Без дураков

– Деррик. – Иностранец представился и пожал руку Вячеславу Станиславовичу.

– Не удивляйтесь, – Прохор Петрович посмотрел на Вячеслава Станиславовича, – мистер Деррик давно ведет у нас бизнес. Переводчик нам не пригодится.

Мистер Деррик оказался главой крупной компании, которая занималась родственными для корпорации Прохора Петровича темами. Полгода назад Прохор Петрович познакомился с ним во время одной из своих зарубежных командировок, а теперь Деррик приехал поучаствовать в конференции, на которой солировала Елена Аристарховна.

Когда Вячеслав Станиславович вошел, беседа крутилась вокруг нейтральной темы искусства. Деррик действительно свободно говорил на иностранном для себя языке, иногда только его обороты казались непривычными.

– Раз вы увлекаетесь живописью, – говорил Прохор Петрович, – советую вам посетить нашу картинную галерею. Там подлинные шедевры!

– Я уже был, но пойду и еще, – отвечал иностранец, – даже мимо деловой программы не откажу себе в этой радости: работы ваших мастеров есть и в моей коллекции. Мои картины не такие знаменитые, но кисть одна.

– А вы какое направление собираете? – спросил для поддержания разговора Вячеслав Станиславович, ничего не смыслящий в живописи.

– Я подбираю разные стили. Главное, чтобы живопись была настоящей…

– Понимаю, – элегантно улыбнулся Вячеслав Станиславович, – подделки никому не нужны.

– Наверное, не понимаете, – поправил мистер Деррик Вячеслава Станиславовича, – я не про подделки. Я говорю про настоящее искусство.

– А-а… – удивился Вячеслав Станиславович. – А как же вы различаете, какая картина настоящая, а какая не очень? По стоимости?

– Деньги? – усмехнулся мистер Деррик. – Нет! Цена здесь не важна. Я же сам ее формирую.

– Вот это любопытно, – вступил в разговор Прохор Петрович, – вы управляете ценами на картины художников? А как же рынок?

– Вам ли не знать, достойный Прохор Петрович, – засмеялся Деррик, – что любой рынок – это всего лишь люди, и двигает ими психология, часто примитивная. Подыгрывая человеческому тщеславию, жадности и глупости, можно создать любые запросы, а потом и назначить их стоимость. Даже на утилитарные вещи цена нередко зависит от биржевых, другим словом, интуитивных настроений. Зачем говорить про субстанции эфемерные, которые нельзя измерить в баррелях или тоннах? Картина будет стоить столько, сколько я за нее буду платить. Или такие, как я, и нас не очень много. И тогда шедевр великого Клода Моне может стоить значительно меньше, – мистер Деррик на мгновение задумался, – например, какого-нибудь кислотного портрета Энди Уорхола.

– Так это плохо, наверное? – спросил Вячеслав Станиславович.

– Почему же плохо? – удивился Деррик. – Наоборот очень даже хорошо.

– Я что-то тоже не пойму, – признался Прохор Петрович, – запутали вы нас совсем. Что же хорошего в том, что бездарные картинки стоят дороже шедевров?

– Так это они для богатых дураков стоят дороже. Разве умный человек отдаст сотни миллионов за детские рисунки? – Мистер Деррик с недоумением смотрел на своих потенциальных партнеров по бизнесу.

– Но как же удается убедить состоятельных, а значит, не совсем уж глупых людей выкладывать такие суммы за… – Вячеслав Станиславович замялся.

– За полную ерунду, – подсказал мистер Деррик.

– Да, если мягко выражаться, – согласился Вячеслав Станиславович.

– Дело в том, – Деррик откинулся на спинку стула и закинул ногу на ногу, – что в каждом обществе живут несколько разных обществ, которые пересекаются, но не проникают друг в друга. И главное различие в них не деньги, не принадлежность к властной элите, а интеллект и глубина восприятия окружающего мира. Соединяются они редко, только во времена общих крупных радостей или больших страхов. А в обычной жизни у каждого из них свои развлечения, своя культура, свои смыслы. Если сказать совсем упрощенно, то одни воспринимают все вокруг на уровне рэпа и детского рисунка, а другие на уровне Моцарта и Теслы. Конечно, есть и промежуточные варианты. Но большинство воспринимает все вокруг как раз на уровне незамысловатом. Не только живопись, но и музыку, и литературу, и бизнес, и политику, и гастрономию. И сами отношения между людьми. Да и вообще всё. Ну что же делать, если они такими рождаются?! – развел руками мистер Деррик. – Они же в этом не виноваты!

– А как же образование? – спросил Вячеслав Станиславович. – Оно же и призвано сглаживать некоторое интеллектуальное неравноправие.

– Бросьте, – махнул рукой Деррик, – никакое, даже самое блестящее, образование не сделает умного из дурака! В лучшем случае начистит его до блеска. Поверьте, глупых людей заметно больше, чем принято мыслить, потому что даже многие из тех, кто кажутся умными, на самом деле глупцы.

– И что же с этим делать? – поинтересовался Прохор Петрович.

– А зачем с этим что-то делать? – пожал плечами Деррик. – Это просто часть нашей жизни. Чем проще человек, тем примитивнее идеалы ему нужны. Сложных он просто не поймет, посчитает ненужной глупостью, да еще и обидится. Но если человек не глубоко чувствует, это не значит, что он не хочет быть причастен к чему-то великому. И тогда ему предлагается то, что он способен воспринять, например, «детские» рисунки Анри Руссо. Но какой смысл в «детских» рисунках, которые ничего не стоят? Другое дело «детские» рисунки за несколько миллионов долларов! К ним невольно возникает уважение.

– То есть вы придумываете бессмысленные «шедевры» и зарабатываете на дураках? – догадался Вячеслав Станиславович.

– Дураки для бизнеса вообще очень полезны, – кивнул мистер Деррик, – только придумывать ничего не надо. Любителей примитивного самовыражения и так полно. Нужно просто выбрать самых активных, поддержать их, вложить немного средств. И дело само закрутится. Когда у чего-то появляется цена, то интерес возникает моментально. Сначала найдутся эксперты, которые заработают на том, что убедительно расскажут, почему детский рисунок Маши или Гретхен из школы номер пятнадцать не стоит ничего, а точно такой же рисунок Руссо продается за пять миллионов.

– А вы еще поможете им в продвижении их мнений и заплатите хорошие гонорары… – вставил Вячеслав Станиславович.

– Потом, – кивнул улыбающийся мистер Деррик, – потом появятся искусствоведы, которые будут защищать диссертации и делать себе имя на новых «талантах». А еще подтянутся галеристы, аукционисты, журналисты, которым всегда нужно о чем-то написать. И чем больший ажиотаж возникает вокруг этой нелепицы, тем дороже она становится. Не дураки же их покупают, думают дураки, и начинают вкладывать в них свои средства. У дураков ведь своего мнения нет, они всегда питаются падалью чужих мыслей. И особенная прелесть заключается в том, что при этом ни один дурак себя дураком никогда не считает.

– Так это же просто деньги из воздуха! – догадался Вячеслав Станиславович.

– Ну вот, – улыбнулся мистер Деррик, – а вы говорили, что высокая цена бездарных рисунков – это плохо.

– Но почему не раскручивать талантливых художников? – Прохор Петрович нахмурился.

– Так я сказал уже: не все поймут, – Деррик внимательно смотрел на Прохора Петровича, – чем примитивней идея, тем больше людей в нее верят. Да и гении рождаются не каждый день. Так зачем отдавать шедевры глупцам, которые их даже не оценят?

– Неужели так просто все? – Вячеслав Станиславович восхищенно смотрел на мистера Деррика.

– Конечно, – кивнул Деррик, – как и все великое. Мы просто зарабатываем на интеллектуальных увлечениях не очень интеллектуальных людей. Наполни дурака мыслями – и он будет искренне считать их своими.

– Тогда у нас почти все дураки, – произнес Прохор Петрович и добавил: – А что делать, если в коллекции, скажем, есть уже рисунок Руссо?

– Радоваться, что у вас в руках дорогая безделушка.

– Это не у меня, – запротестовал Прохор Петрович, – у приятеля одного.

– Я и не настаиваю, – согласился мистер Деррик. – Посоветуйте другу, пусть нахваливает свой «шедевр», набивает ему цену и ждет своих дураков…

– А почему вы так легко раскрываете нам эти секреты? – Прохор Петрович подозрительно взглянул на мистера Деррика.

– Да какие же это секреты?! – усмехнулся Деррик. – Эту правду никто особенно и не прячет. Только поверить в нее непросто, особенно если в гостиной над камином висит «детский» рисунок, за который ты выложил миллион долларов. Или твоя карьера искусствоведа построена на восхищении беспорядочными цветовыми пятнами. Да и общественное мнение не позволит. Оно даже меня растопчет, если я вдруг скажу, что картины Уорхола – бездарный и бессмысленный китч. И никто при этом не вспомнит, – на лице мистера Деррика промелькнула грустная улыбка, – что миф о его гениальности им внушил мой отец, раскрутивший этого нелепого рекламщика.

Кабинет наполнила удивленная тишина.

– Да, – негромко продолжил Деррик, – оригинальная, прикольная глупость у людей поверхностных часто ценится выше настоящего таланта. До его понимания нужно еще дозреть, а прикол и дураку понятен.

Дверь в кабинет приоткрылась, и на пороге появилась Елена Аристарховна:

– Прохор Петрович, не помешаю?

– Заходи, – махнул рукой Прохор Петрович, – знакомься.

– Елена Аристарховна, вы уже завершили выступление? – спросил Вячеслав Станиславович, когда она поздоровалась с мистером Дерриком.

– Естественно, завершила, раз я здесь. – Елена Аристарховна насмешливо взглянула на Вячеслава Станиславовича. – Разве может быть по-другому? Чуть с ума не сошла, пока разъясняла аудитории элементарные вещи. Но в итоге поняли, ни одного вопроса не задали.

Деррик внимательно смотрел на Елену Аристарховну.