Последний день

– Это невозможно, Капочка! Накапай и мне коньячку – можно?

Доктор молча приподнял плечи и брови.

– Предо мной всю жизнь горели вопросы, как свечи пред иконой, – хорошо сравнение, доктор?

– Кощунственно.

– А тебе что?

– Истории о живых людях так интересны, и понимаешь их лучше, чем книги, но эти вопросы ужасно путают всё, – говорит Капитолина.

– Подожди! – воскликнул Паморхов. – Ты говоришь, доктор, что меня выдумали, что я сам себя выдумал… Это – вздор! Я себя – знаю. В сущности, я превосходный человек…

– Это… неожиданно! – сказал доктор, с любопытством взглянув на хозяина. – А впрочем, продолжай…

– И буду. Очень жаль, что никто не догадался вовремя, какой я интересный человек, какой оригинал, – торопливо и задыхаясь говорит Паморхов.

За окном черно. В сумраке комнаты, в углу неприятно выделяются изломанные очертания филодендрона, воздушные корни, точно длинные черви, чёрные листья, как уродливые ладони с расплющенными пальцами.

– Ещё в отрочестве, – тяжело кипят слова хозяина, – меня, так сказать, взял в плен вопрос – почему нельзя? И я всю жизнь пытался найти последнее нельзя, дальше которого – некуда идти…

Доктор искоса, сквозь дым смотрит в лицо хозяина внимательно и недоверчиво, взглядом следователя, а Капитолина, глядя в огонь, дремотно улыбается.

– Мои якобы безобразия – только попытки понять – а почему нельзя?

– Ты что читаешь? – спросил доктор.

– Читаю? – удивился Паморхов, но, тряхнув головою и хрипло смеясь, сказал: – Ага, ты думаешь, что я из книг? Ну, брат, я не глупее писателей…

– Продолжай, – попросил доктор, спокойно вытягивая ноги к огню. – Только не философствуй. Факт – выше философии.

– Я иду к фактам… Мне, брат, сегодня хочется говорить про себя – это моё право!

Он угрожающе выкатил глаза, багровое лицо его возбуждённо лоснилось, глядя через плечо доктора в сумрак зала, он покачивался и говорил:

– В юности я был очень дерзок, может быть – зол. В зубах разных «нельзя» не почувствуешь себя добреньким, а? То-то! У инспектора гимназии жила девчонка, лет пятнадцати, года на два моложе меня – какая-то дальняя родственница; инспектор держал её в позиции горничной, хотя она тоже училась, гимназистка. Однажды, во время большой перемены, я вижу – её обнимает в сарае некий семиклассник, эдакая, знаешь, революционная шишка, эдакий… Чернышевский, что ли. Ну, нигилист и… вообще я его не любил. Его фамилия – Брагин, Павел Брагин…

Доктор поднял брови, вынул сигару изо рта, как будто желая спросить о чём-то, но промолчал.

– Весна, девушка, мне – девятнадцать лет, я был солидно осведомлён по амурной части, а тут ещё – человек противный. Почему же он может, а мне – нельзя? Изо всего этого в сумме получился скандал, чёрт их возьми! Зная, что девушку держат строго, я поймал её и предъявил серьёзные требования, а иначе, говорю, ваше дело – швах! Я был парень видный, и меня очень удивило, что она заартачилась, мы поссорились, и нечаянно я разорвал ей кофточку на груди. Конечно – крик, люди, заседание педагогического совета, и меня – исключили… да. А этот осёл – остался.

– Брагин? – спросил доктор.

– Ну да.

– А девочка? – спросила Капитолина.

– Ей, вероятно, пришлось солоно… Я тогда же перебрался в юнкерское…

Он нахмурился, задумавшись, сердито оттопырив губы. Потом налил коньяку, выпил и пошёл к двери, шаркая туфлями.

Взглянув на его отражение в зеркале, женщина, краснея, опустила глаза, доктор взял её руку и потянул к себе, она, покорно склоняясь, прошептала:

– Ой, не надо…

Не спеша, властно доктор прижался губами к её губам, потом встал и начал шагать, громко стуча каблуками.

– Зачем ты позволяешь ему пить? – тихонько спросила женщина.

– А тебе не всё равно?

– Ночью у него будет припадок, я не люблю возиться…

– Скоро конец.

– Фи, как ты говоришь?

– Как?

– Странные вы, мужчины…

– Да?

– Страшные…

– Вот как…

Капитолина закинула руки за голову и сказала вполголоса:

– А ты, ты – положительно способен на преступление.

Доктор взглянул на неё, говоря:

– Испортила ты себе голову разным вздором. Ну что ж, напишет он завещание в твою пользу, да?

– Не знаю…

– Если ты не сумеешь заставить его написать завещание – будет глупо. Что ты будешь делать, когда он умрёт?

– С тобой жить.

– А жену – отравить прикажешь?

Капитолина засмеялась тихонько:

– Ты – удивительный! Ты даже и говоришь, как преступник…

– Слушай, – сердито сказал доктор, глядя в зеркало, где отражалась дверь, – если ты не сумеешь обеспечить себя…