. Если я удовлетворил ваше любопытство, позвольте и мне один вопрос?

– Сделайте милость.