Кража

– А ты убеги за Волгу!

– Это нельзя мне.

– А ты убеги только!

– Да нельзя, говорю!

– А ты только попросись…

Солдат смеялся, щекотал её, и она тоже захлёбывалась тоненьким рыдающим смешком, – слушать его было приятно. И вся Гланька была особенная среди детей: беленькая, простенькая, она вызывала у всех взрослых тихое внимание к ней, и на неё нельзя было сердиться. Уезжая, Лука подарил ей красный платок и чижа в клетке, а она отдарила зеркалом.

«Усы у меня очень растопырились, это верно Гланька говорила, – думал солдат, надувая щёки. – Надо подстричь – в деревне усы ни к чему. Там борода уважается, солидность…»

Вздохнув, он спрятал зеркало и посмотрел исподлобья на большого монаха, который, сидя против него, аккуратно расчёсывал густые длинные волосы костяным гребнем и, улыбаясь добродушно, тоже осматривал Луку маленькими глазками.

– Ну, нагляделся на себя, – хорош ли? – спросил монах, чмокнув мягкими губами.

– Ничего будто, – ответил солдат сконфуженно.

– Вот и слава богу…

Лицо монаха было широкое, бабье, пухлое и белое, как плохо выпеченный хлеб, редкая линючая борода как будто ещё более смягчала его. И сразу, точно он всё время думал о солдате, монах заговорил непривычно Луке мягко, незнакомо приветливо:

– Ну, вот теперь, отслуживши честно царю-отечеству, надобно тебе о господе вспомнить, ему послужить в меру сил…

Под скамьёй ползала, гремя и взвизгивая на блоках, чёрная, жирная рулевая цепь, за бортом сердито плескала вода, плыл серо-жёлтый берег, и всё грозили пароходу и реке сучья голых деревьев, качаясь в прозрачном воздухе. По берегу тянулись сети, развешенные на кольях, на песке лежали лодки, у самой воды проскакал на коне кто-то в красной рубахе, и всё исчезало в холмистых далях, в холодной синеве осени. Встретился маленький, ошарпанный пароход, торопливо били воду его колёса, настигая его, плыла пустая баржа, буксир волочился по воде.

– Старенек, дедушка, – сказал кто-то о пароходе.

– Ты человек, видать, смирный, – слышал Лука тёплый голос монаха, а за спиной его, на другой лавке, спорил бойкий парень:

– Все живут случаем, и боле ничего!

– Это как же?

– А вот так!

– А что такое случай?

– Случай? Случку – знаешь?

– Ну, так что?

– А то: судьба тебе – бык, понял?

Грохнул хохот, хохотало человек пять, и один из них протяжно охал:

– Ло-овко-ой…

– Чу, – тихонько говорил монах, – вон они как! Чему уподобляются? Безбожным скотам…

На палубе становилось всё теснее и шумней; люди собирались обедать, развязывали узлы, мешки, запахло съестным, но Луке не хотелось есть; согнув спину, он слушал слова монаха и думал:

«Это верно, – грубость везде, а в деревне того боле. Али – наплевать на всё, не ездить домой-то? Какой интерес?»

– Эх, братцы, – кричал бойкий парень. – Один господь всю правду знае, да и ему она – полынь, гляди!

– Обитель наша Симбирской губернии, около Алатыря, стоит в лесе, над Сурой, – красота, тишина…

– А трудно в монастыре жить, – не то спросил, не то подумал вслух Лука.

– Кто бога любит, тому не трудно. Ну, а если лентяй, то – конечно. Ты к чему спросил?

– Так себе…

– А ты бы вот зашёл до нас. Пожил бы недельку, подумал, как дальше будешь, помолился бы, а?

Потом монах стал спрашивать Луку о его семье, и, когда узнал, что брат солдата торговец, а у Луки есть деньги, около сотни рублей, голос его сделался тише, ласковей, и настойчивее зазвучала убедительная речь.

– Крестьян – много, а господу служители нужны.

«Ишъ ты, – заманивает как», – подумал Лука, стараясь не смотреть в сладкое, широкое лицо.

Дул верховой ветер, пароход шёл трудно, дрожал весь, по щеке монаха беспокойно ползала прядка тёмных волос; он закидывал её за ухо, а она снова падала на щёку, к редким волосам бороды.

– Я бы, конечно, зашёл, – раздумчиво сказал Лука, – да ведь билет пропадёт, билет у меня до места, до Исады-пристани.

– С билетом я тебе устрою дело! – обязательно воскликнул монах. – Стало быть – решил?

– Что же? Можно…

– Ну, и – благослови бог!

И, перекрестив солдата большою белой рукой, монах дружелюбно хлопнул его по колену.

– Предоброе дело совершишь!

Лука молча улыбнулся. В груди его спокойно улеглось решение зайти в монастырь к этому добряку; он сразу почувствовал себя бодрее, твёрже и, поглядев на всё вокруг доброжелательно, встретился с весёлым взглядом зелёных глаз парня в картузе, – держась одною рукой за спинку скамьи, он рубил воздух взмахами другой и кричал:

– Чего жалеть? Отчаливай! Студенты в Казани поют:

Наша жизнь коротка
И всё уносит с собою…

– Так ли, военный человек?

– Совершенно так, – согласился Лука; парень этот очень нравился ему своей весёлой бойкостью.

– А не покушать ли нам? – предложил монах.