Антиген. повесть

Антиген. повесть
Максим Карт

Плохо, когда ты понимаешь, что являешься подопытным кроликом, и смертельно опасные эксперименты проводятся над тобой помимо твоей воли. Ещё хуже, если ты узнаёшь, что к этому приложил руку твой отец…

Антиген

повесть

Максим Карт

© Максим Карт, 2017

ISBN 978-5-4474-9081-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Когда с моей головы сорвали вязаную шапочку, прикрывавшую мне глаза, я вздохнул с огромным облегчением и захлебнулся воздухом, который пах больницей. В меня вонзились лучи горячего света. Я попытался защититься от них ладонью, но мои руки были привязаны к креслу.

– Убавьте свет, идиоты! – взревел отец.

Сразу заметно потемнело. Я увидел лица столпившихся вокруг меня людей.

– Отойдите, болваны! – не унимался папа. – Ему ж дышать нечем!

Серьёзные дяди расступились.

Папа в белом халате врача. Я улыбнулся, потому что не мог представить его в роли доктора. Он махнул мне рукой, довольный, чего я не мог сказать о других. Они стояли рядом с ним и пялились на меня так, будто первый раз в жизни видели маленького мальчика. Может, их смущали мои привязанные к креслу руки? Но это ничего! Папа сказал, так надо для моей безопасности, чтобы я не покалечил себя. А ещё он сказал, мне надо сделать маленький укольчик для моего полного выздоровления. Только зачем? Больным я себя не ощущал. Ну и ладно. Он мой отец и знает больше меня.

Мы были в небольшой комнатке, очень похожей на зубоврачебный кабинет, куда мама водила меня совсем недавно, чтобы мне удалили молочный зуб. Стены, покрытые плиткой цвета морской воды, блестели от чистоты. В удобном кресле можно было и заснуть. На меня смотрела большим зеркальным кругом многоглазая лампа, из которой лился приятный тёплый свет.

Отец склонился надо мной. Его лицо заросло щетиной.

– Тёма, послушай ещё раз, – сказал он. – Главное, не бойся. Сейчас я сделаю тебе укольчик, малюсенький такой. Ты проснёшься другим человеком, здоровым и сильным… Мы с мамой гордимся тобой. Антон, шприц!

Толстый дядя с недовольным лицом протянул папе наполненный маленький шприц с красной жидкостью. Отец, шёлкнув пальцем по игле, выпустил из неё остатки воздуха.

– Там кровь, пап? – спросил я настороженно.

– Нет, Тёма, лекарство. Мы ж не вампиры какие-то, чтоб пичкать своих детей кровью.

– А когда я увижу маму?

– Как только проснёшься. Она обещала испечь твой любимый яблочный пирог. Хочешь?

– Да. Только не кислый буду, с сахаром. А почему ты мне шапкой глаза закрыл?

– Ты не должен знать, куда я тебя привёз, Тёма. Это будет наша с тобой тайна. Хорошо?

– Какая же это наша тайна, если её знаешь только ты?

– Настоящая военная тайна! Понял?

– Понял, пап.

Он поднёс шприц к моей руке. На кончике иглы висела капля красного цвета. В мой нос забрался едкий запах. Это дядя Антон протёр место укола влажной холодной ваткой. Игла вонзилась в меня. Я заплакал, хоть боль была и несильная.

– Тихо, тихо, – зашептал отец. – Не нужно слёз. Всё закончилось, Тёма. Ты победил. И мы вместе с тобой.

Он отдал пустой шприц Антону и залепил пластырем ранку на моей руке. Я закрыл глаза, чтобы побыстрее заснуть. Мне сильно-сильно хотелось превратиться в нового человека…

Я слышал возбуждённые мужские голоса, полные радости и надежды: «Мы сделали это… У меня есть тост… Да подождите с шампанским… Всё идёт гладко… За нашу победу!» Мне было приятно осознавать, что причиной их радости являюсь я. Я попытался улыбнуться, чтобы почувствовать себя причастным к их веселью, но не смог. Моё лицо превратилось в каменную маску, а тело начало наливаться запредельной силой. Мне захотелось крикнуть им: «Я родился! Супергерой!» Но я не в силах был сделать этого. Разочарование пришло с догадкой, что я уже сплю и вижу сон, сквозь который до меня доносились обрывки криков: «Антон, держи его… Он ломает кресло… О, чёрт… Сделайте успокоительное…» Потом голоса исчезли.

Я будто нырнул в жидкий кисель. Он засасывал меня. Мне не нравилась его тёплая вязкость. Время перестало существовать. Я проваливался в бездну, но был совершенно спокоен. Это погружение не могло длиться вечно. Рано или поздно плохому приходит конец, и оно уступает место хорошему. Это закон жизни. Ему меня научила мама, когда я, потеряв найденную на улице монету, почувствовал себя самым несчастным человеком в мире и расплакался как противная девчонка. Всё закончилось быстрее, чем я ожидал. Раздался хлопок, словно лопнул сильно надутый воздушный шар. Я увидел яркую вспышку белого света и, не успев зажмуриться, ослеп. Но слепота быстро прошла. Не заставив себя долго ждать, зрение вернулось ко мне, а вместе с ним и остальные чувства.

Сжимаясь и дрожа от промозглого воздуха, окружавшего меня плотным коконом, я брёл по узкой тропе, выстланной щебнем. Я с осторожностью ступал по ней, боясь пораниться об острые камни. Слева и справа от меня тянулись вдоль тропы каменные стены, верхушки которых скрывались в тумане. Каркали вороны. Но меня не пугала окружающая обстановка. Я боялся другого – подозрительного шума за своей спиной.

Там кто-то выл. Но точно не страдающий от голода серый волк. Вой был по-настоящему страшен. И он приближался ко мне.

Моё воображение сразу начало рисовать пёстрыми красками неведомое чудище. Его тело, непрерывно изменяясь, обрастало многочисленными частями, предназначенными только для убийства. И убивать они будут меня. Кровь застыла в моих жилах от ужаса. Я побежал сквозь туман, грудью разрывая его в клочья. Но поняв, что убежать от монстра у меня не получится, остановился. Я слишком мал по сравнению с огромной тушей, которая меня преследовала, и скоростью обладал соответствующей. Не уйти мне от него так. Оставалась только одна возможность спастись. Я полез на стену, запуская пальцы в щели между камнями. И был готов карабкаться на неё бесконечно. Но вдруг мои ноги соскользнули с каменного выступа, на котором я стоял и набирался сил для очередного рывка. Я повис на кончиках пальцев, мгновенно налившихся болью. Они были слишком слабы, чтобы долго удерживать меня в таком положении. Сорвавшись со стены, я рухнул вниз и упал на спину. Острые камни вонзились в неё иглами. Я взвыл от жгучей боли. Чудище отозвалось злобным рёвом. Оно было уже близко.

Я снова побежал, задыхаясь от волнения. В мои лёгкие словно засыпали раскалённого песка. Чудище не отставало. Спотыкаясь, я падал, но поднимался и опять ломился сквозь туман, не зная куда, не ведая, что ждёт меня за его густым занавесом. Каменные стены, тропинка и затянутое тучами небо были бесконечны. Они расплывались перед моими глазами. Ещё пара шагов и я остановлюсь. Один, два… Страх щёлкнул кнутом где-то позади меня, его кончик обжёг мне спину. Три, четыре… Он подстегнул меня и подкинул немного силёнок.

Я оглянулся, чтобы лишний раз убедиться, что монстр не приблизился ко мне, и увидел красный глаз. Он смотрел на меня сквозь туман. Он не прыгал вместе с телом чудища, а плыл ко мне, словно оно парило над землёй. И моё воображение прилепило к его бокам перепончатые крылья дракона. Я мысленно приказал себе больше не смотреть назад.

Неожиданно стены расступились и потерялись в зарослях хвойных деревьев, а каменная тропинка нырнула под ковёр зелёной травы. Сделав ещё с десяток шагов, я остановился, окружённый густыми зарослями. Прислушался. Вороны больше не каркали. Меня окружала плотная тишина. А потом я услышал дыхание зверя за своей спиной…

Мне захотелось побежать. Но немыслимым образом я заставил себя успокоиться. И действительно, куда мне… Даже думать не хотелось об источнике моих страхов. Вокруг угрожающе шелестел ветвями старый лес. Мохнатые ели, склонившись надо мной, будто взялись за руки и приготовились закружиться в хороводе. А за деревьями ждал, когда я совсем потеряю рассудок, тот, кто дышал хрипло, скрываясь в тумане, и пронзал его красным светом своего единственного глаза. И меня совершенно не интересовало, к какой части его тела прилеплен этот глаз, к середине ли головы или к шерстяной груди. Я чувствовал, как он смотрит на меня, но сам не мог оглянуться и встретиться с ним взглядом, потому что точно знал результат этой встречи. Знал его и он. Как только я сойду с ума, он… он… Мурашки побежали по моей коже. Я сделал робкий шаг. Он зарычал и бросился на меня. Струйка мочи потекла по моей ноге…

Вывалившись из сна, я с отвращением ощутил горячую мокроту между ногами. Тут же одеяло слетело на пол. Рука пощупала промежность, спрятанную под влажными трусами. Я вытер ладонь о простынь и окончательно пришёл в себя.

В ванной увидел в зеркале смертельно уставшее существо с тёмными кругами под глазами и трёхдневной щетиной, покрывшей пухлые от не слишком здоровой диеты щёки. Любопытная рука поднялась лениво из невидимого низа и почесала заросли на лице. Побриться однако не нашлось сил. Подмигнув чудовищу, я отвернулся от него – не было времени строить друг другу глазки.

Сегодня меня ждала встреча с отцом. Я откладывал её сколько мог, хотел и вовсе отказаться от неё, но… Мне нужно было получить ответ на вопрос, терзавший меня с детства.

Тогда мне часто снилось, будто я слоняюсь по дому, не находя никакого смысла в этих хождениях. И в самый неожиданный момент, когда отчаяние полностью овладевало мной, появлялась мама. Она относила меня в кровать, целуя мой горячий лобик и тихонько напевая колыбельную про плюшевого мишку. И уходила, как только моя фальшивая бодрость уступала место зыбкому поначалу, но быстро набирающему крепость сну. Утром я всегда рассказывал ей о своих ночных похождениях, а она смеялась, впрочем внимательно слушая, и называла меня маленьким лунатиком.

Но однажды я перестал бродить впотьмах. Это случилось после того, как ко мне пришла Маша. Она строго-настрого запретила кому-либо даже намекать о своём существовании. Так и сказала: «Если расскажешь про меня, пожалеешь! Смерть за тобой тогда придёт!» И исчезла в темноте. Я заскулил. Сразу прибежала взволнованная мама. На все её казавшиеся такими естественными и безобидными вопросы я ответил, что мне приснилось страшное чудовище с большим красным глазом. По её взгляду я понял, она не верит ни единому моему слову. Однако угрозы девочки показались мне весомее маминого недоверия.

Кто она? Я не знал. Кажется, сначала она отметилась в моих мыслях, когда я пребывал на неощутимой границе между сном и реальностью. Заделала мой мозг безобидным смешком, за которым наверняка скрывалось доброе девчачье личико. Может быть, она хотела не испугать меня, а расположить к себе этим хохотком? У неё получилось. Я принял её.

А она вместо объяснений поделилась со мной загадкой: «Знаешь, Тёмка, ведь ты мой брат! Мне нужно быть с тобой, потому что родственные души притягиваются друг к дружке помимо их воли. Они не могут существовать по отдельности». Я не придал значения её словам, потому что знал, сестры у меня никогда не было, да и родители не раз говорили, что любимый сынуля – первый и последний ребёнок в их жизни.

Маша носила ночную рубашку розового цвета. На ней пятна от земли перемешивались с бурыми следами неизвестного происхождения, которые создавали, переплетаясь, окрас, наполненный замогильной тайной. Из бесформенной кучи её рыжих волос торчали сухие травинки и листочки. Она никогда не расчёсывалась и не одевала чистое, что не могло мне нравиться, но я не делал ей замечаний, жутко боясь обидеть её.

Как-то, просидев с полночи на краешке моей кровати, она сказала: «Ты должен слышать, что я говорю. И запоминать. Я закрыта. Вокруг темно и холодно. И сыростью сильно пахнет…» Затем она растворилась в ночи, оставив меня наедине со стрекотом сверчков, нёсшимся из приоткрытого окна. Я соскочил с кровати и захлопнул его. И долго не мог потом заснуть – крутился…

Я с трудом отогнал от себя неприятные воспоминания. В чём же их гадость, спросите вы? И своей настойчивостью нагоните на меня тоску. А мне не хочется поднимать муть со дна, понимаете, душок у неё отвратный. Но это не значит, что потом правда не раскроется во всей красе… Ну вот, в самокопании и забыл совсем, что нужно переодеть трусы.

Когда позвонили в дверь, я был готов в секунду сорваться с места и, без сожаления бросив своё логово, унестись на старенькой «шкоде» почти за три сотни километров туда, где мой отец, скорее всего, и не ждёт меня. Как давно мы не виделись. Мне кажется, я даже забыл точные очертания его лица. Когда же мы перестали общаться? Да и делали ли это, плывя параллельно по жизненной реке и лишь иногда пересекаясь в её круговертях?