Антон пересек вестибюль. Тени от кадок с фикусами разрисовали линолеум. Молоденькая медсестра покосилась неодобрительно, словно бомж вторгся в царский дворец. Но учитывая беспокойную ночь и утреннюю запарку… он действительно выглядел на троечку.
В больничном туалете мигали и потрескивали флуоресцентные трубки. Зеленоватый свет гримировал посетителя под утопленника из американского фильма ужасов. Воняло гниющей тряпкой, хлоркой, мочой. Вместо унитаза – замшелая дыра в полу. Ревущий поток, когда он дернул за веревку.
Под рокот бачка Антон подошел к умывальнику. Облупленный кран нацедил струйку воды. Отощавший обмылок запа?х клубникой в ладонях. Заживающая царапина пощипывала. Антон умывался, оттягивая время. Чтобы не возвращаться в душный зал, чтобы встретить Марину и Аню на улице и подвезти до дому.
Было тяжело и тошно изображать фальшивую скорбь, грустить о человеке, которого не знал.
Антон выпрямился, изучая отражение. Морщины, седоватую местами щетину… Взор сместился на черное пятно за плечом. Возле кабинок стояла женщина. Вот гладкий, без волос, череп, вот платье – дырявое рубище. Потонувшие в тенях глаза. Вокруг женщины плавали, грациозно извивались отростки, щупальца спрута.
Антон обернулся, холодея.
Пусто. Четыре затворенные кабинки, ни единой лысой женщины.
«Надо нервы беречь». – Антон закрутил кран. Глянул в зеркало хмуро. Там был только он, только зеленый свет и муха, ползущая по кафелю.
Вытирая руки о джинсы, Антон шагнул к выходу. Лампы замигали быстро-быстро, как стробоскопы. Тень на стене – тень Антона, конечно, – то исчезала, то появлялась. Он дернул дверную ручку.
Свет погас на мгновение. Забулькало в трубах.
Антон посмотрел через плечо.
Мгла окуривала туалет как живой дым. Особенно много ее было в грязноватом зеркале. Из-за освещения казалось, что амальгама выдувается парусом внутрь туалета.
Антон навалился на дверное полотно.
– Эй! Тут люди! Вы меня заперли!..
Дверь не поддавалась. Антон стукнул кулаком. Будто реагируя на удар, в одной из кабинок с рыком спустилась вода. Бачок засопел по-звериному.
Антон оторвался от двери.
Из кабинки никто не вышел. Затих заново наполнившийся бачок. Электрические трубки зажужжали мухами. Мигнули: свет-тьма-свет. Антон ослабил ворот рубашки – вдруг дышать стало тяжело. В висках ломило от наскакивающей темноты и флуоресцентных спазмов.
«Она там, – шепнул голосок в голове. – Пиковая Дама с ржавыми портняжными ножницами».
Дверь второй кабинки распахнулась. Антон отпрянул.
Мужчина в халате окинул его озадаченным взором.
– Вы в порядке?
– Д-да.
– А по вам не скажешь. – Мужчина сгорбился над раковиной.
– Замок… заклинило и…
Мужчина – медик – отряхнулся.
– Позвольте.
Он протянул руку. Антон моргал осоловело.
– Позвольте-позвольте. Я врач.
Влажные пальцы окольцевали запястье.
– А что это у вас с пульсом, дорогой мой?
– Ничего, – буркнул Антон.
– Ничего? У вас сердечко через горло не выпрыгнет?
– Я был в крематории. – Антон поправил рукав. – Не привык к смертям.
– Парнишку хороните? – Врач вынул из кармана расческу, глядя в зеркало, разделил волосы на пробор. – Вы родственник?
– Нет. Сосед.
– Семнадцать лет. – Доктор поцокал языком. Толкнул дверь с силой – и она открылась. Антон вышел за освободителем в сумрачный коридор. – Миокарда. Вот такой рубец, – врач показал палец. – Бедолага.
– Что это значит? – поинтересовался Антон.
– А то и значит. Врожденный порок.
– То есть ничего необычного?
Доктор остановился. Вскинул кустистые брови:
– В каком смысле – «необычного»?
– Да я так… мало ли…
Антон выругал себя. Что он ждал услышать? Что из сердца мальчишки извлекли ножницы? Все-таки заразной была дурь Чижика-Пыжика и лисички-сестрички Екатерины Батьковны.
Между Антоном и медиком прошла санитарка, поздоровалась:
– Добрый день, Михаил Иванович.
– И вам, и вам, – задумчиво пробормотал доктор. Санитарка поцокала каблучками к аптеке. – Как вас, дорогой мой?..
– Антон…
– Антон, на пару слов.
Рабочий стол Михаила Ивановича был завален бумагами. Доктор порылся в ящике, вынул стопку документов, полистал. Прищурился заговорщически.
– Я для отчетности фотографии делаю. Вы не из брезгливых?