С каждым произнесённым словом мне было всё труднее смотреть на него, то есть на самого себя, на другую версию себя. Видно, что ему действительно больно. Да и не только ему. У меня внутри всё сжималось и горело, но это была не физическая боль, вызванная хирургическим вмешательством. Боль от того, что мои дети мертвы. Пускай память стёрта, а вместе с ней и сознание, но я всё же чувствовал горечь утраты и потери родной плоти и крови. Я хотел умереть прямо здесь и сейчас, не желаю больше слушать этот ужас – ужас, который сотворил я.
– Но это ещё не всё. Спустя пару часов мне сообщили, что в эту же больницу доставили мою жену с огнестрельным ранением. Я не мог понять, что вообще происходит – сначала мои дети, а теперь и жена. Я всячески пытался выяснить, что с ней случилось, но не сумел, я был так взбудоражен, что не мог нормально воспринимать полученную информацию. Мне что-то говорили, но у меня не выходило связать всё воедино. Лишь после очередного укола успокоительного, когда я засыпал, мой мозг разложил всё по своим местам. Жена, любившая меня и детей всей душой, пыталась застрелиться. Но её попытка не удалась, умудрилась выстрелить себе в голову так, что пуля непонятным образом задела край мозга, но при этом не убила его. Результат этого выстрела ты можешь лицезреть прямо сейчас.
Он повернул голову и пристально вгляделся в женское тело на кровати. Мгновение спустя я сделал то же самое. Женщина с перебинтованной головой, к которой подключено множество проводов, хотела убить себя, но каким-то образом превратила себя вместо мертвеца в растение. Голос на экране снова ожил.
– Врачи говорят, что она уже никогда не выйдет из этого состояния. Говорят, что пуля не задела участки мозга, отвечающие за жизнедеятельность организма, но задеты те участки, благодаря которым мы являемся людьми. Она даже есть сама не может, всё необходимое поступает через трубки жизнедеятельности. Но об этом я тебе уже говорил.
Он замолчал, встал со стула и вышел из зоны видимости. Благодаря этой возникшей паузе я попытался собрать пазл в единое целое. Получается, что я намеревался уйти от семьи к молодой любовнице, но вместо этого ушли они, все одним махом.
– В один день я потерял всё и всех. Ты даже не представляешь, насколько это тяжело. Ничто не бьёт так тяжело, как жизнь. Вот ты твёрдо стоишь на двух ногах и думаешь, что так будет всегда, но секунду спустя ты падаешь и просто не находишь сил подняться. Я не нашёл.
Человек с револьвером в руках появился в кадре и смотрел прямо на меня.
– Именно при помощи этого пистолета моя жена пыталась отправиться к нашим девочкам. Я надеюсь, он сейчас у тебя. Как ты мог заметить, там всего один патрон. Как с ним поступить, решай сам. Выбраться отсюда просто невозможно. Ты спрашиваешь, зачем всё это надо было? Так я тебе отвечу. Вот эта женщина, – он указал на кровать, где неподвижно лежало тело, – всей душой ненавидела меня, ненавидела мои измены с этой сучкой, которая, кстати, запустила весь этот смертельный механизм. Я её тоже решил захватить с собой, а то, думаю, будет как-то несправедливо. Эта дрянь не заслуживает жить, пусть сгниёт и накормит червей своим поганым телом. Так о чём я? Вспомнил. Она ненавидела меня и эту сучку и желала нам сдохнуть. Когда меня грузили в машину «скорой помощи», она так и сказала: «Чтобы вы сдохли, они погибли из-за вас». Эта фраза так въелась мне в голову, что после её неудачной попытки самоубийства стала неким наваждением, настоящим призывом. Мне хотелось сделать для неё хоть что-то приятное. Понимаешь, о чём я?
– Конечно, я понимаю о чём ты, больной ублюдок!
– Я думаю, понимаешь. Эту сисятую тварь я убил сразу, просто ввёл ей воздух в вену, и конец. Привёз сюда и уже тут отрезал язык, как символ нашей любви, если это вообще была любовь. Затем привёз сюда её, – он снова ткнул пальцем в практически безжизненное тело женщины, – подключил всё необходимое оборудование, чтобы она прожила некоторое время и могла наблюдать за тем, как я мучаюсь и медленно подыхаю. Я хотел просто застрелиться или что-то в этом роде, но не хватило духа. Да и подумал, что так будет интереснее, и ей не будет скучно умирать. И вдобавок ко всему хотелось проверить на деле своё научное достижение. Надеюсь, она получила настоящее удовольствие от всего того, через что ты прошёл. Уверен, сейчас ты выглядишь очень хреново, а возможно, уже умер, пока слушал мою длиннющую историю. Поэтому пора прощаться. Ты ни в чём не виноват, просто так вышло. Не сердись.
Он подошёл к женщине, наклонился и поцеловал её в лоб. Затем встал перед объективом, продемонстрировал шприц, улыбнулся в последний раз и выключил камеру.
Обыкновенный акт мести и ничего больше. Бесспорно, месть немного странная, даже необычная, ведь не каждый же день больной учёный мстит сам себе таким изощрённым способом.
С каждой минутой, а может и секундой, боль внутри меня становилась сильней. Всё горело адским пламенем. Не было уже сил ни стоять, ни держать ничего в руках. Собираю всю волю в кулак. Я взял пистолет с тумбочки, сейчас он казался мне неимоверно тяжёлым, и встал напротив женщины. Мы смотрели друг на друга. Находясь прикованной к постели, она смотрела на меня тяжёлым взглядом, там не было ни капельки сострадания. Что же ты сделал с этой женщиной – подумал я, вспоминая весь его рассказ. Но сейчас было уже слишком поздно прокручивать в голове услышанное. Вместо этого я поднёс револьвер к своему виску. Тяжело ли это сделать, нажать на курок? Что и говорить, даже в нынешних обстоятельствах убить себя нелегко. Я восхищаюсь женщиной, взгляд которой уже просто сверлит меня насквозь, с лёгкостью нажавшей на спусковой крючок, в отличие от него и от меня. Но есть ли у меня выбор, когда шансов на спасение нет? Убить себя – будет проявлением слабости. Оставлять её умирать долго и мучительно – будет проявлением слабости. Силы меня покидают, поэтому я, как джентльмен, пропущу вперёд даму.
В маленькой комнате раздался грохот, запахло порохом. Белая подушка окрасилась в красные цвета. В этот раз промаха не произошло. Я считаю, что поступил правильно. Жить с чувством вины – самая большая кара, которая может постигнуть человека. Это моё наказание и только моё. Я люблю вас, мои ангелочки, связь отца и детей неразрывна, ничто не может её разорвать. Скоро мы будем вместе, все – я, ваша мама и вы. И у нас всё будет хорошо.
Револьвер выпал из рук, ударился об пол, на который скоро рухну и я. Надеюсь, смерть наступит быстро, устал уже терпеть жгучую боль, хочу к ним.
Темнота. Ох, как же я ненавижу темноту. Но наконец-то пробивается небольшой лучик света. Спасибо тебе, Господи. Там стоят они – моя любимая жена и ангелочки, машущие мне и кричащие задорными голосами, чтобы я поторапливался. Мы вместе, пусть мы и не стали счастливой семьёй там, то хотя бы здесь обретём счастье. Любовь не умирает, она живёт всегда.
Эпилог
За большим окном кружились последние зимние снежинки. Весна с каждым часом проявляла свою настойчивость, прогоняя короткие дни на заслуженный отдых. Мартовское солнышко ещё не обрело должной мощи, но всё равно уже дарило тепло. Тонкий лучик света, пробивавшийся через плотную ткань шторы, аккуратно лёг на беленькую ручку. Солнечный зайчик застыл на месте и лишь спустя несколько секунд был прогнан хмурым и серым облаком. Этого времени было достаточно для того, чтобы на кукольном личике открылись глазки. Словно две маленькие бабочки одновременно взлетели вверх, оставляя после себя лёгкое дуновение. Широко раскрытые глаза были устремлены вверх, на белый потолок, где назойливо жужжала небольшая мушка. Тут же на смену непониманию пришло чувство страха, отчего куколка приняла перпендикулярное положение.
– Мама, папа! Вы где?
Голова крутилась влево-вправо и так несколько раз, пока в комнату не вбежала женщина в белом халате.
– Успокойся, милая, всё хорошо! Не бойся! – нежным голосом прощебетала медсестра. – Ты знаешь, где находишься?
– Нет! – еле слышно ответила девочка, которая всё так же сидела на кровати, не понимая, что происходит.
– Ты в больнице. Ты очень долго спала, но вот наконец-то проснулась. Это очень хорошо. Сейчас придёт доктор и всё тебе расскажет. Пока доктор не пришёл, ты лучше полежи. Хорошо, милая?
– Хорошо, – ещё тише произнесла девочка.
Медсестра вышла. Там уже стоял высокий мужчина в таком же белом халате, но гораздо старше. Он пристально смотрел через стекло, на только что ожившего маленького человечка.
– Я уже и не надеялся на такой исход, – произнёс он с радостными нотками в голосе. – Это не что иное, как настоящее чудо. Божья воля.
– Это точно! – поддержала молоденькая медсестра начальника. – Почти год прошёл, как её привезли к нам. Кто бы мог подумать, что этот день настанет.
– И не говорите, милочка, даже я почти потерял надежду. – Доктор поправил головной убор и приблизился к двери палаты.
В три больших шага он переступил порог и закрыл дверь с обратной стороны. Медсестра не могла уйти и поэтому продолжала стоять, наблюдая через стекло за происходящим в палате.
– Она пришла в себя?! – Сзади неожиданно раздался женский голос.
– Не кричи так громко!
– Извини. – Молодая девушка со стопкой медицинских масок приблизилась к палате.
– Да, буквально только что.
– Не может быть!
– Мало кто верил, что после такой автомобильной аварии можно остаться в живых.
– Говорят, она осталась жива благодаря собаке?
– Да, – задумчиво ответила первая медсестра. – Незадолго до столкновения она перебралась в багажное отделение, где находился пёс. При ударе он сыграл роль подушки безопасности, ослабив ударную волну. Толком никто ничего не знает, но следователи пришли к такому выводу.
– Собака погибла?
– К сожалению, да, как и все остальные, кто находился в машине.
– Сколько раз машина перевернулась?
– Около пяти.
– Ужас какой!
– А что её отец? – не успокаивалась медсестра с масками в руках, которая жаждала новостей.
– Следствие пришло к выводу, что именно он спровоцировал аварию, преследуя их.
– Преследуя?
– Да. Подробностей я не знаю.
– И что с ним случилось? Где он сейчас?
– Тогда его доставили в нашу больницу, но в соседнее отделение. Когда он пришёл в себя, ему сказали, что все, кто ехал в чёрном внедорожнике, погибли.
– То есть? Я не понимаю. Она же не погибла, – вторая медсестра махнула свободной рукой в сторону обитательницы палаты.
– На месте аварии их всех посчитали мёртвыми. Никто из них не дышал. Всех упаковали в трупные мешки, и только в морге выяснилось, что одна из девочек жива.