Пиковая Дама

Антон протиснулся между буфетов. Зеркало смотрело в спину.

«Не глупи».

Старики говорили: разбитое зеркало в квартире – к несчастью. Мало Марине несчастий? Или и на эту рухлядь найдутся покупатели?

* * *

Антон застегнул ширинку, смыл воду в унитазе. Бочок побурчал и затих. Клен танцевал за кухонными окнами без устали.

«Посплю два часа, – решил Антон, – и вызову такси. Сразу в мастерскую – опережу Глебыча и успокою».

Шагая по коридору, он заглянул к Ане.

Луна оседлала каркас долгостроя, точно глаз Саурона на башне. Ее света хватало, чтобы видеть: кровать дочери пуста, простыни скомканы. Мрак, клубящийся ниже уровня подоконника, шевельнулся. Чьи-то ноги быстро втянулись под кровать, потревожив край одеяла.

«Что значит „чьи-то“?»

– Ты чего не спишь?

Аня не отреагировала. Антон переступил порог спальни, зажег свет, окатил раздраженным взором трюмо, переоблачившееся в Каспера.

– Зайка, кончай. Три часа ночи.

Он встал на колени и откинул одеяльный полог. Припал грудью к ковру. Под кроватью никого не было. Убеждаясь, что зрение не обманывает, Антон зачерпнул перебинтованной рукой пустоту. Мизинец коснулся какого-то предмета. Антон вытащил его – это оказался распахнутый блокнот. Анины рисунки карандашами.

В недрах темной квартиры задребезжало.

«Долбаное дерево лупит по стеклам, – сказал себе Антон. – Хватит выдумывать».

Он смотрел в блокнот, а с разворота на него смотрело дважды повторенное лицо. Картинки напомнили холст того депрессивного немецкого художника, где человек на мосту кричит и хватается за голову. Но персонаж известной картины кричал от страха. Лица со страниц выражали не страх – абсолютную злобу. Безволосые, с овалами ртов и черными провалами глазниц. Антон перелистнул страницу.

Те же вопящие уродцы, но в полный рост. Плети длинных рук. В клешнях тщательно выписанные ножницы. Юбки, маскирующие ноги (наверное, такие же тощие). Узкие черепа, карандашные штрихи по сторонам, имитирующие темноту.

Андрей швырнул блокнот на кровать.

– Аня, поздновато для пряток.

Он направился в коридор. Под ногами звякнуло. Портняжные ножницы проехались по паркету и замерли – лезвиями к зашторенному трюмо.

«Марина расширила круг антикварных интересов?»

Антон нагнулся.

Ножницы были до странного холодными, точно их хранили в морозильнике. Не парикмахерские, а портняжные, кованые, больше похожие на пинцет, но с отточенными темными лезвиями и неровными кольцами. Скрепляющая металлическая пуговка побурела от ржавчины, и режущая кромка была рыжей.

В пальцах Антона ножницы щелкнули: сочный отвратительный звук.

«Чертовщина». Никогда прежде это словечко не будило такую тревогу.

Вспоминая, что именно ножницы фигурировали в кошмаре, Антон двигался по квартире.

Он никогда не понимал, зачем им так много пространства? И как хорошо было в тесной однушке студентам Рюминым… Привольно, радостно, беззаботно.

Коридорный выключатель повел себя так же, как автомобиль: подло проигнорировал команду. Тьма гостиной давила чуждым присутствием, обманывала зрение. Безрезультатно пощелкав клавишей, Антон свернул за угол.

Аня стояла на кухне, спиной к нему, окруженная тенями веток. Как оленьи рога, они растопырились по стенам и потолку.

– Ты что тут делаешь?

Дочь не шелохнулась. Вместо этого шелохнулись тени. Заскользили, словно гладили Анины волосы, расчесывали на пробор.

– Она здесь, – полушепотом ответила Аня.

Черный отросток свернулся спиралью. Разве тень от ветки так может? Щупальца выплывали из-за контура девичьей головы. Похоже на то, как плавают в воде длинные косы…

– Она меня стрижет.

От напряжения слезились глаза. Воздух сгущался и затвердевал. А на кухне затвердевали, менялись тени. Они больше не имели ничего общего с ветками клена. Их источник находился не за окном, а за гудящим холодильником.

Антон заставил себя сделать шаг. В углу кто-то прятался. Щупальца цвета нефти струились в лунном сиянии. Тонкая рука отпочковалась от холодильника, раздвинула суставчатые пальцы, как фокусник – колоду карт.

– Пап!

Антон резко обернулся.

Аня стояла в коридоре. Ее голос, ее пижама, ее личико. Но тогда кто…

– Не ходи туда, – сказала вторая Аня, сверкнув заплаканными глазами. – Это не я. Разве ты не понимаешь?

Антон, лишившийся дара речи, посмотрел влево.

Аня – Аня первая, шептавшая из полутьмы, – прыгнула на столешницу, будто жабка. Уперлась в клеенку кулачками. Перескочила на рукомойник. Это напоминало дурной монтаж. Отсутствовали кадры, из-за чего казалось, что Аня исчезает и вновь появляется – то там, то тут, хаотично.

– Беги, – сказали из коридора.

Черная девочка в облаках щупалец прыгнула на Антона. Холодные пальцы обхватили горло.

* * *

Антон проснулся, захлебываясь, отталкивая от себя несуществующего противника.

– Ох ты блин. – Он облизал губы. Совладал с дыханием. В коридоре горел свет и желтоватый ореол окутывал антикварную мебель. – Надо же…

Сон. Дурацкий сон.

Улыбка тронула пересохшие губы. Антон свесился с тахты.

Дверь столетнего шкафа была отворена и внутри сидело тощее деформированное чудовище. Длинные костлявые лапы выпростались к Антону. Глаза пылали угольями, топками.