По Руси

– А чего испугались? Христос-батюшко и то помер…

– Чать, он воскрес опосля того, – обиженно пробормотал мордвин, а Боев заорал на него:

– Ты – молчи, щенок! Твое дело рассуждать про то? Воскрес! Седни – пятница, а не воскресенье!

В голубой пропасти между облаков вспыхнуло мартовское солнце, лед засверкал, смеясь над нами. Осип поглядел из-под ладони на опустевшую реку и сказал:

– Встала… Только это – ненадолго…

– Отрезало нас от праздника, – угрюмо проговорил Сашок.

Безбородое, безусое лицо мо-рдвина, темное и угловатое, как неочищенная картофелина, сердито сморщилось, он часто мигал и ворчал:

– Сиди тут… Ни хлеба, ни денег… У людей – радость, а мы… Жадностям служим, как собаки всё одно…

Осип, не отводя глаз от реки и, видимо, думая о чем-то другом, говорит, словно сквозь сон:

– Тут вовсе не жадности, а – надобности! Быки-ледорезы –.для чего? Охранять ото льда баржи и все такое. Лед – глупый, он навалится на караван, и – прощай имущество…

– А – наплевать… наше оно, что ли?

– Толкуй с дураком…

– Чинили бы раньше…

Солдат скорчил лицо в страшную гримасу и крикнул:

– Цыц, мордва народская!

– Встала, – повторил Осип. – М-да…

На караване орали матросы, а с реки веяло холодом и злою, подстерегающей тишиной. Узор вешек, раскинутый по льду, изменился, и всё казалось измененным, полным напряженного ожидания.

Кто-то из молодых парней спросил, тихонько и робко:

– Дядя Осип – как же?

– Чего? – дремотно отозвался он.

– Так нам и сидеть тут?

Боев, явно издеваясь, гнусаво заговорил:

– Отлучил господь вас, ёрников, от святого праздника своего, что-о?

Солдат поддержал товарища – вытянул руку с трубкой к реке и, посмеиваясь, бормотал:

– Охота в город? Идите! И лед пойдет. Авось утоп-нете, а то – в полицию возьмут… на праздник-то – хорошо!..

– Это совсем верно, – сказал Мокей.

Солнце спряталось, река потемнела, а город стало видно ясней – молодежь уставилась на него сердитыми и грустными глазами и замолчала, замерла.

Мне было скучно и тяжко, как всегда бывает, когда видишь, что все вокруг тебя думают разно и нет единого желания, которое могло бы связать людей в целостную, упрямую силу. Хотелось уйти от них и шагать по льду одному.

Осип, точно вдруг проснувшись, встал на ноги, снял шапку и, перекрестясь на город, сказал очень просто, спокойно и властно:

– Ну-кось, ребята, айда с богом…

– В город? – воскликнул Сашок, вскакивая.

Солдат, не двигаясь, уверенно заявил:

– Потонем!

– Тогда – оставайся.

И, оглянув всех, Осип крикнул:

– Ну, шевелись, живо!

Все поднялись, сбились в кучу; Боев, поправляя инструменты в пещере, заныл:

– Сказано – иди, стало быть – надо идти! Кем приказано – того и ответ…

Осип словно помолодел, окреп: хитровато-ласковое выражение его розового лица слиняло, глаза потемнели, глядя строго, деловито; ленивая, развалистая походка тоже исчезла – он шагал твердо, уверенно.

– Каждый бери по доске и держи ее поперек себя – в случае – не дай бог – провалится кто, – концы доски на лед лягут – поддержка! И трещины переходить… Веревка – есть? Народец, дай-кось мне ватерпас… Готовы? Ну – я вперед, а за мной – кто всех тяжеле? Ты, солдат! Потом – Мокей, мордвин, Боев, Мишук, Сашок, – Максимыч всех легче, он позади… Сымай шапки, молись богородице! Вот и солнышко-батюшко встречу нам…

Дружно обнажились лохматые, седые и русые головы, солнце глянуло на них сквозь тонкое белое облачко и спряталось, точно не желая возбуждать надежд.

– Айда! – сухо, новым голосом сказал Осип. – С богом! Глядите на ноги мне. Не напирай в спину, держись друг ко другу не ближе сажня, а чем дале – то и лучше! Пошел, детки!

Сунув шапку за пазуху, держа в руке ватерпас, Осип, как-то осторожно и ласково шаркая ногами, сошел на лед и тотчас, за спиной у него, на берегу, раздался отчаянный крик:

– Ку-уда, бараны, ма-а…

– Шагай, не оглядывайсь! – звонко командовал вожатый.

– Наза-ад, дьяво-олы…

– Айда, ребята, бога помня! В гости на праздник он нас не позовет…

Свистел полицейский свисток, а солдат громко ворчал:

– Во-от, ерои, так вашу… Затеяли дело! Теперь депеша будет дана тому берегу в полицию… Коли не утоп-нем – в часть, клопам нас… Я на себя ответ не беру…

Бодрый голос Осипа вел людей за собою, точно на веревке: