Сарабанда

Селедка затрепетала в его пальцах и чуть не прыгнула на пол. Он прижал ее ножиком и попробовал подцепить шкуру у ребер. Не получается. Тут он вспомнил, что можно вначале разрезать ее вдоль хребта, а потом подцепить шкуру сверху. Ура, это, оказывается, не так уж сложно. Теперь осталось вынуть кости и порезать. Он довольно быстро справился с первой селедкой, а потом почистил и остальных. Теперь сворачиваем газету и выкидываем сразу весь мусор с банкой. Как удачно в этот раз все получилось!

Харитон вымыл руки и достал луковицу с сухой кожицей. И когда через пять минут, еле успев кое-как намазать черный хлеб маслом, он попробовал первый соленый кусочек, ему стало безумно вкусно, и дальше он уже не мог остановиться. Она таяла у него во рту, оставляя вязкий холодок, который он закусывал хрустящими сочными кусочками лука и заедал этот контраст скользким маслом и нейтральным хлебом.

«Делаю фото». «Делаю фото». Нет, нет, просто «фотографирую». Это пойдет, вероятно, в «Услуги», но уж точно не в «Куплю-продажу». Харитон уже несколько раз просил себя остановиться с этой селедкой, но она была такая мягкая и нежная, что закончить не было никаких сил.

Да, просто – «фотографирую». За деньги? Или я должен платить? Вот это остается непонятным. Кто же за деньги на это согласится? Надо написать: «За хорошие деньги».

Все, последний кусочек. А как потом будет плохо! Кто же на ночь наедается такой дряни! Нет, надо начать не с глагола, а с существительного. Здесь-то все просто. Хотя тоже есть много вариантов. Харитон убрал тарелку с селедкой в холодильник и поставил чай.

«Фотографирую девушек». Ужасно. Другие пишут «пригл. дев. на в/о раб». Это совсем не то! «Без интима». Ну это же просто сальности! Какая гадость. Солености. Пряный посол. Надо заварить свежий чай. Может, просто «Ищу фотомоделей»? Неплохо, конечно, всего два слова, но много неопределенности. Всегда эти колебания и мучительные поиски истины. Если требуются, то сразу, значит, должен платить. Нет, это не то. Харитон выпил две чашки, но жар внутри погасить не удалось. Вода ушла вниз, словно сквозь сито. Заснуть теперь вряд ли удастся. Он лег на диван и положил под ноги подушку. Селедки осталось еще на несколько дней. Где вот другие ищут натурщиц? Опять другие… Нет, нельзя думать про других. Он только один такой. Как же внутри теперь жжет нехорошо. Все слова растерялись. Осталась одна селедка, атлантическая пряного посола. Бухта Мурманска. Полярная ночь. Мачты, льды, срок хранения. «Фотографирую обнаженных девушек». Выпить еще чаю. Нет, через час, а то утром вся рожа распухнет. И так уже распухнет. «Снимаю девушек» – это уже совсем кошмар.

Харитон поставил еще чаю. Может, бросить эту идею? Из этого ничего не выйдет. Бесполезно. Дубина! Ладно, надо уже что-то выбирать и на чем-то остановиться. Харитон долил кипятка в заварку. Уже стал совсем слабый и бледный. Как быстро от чая пачкаются чашки! Эта заварка как нефть тут же прилипает к стенкам темно-коричневыми пятнами. Завтра точно не буду есть селедку. Ни за что! А если с картошечкой? Нет. Так жжет!

Странно, чайник выключен, а все равно что-то звенит. Опомнившись, Харитон бросился к телефону. Половина двенадцатого. Не успел. Может, перезвонят?

– Мне Васю.

Не туда попали.

Через пять минут опять Васю. Все, не могу больше. Выключаю чайник, телефон, свет и ложусь спать. В доме напротив осталось два желтых окна. Завтра суббота. Еще глоточек воды. Теперь бегать всю ночь и пить до утра. Соленые рыбы поплыли мимо за окном к ларьку. Булькнул лифт. Хлюпнула где-то дверь. Часа в три Харитон записал на сизом листе в середине бухты:

«Фотограф чистит скользкую селедку и наливает чай».

Variatio 2. a 1 Clav. Покупка

Верочка шла сегодня из школы поздно, часа в три. Уроки сегодня были легкие, и она была в приподнятом настроении. По дороге она не спешила, и зашла в несколько магазинов. Скоро день рождения у подруги, надо было присмотреть что-нибудь в подарок, а заодно и себя порадовать чем-нибудь. Жаль, на зарплату учительницы особенно не развернешься, но сегодня одна мамаша из школы дала ей десять долларов за урок с ее оболтусом, для легкомысленной Верочки это было совершенно неожиданно (она не давала уроков), и она решила, что эти случайные деньги надо сразу потратить.

В универсаме она прошла почти все отделы: канцелярию, спорттовары, парфюмерию, галантерею, мебель, свет, теле-фото, сувениры и так далее. Везде там очень красиво, народу, к счастью, было немного, и она приглядела себе даже домой кое-что на будущее или на Новый Год сестре, но цены я вам скажу, просто дикие, это – что-то, это – какой-то кошмар!

Для подруги – Ирки – пока ничего подходящего не видела, и Верочка пошла на свой любимый второй этаж. Там была верхняя одежда, постельное белье, обувь, опять парфюмерия, потом еще немного галантереи, трикотаж и деликатесы. Вначале она подумала о комплекте простыней (две простыни, две наволочки и пододеяльник, наш, ивановский, синего цвета), потом о чайном наборе (сахарница, заварочный чайник довольно симпатичный, но всего три чашки с блюдцами, зато дулевские), духах (тут, конечно, можно брать только какую-нибудь туалетную воду, все страшно дорого), подсвечниках (ну просто прелесть, так мне нравится), кофточках (про это в другой раз), ботинках (это уже для себя), но все это зашкаливало (всегда когда что-нибудь выберешь хорошее, оно зашкаливает, это я уже заметила), и не подходило к данному случаю. Наконец, Верочка дошла до нижнего белья.

Глаза ее увлажнились от радости, она улыбнулась и склонила голову набок. Хорошо, что еще так рано, народу мало и можно спокойно разглядеть все фасоны и цвета. Удивительно, что теперь это продают так свободно, да еще обставляют прилавки фотографиями полуобнаженных девиц, открыто демонстрирующих всем свои прелести. Интересно, покупает ли когда-нибудь наша завуч себе нижнее белье? Наверное, только закрыв при этом глаза и свирепо поджав тонкие губы. А может, из скромности и стыда посылает в магазин своего серого мужа.

Верочка подумала, что в такие отделы мужчин вообще пускать нельзя. Не ходят ведь они в женские консультации! Стоят себе тихенько на улице, у подъезда, или в крайнем случае сидят ждут в гардеробе. Рядом с ней сейчас как раз остановился какой-то приезжий в большой меховой шапке, увешанный сумками, открыл рот, пустил слюни и уже не может оторваться от этих фотографий. А продавщицы привыкли. Рядом автовокзал…

Она дождалась, пока гостя столицы оттянул другой такой же наблюдатель (пошли, еще шампунь надо купить), и придвинулась к прилавку с бюстгалтерами. Кажется, у подруги 80 размер А или В. Она долго выбирала среди разных цветов, и, наконец, остановилась на полуокрытом ажурном розовом с чашечками, проходящими прямо через линию середины груди (фасон «Анжелика»). Кто только увидит Ирочку в этой красоте? Надо ей опять поискать себе кавалера, чтобы лифчик не пропадал зря. Верочка сложила покупку в сумочку и вприпрыжку спустилась вниз к выходу.

По дороге из универсама она купила газету, чтобы узнать, что сегодня будет вечером по телевизору. Уже было темно, когда в полуоткрытом ажурном настроении она дошла до своего дома и поднялась на шестой этаж. Дедушка, слава Богу, ушел на весь вечер в гости к соседу играть в шахматы, и Верочка может отдохнуть в одиночестве. Они жили вдвоем уже несколько лет, дедушка был совсем плох, но еще бодрился, играл в блиц, надевал галстук на праздники, выпивал рюмашку для настроения, таскал с собой целый мешок лекарств, плохо слышал, много сорил, все пачкал, и это особенно раздражало чистенькую розовую Верочку с чашечками через середину. Поэтому вначале ей пришлось прибрать за ним на кухне и в комнате. Потом она сварила себе кофе и открыла газету.

Когда дома никого не было, она чувствовала себя как-то свободней и раскованней, и в голову приходили всякие игривые и запретные мысли. Сейчас бы вот кто-нибудь правой рукой размешивал ей сахарок (два кусочка) в кофе, а левой рукой гладил бы ее круглые сладкие коленки и тонкие икры. Но вряд ли в ближайшем будущем можно ожидать приятной встречи. К подруге на день рождения ходят одни женатые, в свет Верочка не ходила – денег не было, в школе никого нет (родители не в счет, хотя есть там один из родительского комитета…), все как скучные учебники по математике. Она подумала про ближайшие каникулы и про лето. Надо поехать в какое-нибудь другое место, где будет другая компания, и, может, там ей и встретится, наконец, кто-нибудь.

И тут она вспомнила при лифчик! Она ведь может его примерить! Сладкая Вера допила кофе, посмотрела на часы (дедушка будет еще не скоро) и пошла в свою комнату. Слава Богу, у подруги такой же размер. Аккуратно развернув пакет, чтобы не порвать подарочную упаковку, она разрезала лезвием скотч и раскрыла заветную коробку, на которой улыбалась туповатая блондинка с прекрасной, впрочем, фигурой. Лифчик был очень хорош, с идеей. В голове сразу всплыла картина с доски для геометрической задачи по теме «Окружности и дуги» на открытом уроке в восьмом классе, где она сидела без всякого толка, и чувство стыда, охватившее ее при виде толстого лысого математика, который переводил глаза с нее на учениц и упрямо держался мелом за центр круга.

Верочка скинула халатик и открыла дверцу шкафа. Внутреннее зеркало откинуло стену влево и закружило ей голову. Она подняла правый локоть вверх, держась за шею, и проверила, действует ли еще дезодорант. Бритва в ванне, кажется, еще острая. Потом она легко закинула тесемки на плечи и щелкнула сзади застежкой. Надо включить свет.

И чем я хуже этих моделей? – подумала розовая Верочка, поворачиваясь из стороны в сторону и поправляя свою левую грудь под чашечкой к центру (вечно она немного съезжает в сторону). Она отвела плечи немного назад, набрала побольше воздуха и посмотрела на себя сбоку. Верунчик, ты просто прелесть, – прошептала она себе и поцеловала пыльное зеркало, оставив отпечаток губ на холодной поверхности.

Она померила на всякий случай еще пару своих лифчиков, припасенных на праздник, и осталась очень довольна собой. Купить бы к лету себе новый купальник. И куда только мужики смотрят? Надо как-то раздвинуть свои рамки, больше общаться, записаться в какой-нибудь клуб или общество. Где бы только найти что-нибудь такое? А то теперь все подруги стали домашними клушами, обед – белье – дети, и никуда не выходят. А ходить к ним в гости и слушать бесконечные рассказы о том, как сегодня покакала их любимая доченька, было уже невыносимо.

Верочка запаковала бюстгалтер обратно, приклеив новый скотч вместо разрезанного, и вернулась на кухню. Может, поесть все-таки творогу со сметаной? На ночь очень полезно. Запихивая в себя холодный алебастр, она решила перечитать газету с начала до конца, и в этот раз остановилась на объявлениях. Квартиры, машины, дачи она проскочила, а вот раздел «Путешествия» расстроил ее довольно сильно. Денег не было даже на поездку в подмосковный дом отдыха, не говоря уже о море и Париже. Опять придется жить на каких-нибудь чужих дачах, полоть ненавистные грядки с утра до вечера. Брачных объявлений в этот раз почему-то не было (в следующем номере), зато были какие-то дурацкие услуги (тараканы, сантехника, перевозки, уроки). Да, видно, люди стараются заработать любым способом, не то, что я, – подумала Верочка. Она прошла почти весь список, и в конце наткнулась на оборванный текст о фотоателье. Тут она вспомнила, что давно собиралась увеличить старую фотографию 1926 года своего дедушки на мотоцикле «Харлей- Дэвидсон» в черной коже и с пистолетом, интересно, сколько это может стоить сейчас? Можно взять денег из его пенсии.

Она решила вырезать телефон из газеты и пошла за ножницами.

Variatio 3. 1 Clav. Canone all’Unisono Рассуждения

Харитон провел ужасную ночь. Несмотря на самоуговоры и возможные тяжелые последствия, он опять объелся селедки, несколько раз вставал пить и другое. Бессонница усиливалась в ожидании свидания. Только в четыре утра, когда дворник уже вышел долбить лед и скрести звонкой лопатой по асфальту (тоже, наверное, ждет что-нибудь, переживает и не может спать), Харитон, наконец, замерз и уснул, укрывшись вторым одеялом.

Будильник не прозвенел, и он проснулся около одиннадцати. Вот черт, надо завтра раньше лечь спать, а то опять засну, – подумал он и пошел на кухню попить. Где же я буду ее принимать? До него дошла, наконец, эта простая и грозная мысль. Надо хотя бы прибраться и подготовиться к ее приходу. Он стал ходить по квартире и засовывать вещи по своим местам. Постепенно стулья освободились, и он вытащил пылесос. Ему вдруг стало страшно. Какая она? Что про меня подумает? Потребует деньги, будет ругаться? Может, купить к чаю что-нибудь? Да и в комнатах было совсем не жарко, без свитера долго не походишь, а ванна очень маленькая. Надо проверить, сколько осталось пленки, кажется, в дальнем ящике есть еще две катушки. А может, попробовать черно-белую? Ну, ничего, время еще есть, голова успеет до вечера высохнуть.

Харитон долго стоял под горячей струей и грелся. По коже вначале бегали вверх-вниз щекотные мурашки, будто не понимая, что вокруг происходит. Тогда он сделал воду по-горячее. Вскоре мурашки исчезли, зеркало покрылось туманом, и он намылил голову. Конечно, красивая и хорошая не придет. Он с тоской подумал о девушках из Подмосковья. Хорошо бы она была немая – с ужасом и грустью подумал Харитон, и пена потекла вниз зеленой струей. Тогда придется писать ей все на бумаге. Да ну, что зря надеяться, ничего хорошего не выйдет, придет какая-нибудь корова, да еще захочет тут у меня жить. Почему-то, воображая девиц из Подмосковья, он сразу представлял себе их родственников в грязной электричке, тупых и занудных людей, пьющих пиво с водкой под музыку Аллы Пугачевой.

После ванны он заварил себе свежий чай и пил на этот раз уже спокойно, зная, что жидкость льется не зря и быстро наполнит организм. Можно потом даже что-нибудь поесть. Харитон любил себе готовить, но ненавидел мыть посуду. Он мог старательно нарезать мелкими кусочками ветчину, долго жарить ее на мелком огне, доводя до кондиции, потом сверху вываливать помидоры, взбивать яйца в пиале, и потом ловко переворачивать яичницу на другую сторону, но грязные тарелки, чашки, вилки – скорее бы их бросить в раковину и забыть.

Интересно, какая у нее фигура. Он подумал, и даже загадал, что на 80 процентов она довольна толста, и такую вообще невозможно будет снимать, надо было в объявлении указать необходимые размеры. Как плохо он подготовился! А ведь еще вспышка, освещение, не говоря уже о проявке и печати. И что потом делать с этими фотографиями?

Хорошо бы найти какую-нибудь фабрику или журнал, и потом ходить по магазинам и вспоминать, как они раздевались у него дома. А что подумают их знакомые? Да, в этом смысле с иногородними легче.

Харитон открыл шкаф и стал выкладывать на стол свои сверкающие хирургические инструменты: несколько ребристых объективов, три аппарата, штативы, пленки, осветительные лампы с цветными фильтрами, вспышки и секундомер. В этом фотографическом царстве главными, конечно, были тяжелые объективы, но и запах старых кожаных футляров с медными кнопками Харитон не променял бы ни на какую ночь в Венеции. А может, и променял. Он, конечно, был профессионалом своего дела, но профессионал, так сказать, начинающий и бедный. Он не умел рекламировать свои снимки, никто не устраивал его выставки, и никто, можно сказать, и не знал, что он – фотограф.

Последние несколько лет он покупал себе только пленки и пользовался древней трофейной оптикой. Он по старинке думал, что результат в основном зависит от героя снимка, интерьера и точки зрения. Если за интерьер и точку зрения он еще мог бороться, то героев становилось все меньше и меньше (а их снимков все больше и больше), а уж переделывать героиню ему казалось неправильным. Писали, что все эти фотомодели ничего своего не имеют – ни груди, ни губ, ни волос, ну просто манекены полуживые, и все. Они, кстати, тоже всегда молчат.

Все фокусы с косметикой и париками он считал предательством, и полагался только на чудо природы. Да и вообще, если разобраться, последние лет сто фотография так и осталась стоять на месте, если не считать, что живой материал резко ухудшился. Нету, понимаете ли, той грации в фигурах и игры в глазах.

Пальмы, большие автомобили, надгробные памятники небоскребов, искусственные ресницы, поверхность Марса – есть, а вот игры и чувства в глазах – нет. Может, люди теперь настолько ослеплены происходящим, что машинально отгораживаются тонкой пленкой от внешнего мира, и глядят со снимков словно слепые. Есть даже специальный метод «быстрого чтения» – смотреть куда-нибудь, не вглядываясь в детали, прочитал заголовок, и скорее переворачивай страницу, в отдельных словах, особенно, когда их много, смысла мало, а времени читать и вовсе не осталось.

Зачем читать всю книгу, когда можно узнать ее содержание из справочника, или уж, в крайнем случае, посмотреть экранизацию. Действительно, как глупо разглядывать часами воду или облака! Главное теперь – скорость передачи информации. Информация должна быть важной, лаконичной, доходчивой. Например: умерла бабушка, машина сломалась, денег нет, ищу работу, еще чаю, пошли в кино. Как видно, двумя словами можно передать главное в жизни. Да, забыл еще конечно: Бог есть, Аллах Акбар, Слава КПСС, пейте Кока-Колу.

Вот если есть вдруг странное желание воспользоваться не двумя, а тремя словами, то сразу добавляются наречия, прилагательные, чувства. Мысли приобретают глубину и законченность: Сегодня хорошая погода. Получил большие деньги. Мотор работает хорошо. Сними свое платье. Позвонила тетя Клава и т. д. И, если задуматься, писать и говорить надо именно так, без лишней болтливости и сентиментальности. И не надо возражать мне, что, чем длиннее ваше предложение, тем оно лучше. Хорошо, хорошо! Но начало забывается к концу, и уже не помнишь, к кому относится слово «дубина» – к забору, к соседу, или Цветаевой. Ну что вы скажете, к примеру, о таком предложении: Ранним июльским утром сосед за зеленым забором, читающий взахлеб толстый том Цветаевой с чаем с вишнями, оказался просто дубиной??

Просто много слов, и весь смысл безвозвратно утерян. Правильно писать короче и яснее: Стояло утро. Дело было в июле. Сосед сидит за забором. Он читает книгу. Книгу написала Цветаева. Сосед – дубина. Здесь уже все ясно, и нет никаких двусмысленностей, хотя кое-что можно было бы и сократить в последнем варианте. Цветаева тут явно не причем, да и июльский забор – тоже.

Харитон подумал, что ему тоже неплохо было бы почитать Цветаеву или съездить на дачу. Хотя сейчас там так много снега, что калитку не откроешь. И с теплом он ничего не может придумать. Надо было, конечно, сразу в центре дома закладывать печку. А что сейчас получилось? Голая тонкая фанера, стена к стене, развернуться негде, и все – от жадности, или от бедности. Фундамент надо было бы делать не 4 на 4, а 8 на 8, или даже 10 на 12. Тогда бы и печка приличная вполне могла бы поместиться в центре. А то сейчас если начать ее выкладывать, то места для кроватей совсем не останется. Харитон с грустью подумал, сколько сил было потрачено на эту дурацкую буржуйку. Трубу из семи кусков пришлось выводить в окно – уродство да и только. Теперь ее разобранные блестящие колени лежат в сарае.

В дверь позвонили. Верх с крышкой – в одном углу, колени – вдоль стен, а тяжелая чугунная топка все время путается под ногами, а ведь так просто ее не поднимешь.

– Кто там?

– Это по объявлению.

Variatio 4. a 1 Clav. Prelude

Ножницы как всегда куда-то затерялись. Вначале она посмотрела в ванной, потом пришла на кухню, обошла все полочки и подставки. Наверное, дедушка куда-нибудь засунул. Она зашла к нему в комнату и споткнулась о тяжелое кресло, обтянутое потертой до белого кожей. Кое-где сквозь раны торчали ржавые пружины, и нужно было иметь особое чувство, чтобы при посадке они не впивались в бока, в ноги и в нежное. Верочка любила на ходу провести ручкой по темно-коричневой резьбе на спинке кресла, которая листьями поднималась вверх, а наверху в середине листья превращались в голову старого ворона, и когда дедушка сидел в кресле, немного боком из-за пружин, склонив голову, казалось, что ворон докладывает ему о положении на фронтах, о карточках, о новых арестах врагов народа, о новых происках империалистов и о богатом урожае вишни, который ожидается следующим летом на их дачном участке. Дедушка молча слушал, качал головой, и его глаза уходили далеко в прошлое, и трудно было представить, что когда-то именно он гонял на новом американском мотоцикле по Петровке, распугивая голубей и последних монахинь в соседнем монастыре.

Ножницы валялись рядом с ножками этого старого деревянного зверя. Еще немного, и он захватит их когтями и не отдаст. Верочка подняла их и вернулась на кухню. А может, позвонить прямо сейчас? Половина шестого – они, наверное, еще работают.

– Здравствуйте, это фотоателье?

– Да, здравствуйте, это фотоателье, приходите, пожалуйста, вы знаете, как к нам доехать?