Исайкино счастье

– Молодец, парень! – Степан Акимович похлопал Исайку по плечу. – Самое паучье гнездо разорил. Но это еще не последняя контра – держи ухо востро! А этот отгадил своё…

Батальон переформировали и, назначив комиссаром Павла Тиунова, отправили под Петроград. Арестованных Окулов приказал отправить на станцию Верещагино, а самых отъявленных мятежников, в том числе и Вилесова, забрал с собой в Оханск. Нити заговора расползлись по всему уезду, где у купца было много приспешников из числа богатеев. Но короткий залп под суровую команду «По врагам революции – пли!» у магазинных амбаров в селе Таборы навсегда оборвал эти нити…

***

– Жалование мне не выплатят никак – что ж вы за власть такая бестолковая?! Ваших же оборванцев уму-разуму учу! Им, неумытым, коровам под хвостами подмывать, а не в школе полы топтать! У-у, постылые…

Старшая дочь Вилесова Анна терпеть не могла Исайку, обвиняя его в смерти отца. Она учительствовала в сельских школах – кое-как да понемногу, не могла дольше месяца держаться на одном месте из-за неуживчивого нрава: не любила она детей, а те отвечали Анне полной взаимностью. Когда Вилесова расстреляли, она хозяйкой вернулась в дом вместе с младшей сестрой.

– Эх ты, Анна, сама вроде детишков учишь, а словами непотребными как шмара трактирная плюешься, – по-взрослому попенял ей Исайка. – Не нужны нам такие учителя! Мы для наших детей своих выучим.

Исайка вспомнил, как давно-давно собирался в Куминскую школу. Мамка две ночи выкраивала ему нарядную рубашку – прямо из своей, единственной, на которой пятнышки от молока еще не обсохли – она кормила в то время младшую сестренку… Положили ему в холстинный мешочек половинку луковицы, яичко печеное да кусок хлеба. Ни жив, ни мертв сидел Исайка рядом с такими же плохонько одетыми ребятами, которых несчастные родители с горем пополам собрали, отмыли им с щек чумазины, одинаково постригли под горшок. Казалось, что все они из одной большой семьи. Большой и бедной, как вся крестьянская Россия…

Престарелый батюшка, что обучал Закону Божьему, оглядывая эту беспортошную школоту, ронял слёзы на бороду. Жалеючи учеников, он каждый раз приносил им что-нибудь поесть – каши горшок или миску с губницей, и, скорбно качая головой, слушал, как дробно стукотали деревянные ложки, а за ушами пищало так, что… Какой уж там Закон Божий…

Проучился Исайка всего-то несколько суббот, да так и не понял, зачем вообще в школу ходил. У Вилесова в наймышах ему за книжками сидеть было некогда, поэтому, когда Исайка великовозрастным неучем поступил в Красную гвардию, то и расписываться не умел. Правда, вместо подписи не крестик ставил, а звёздочку. Но в отряде не все такие были: образованных-то за революцию сражалось ничуть не меньше, чем за буржуев. Они-то и натаскивали безграмотных бойцов в порядке общественной нагрузки.

От рождения смышленый, Исайка понял, что читать да писать – наука не такая и трудная, и очень жалел, что не старался постичь «азы» да «буки» раньше. К тому же читать-то он учился по другой – близкой ему, родной, советской – азбуке, где «М» – мир, «Р» – революция, «С» – свобода. А это вам не какие-нибудь «како» или «рцы»! Поэтому, на радость своим учителям – товарищам-односумам – Исайка схватывал уроки на лету, и уже скоро вместо звездочки коряво, но грамотно выводил: «На-бе-ру-хин». И мог сосчитать, сколько патронов в обойме его винтовки. Читая лозунги и листовки, Исайка был уже почти счастлив, однако его друг Саша Шардаков говорил:

– Трудовому человеку и другие науки знать надо: как от буржуев проклятых землю очистить, как жизнь в советской стране наладить и другим народам помочь в этом, как Родину свою защищать до последнего вздоха. Заводы строить, машины конструировать, аэропланы… Не для богатеев, а для счастья всех людей! Дело это нелегкое, и делать его нам с тобой, Исайка – больше некому!

Исайка мечтал, как поедет учиться в Пермь, а то и в саму Москву, представлял себя за учеными книжками и чертежами, за рулем какой-нибудь невиданной машины, за станком гигантского, построенного своими руками, завода. Но чаще всего видел он себя с острой шашкой, в командирской кожанке, верхом на коне – на полном скаку! Ведь своих врагов побить мало – нужно и другим беднякам помочь…

– Вы истребляете лучших людей России, а сами ногтей их не стоите! Пропадете все – туда вам и дорога! Отняли наше счастье – своего вам не видать! – Исайкины мечты прервались руганью младшей дочери Вилесова Лидии.

– Это твой-то батя – лучший? Кровопивец он и мироед был! Пил да жрал, воздух портил, над обездоленными измывался. Что он людям-то оставил хорошего? – беззлобно огрызался Исайка.

– Да как ты смеешь неуч, бездарь голодраный, в моем же доме поучать меня да тятеньку-покойника грязью обливать? Прочь пошел, босяк, холоп! Во-он! – забилась в истерике Лидия, падая на руки старшей сестры.

Исайка плюнул и вышел на двор. Но вечером, когда ложился спать, улёгся прямо на рассыпанные по тюфяку швейные иголки. Жили сёстры Вилесовы мелко, и месть их была такой же…

– Да холера с вами – шипите-шипите, сколь влезет! Не воевать же с такими лахудрами, – усмехнулся Исайка. – А насчет счастья нашего – не каркайте! Вот уж дудки! Ваше счастье липовое, вам его с мёдом на блюдечке подавай – даром, за чужой счет! За ваше счастье бедный люд столько горя принял, что вам и не вынести… А мы за свое бороться будем! И, будьте покойны, добудем вам назло! Наше счастье – общее, даже таким как вы от него чего-нибудь перепадет – нам не жалко. Потому и настоящее оно, наше счастье, справедливое…

– Что, друг, уяснил, что такое классовая борьба, – засмеялся Саша Шардаков, когда Исайка показал ему тюфяк, больше похожий на ежа. – Дай бог, чтоб вся контра только на это и отваживалась! Но, боюсь, понавтыкают нам еще чего-нибудь почище иголок. Колчак уже рядом – Очёр придется оставить…

– Вернемся! – уверенно ответил Исайка. – Обязательно вернёмся, Саша!

10 марта 1919 года Исай Наберухин, 18-летний коммунист, красноармеец 30-й дивизии товарища Блюхера, скупо отстреливаясь, с последней подводой покидал Очёр, в который с нескольких сторон уже входили полки колчаковского генерала Пепеляева. Сворачивая на спешковскую дорогу, он еще раз обернулся, чтобы окинуть взглядом окутанный дымом печных труб заводской посёлок, куда Исайка, сдержав обещание, вернется через тридцать пять лет – уже не Исайкой, а генералом Советской Армии Наберухиным, героем двух войн, настоящим победителем, а потому и вполне-вполне счастливым…