Путь с войны

Эту красоту Загорский видел с самолета, который заходил на посадку близ города Бийска. Здесь Ростислав планировал закончить дело с Бардиным Ырысту. До самовнушения планировал, на грани заклинаний и сокрушительных молитв. Будучи профессионально уязвлен, а кроме службы он смысла в жизни не имел, ничего не хотел Загорский больше, чем окончательным образом принять фигуранта.

После украинского фиаско, потеряв добычу, Загорский и Сметана уплыли в мерцающую пьянку. «Да и хрен с ним, ну, Василич?», – говорил Сметана, а Ростислав думал о сеппуку. Лучший розыскник никогда не испытывал такого унижения. Но этим, этим не понять, Гавриловы проблем вообще не видят, дескать, выследили все равно, и случившийся эксцесс никак не отражается на реноме оперативной группы. Вилена уже давно потеряла интерес к делу Бардина, а Борька Сорокин, у него и без розыска важные события в жизни происходят – ядерная бомба сердобольно бахнула. Парня и так угарно вело в сторону физики и математики, а тут известие о Хиросиме, ему голову снесло в мажорном тоне, сидит, пишет формулы или впадает в задумчивость. Разогнал Ростислав сотрудников: дело свернулось, занимайтесь текучкой, кто хочет, пусть пишет рапорт. Сам он дико не хотел появляться в Управлении, казалось, что по приезду в Москву немедленно сгребутся завистники-коллеги и будут толпой над ним потешаться. Поэтому и придумал некую обязанность, задерживающую сыщика Загорского пока на Украине, а именно в Киеве.

И вот, несколько дней назад Ростислав топчет красную ковровую дорожку в Наркомате на Владимирской. За закрытыми дверями долбят пишущие машинки, по лестницам фланируют тупые галифе, мундиры в коридорах с фрикативным «г», в подвале кого-то пытают. А тут идет навстречу он, щегол вокзальный – капитан Блинов, бортанувший Ростислава с фигурантом.

Встретились. Загорский разозлился –только отошел от тоски и потери, и такое напоминание, как игральными картами проигравшему по носу. А Блинов без эмоций: «Здравья желаю».

«Здрасьте», – шипит Ростислав. Смотрит на стенку, мимо проходит.

Блинов дежурным тоном: «Ты зла не держи. Служба».

Пошел ты к чертовой матери!

«Я понимаю», – бросает Загорский. Уходит, но слышит в спину: «На всякий случай сообщаю, что с Бардиным мы больше не работаем». Загорский на каблуках кру-угом, Блинов чешет ногтями щеку.

«Касательно дезертирства Бардин реабилитирован, – говорит Блинов. – Из Москвы поездом отправился домой. Наш интерес исчерпан. Ваша задача, если актуальна, то препятствий нет».

Никогда бы Андрей Блинов не сообщил это в рабочем порядке, тем более с его благодарной симпатией к Ырысту, но, встретив Загорского случайно, испытал он всполох солидарности и спонтанно решил посодействовать. Сказал. Уже пожалел.

«Как-то так», – говорит Андрей, резко кивает, как юнкер из прошлого века. Загорский мягко кивает в ответ, как доктор больному. Охота будет продолжена. Сказал сам себе: «Врываемся!».

Райотдел НКВД в городе Бийске располагался в двухэтажном, когда-то купеческом доме, сложенном на века каленым красным кирпичом.

В арочном окне под причудливой башенкой белела штора, из-за которой смотрел на улицу мужчина средних лет с вихрами на прическе. На улице стояла парочка – совсем юная девушка в легком платье и солдат, чья гимнастерка блестела медалями.

Петр Иванчиков смотрел на улицу и ревновал. Но не эту незнакомую девушку. Он вздохнул, приложил руку к сердцу, нащупав единственную, еще довоенную награду. Отвернулся от окна, задернул штору, взял графин со стола, плеснул воды в стакан, прежде чем выпить, осмотрел на свет стеклянное донышко.

– Что, Василий, написал? – спросил Иванчиков.

– Написал.

В кабинете помимо хозяина на краешке стула сидел парень лет шестнадцати, одетый в пиджачишко не по размеру. Он мял в руках кепку, исподлобья смотрел на Иванчикова. У Василия были набрякшие скулы, на лбу пролегла четко очерченная морщина-складка, больше подходящая зрелому человеку. Видно, что парень уже хлебнул лиха, отсюда повадки волчонка.

Иванчиков сел на свое место, взял лист бумаги, исписанный Василием, бросил документ, не читая, в ящик стола.

– Солдаты вернулись с войны, – задумчиво проговорил Иванчиков. – Солдаты вернулись домой. Далеко-далеко не все…. А ты вот думаешь, мол, они-то воевали, а кое-кто в тылу отсиживался. А? Какой-то Иванчиков, мол, Петр Петрович пока другие кровь проливали, сидел тут беззаботно, сладко кушал, вдоволь спал. Так, Васька?

– Я о другом. И так не думаю, – сердито сказал Васька.

Иванчиков хохотнул.

– Думаешь, – категорично сказал он. – Думаете-думаете. А иногда даже и шепчете-шепчете. Вот, мол, начальники кричали про войну, а забрали как всегда наших деревенских. А начальники как сидели, так и сидят. И ни чё им и не сделается. Так? А вы что думаете, война это только сражения? Битвы, мол, Сталинград? Только «ура» и в атаку? Так этому «ура» патроны нужны? Нужны. Хлеб, одежда? Нужны. Откуда? Из тыла. Но в тылу кто-то должен это все дело организовать, распределить. Это всё важная государственная работа. Государство – это не только война. Война – это такое…. Это испытание для государства. Его мы прошли. Но будут другие испытания. И без четко поставленных задач и их правильного исполнения…. Всё ж развалится! – Иванчиков был явно рад этой мысли. – Вас же надо заорганизовать! Вас же надо контролировать! И кто-то должен это делать. Кто-то должен этой работой заниматься! Мне это нравится всё? Нравится – не нравится, но есть долг! Есть дисциплина. Ответственность. Знаешь, что такое ответственность? И даже сейчас продовольственные проблемы. До сих пор еще суп из крапивы, и другая ботва тоже. Сколько придется строить, восстанавливать!

– А не надо! – отрезал Васька.

– Что «не надо»?

– Шибко организовывать. Людей контролировать, – парень скрутил кепку, сжал кулаки. – Все понимают, не дураки.

Иванчиков вплеснул руками.

– Ах, не надо? Скажите, пожалуйста! Давайте без руководства, без государства. Сами? Сами решать что строить, что сеять, когда, это самое.. пожинать. Пожалуйста. Без руководства. Без партии. Ты хочешь без партии!? – крикнул Иванчиков, а парень втянул голову в плечи и закрутил ею отрицательно, он не хочет без партии, такое предположение абсурдно. – То-то же. Да что вы?… тьфу ты! Вы там, в деревне совсем…. Я понимаю – Победа. Конец долгой войне. И есть такое ощущение, что вот, мол, всё изменится и всё по-новому. Так? Ну да, ну да. Тебе объяснить? Я бы с тобой вообще разговаривать не стал, если бы меня слёзно не попросили.

Иванчиков снова налил в стакан из графина. Василий сверкнул умными злыми глазами и еще сильнее сжал кулаки.

– Ты взрослый, считай, уже этот самый работник, – продолжил Иванчиков. – Уже надо понимать. И «враги народа» это «враги народа». И члены их семей. Это здесь, мол, Сибирь. А в России бы уже и тебя и мать давно бы выслали куда подальше из-за такого отца. Или не выслали, а того строже. Здесь уже высылать дальше некуда…. Да и руки не дошли, у того, кто…. А ты собираешься взять фамилию отца. Фамилию отца осужденного Советской властью. И что получится?

Парень резко бросил руку от бедра вниз и решительно сказал:

– Правда!

– Правда, она где-то… – Иванчиков неопределенно покрутил ладонью на уровне виска. – А тут не правда, тут судьба твоя. И матери твоей, может быть. Понимаешь? Жизнь зависит, судьба. Жалко мне тебя. Если бы не попросили, и разговаривать бы не стал. Ты в каком колхозе? В «Заветах Ленина» или в «Пламя коммунизма»?

– Мгм.

– Давай так. Ты еще раз подумай, все взвесь. Я ж только добра тебе желаю. Вдруг ты учиться надумаешь или еще чего это самое. Фамилия осужденного отца может тебе, это самое, по жизни помешать.

Иванчиков говорил все тише и тише, поэтому вздрогнул от стука снаружи. Два удара в дверь, в кабинет вошел Загорский. Ростислав представился, показал удостоверение.

Иванчиков грозно глянул на Ваську, буркнул: «Свободен», и парень пошел, задержался у выхода из кабинета, хотел хлопнуть дверью, чтоб зазвенело, но передумал.

А Иванчиков плавно преобразился из вальяжного начальника, уверенного в собственной правоте в мелкого заискивающего службиста с некоторым чувством вины. Он начал доставать из тумбы стола редкую для послевоенного времени закуску, бутылку водки, посуду.

– Как там сейчас? На западном направлении?

– В целом занимательно, – сказал Загорский

– А вы на каком фронте? – Иванчиков пытался наладить доверительный контакт.

– В основном, на невидимом.

– Ну да, ну да. Понимаю. А я сколько просился! Сколько рапортов написал. Нет и всё! Здоровье, знаете ли, плохонькое, – Иванчиков пощупал свой тугой живот. – Доктора…. Да что бы они понимали! Но начальство прислушивается и поскольку, мол, материал некачественный, то сиди-ка, Петр Петрович, в глубоком тылу. А уж я рапортовал-рапортовал. Хотя и являюсь сугубо гражданским лицом, и в органы попал лишь в связи с известными событиями, но когда Родина в опасности…. Пришлось и здесь, мол, всё для фронта, всё для Победы. Для победы в кровопролитных сражениях!! Так?

– Не знаю, – процедил Загорский. – Я, собственно говоря, розыскник и в кровопролитных сражениях не участвовал. Моя работа даже не слишком изменилась как до войны, в ее начале, так и в настоящее время.

Загорский произнес это обыденным тоном, не считая нужным оправдываться в своем отсутствии на линии фронта, что приятно удивило Иванчикова.

– И в самом деле! Не всем же в пекло лезть. Этих самых хватает. А для сложных задач должно быть и исполнение на другом уровне.

– И? Как у вас с исполнением задач.

– С исполнением задач у нас так, – Иванчиков отложил нож, которым нарезал хлеб. – Согласно полученной директиве имеющимися в наличии силами проведены мероприятия по поиску Бардина Ы. Т. четырнадцатого года рождения. Значит, э-э, мероприятия положительного результата не дали. Согласно указаний были взяты под контроль вокзалы, однако указанное лицо установить и задержать не представилось возможным. С большой долей вероятности можно предположить, – тут Иванчиков перешел с официального тона на обыденный. – Что разминулись. Наверное, поручение к нам пришло уже позже. Не было этого Бардина. Я сам лично вчера-сегодня весь день по вокзалу с группой, было там несколько алтайцев, но совсем с другими приметами…. Так что искать его теперь только по месту жительства. А эти горцы, какое у них место жительства? Ушли за перевалы, в тайгу, и всё! И ищи-свищи. Если бы пораньше сообщили, то.... А так не представилось возможным. Да найдется ваш Бардин, никуда не денется, куда ему деваться-то?

Иванчиков возбужденно докладывал о принятых им, это самое, мерах, Загорский становился все печальнее – как и можно было предположить, особого энтузиазма здесь не было, оперативные мероприятия проведены формально.

Иванчиков разлил водку по стаканам, провозгласил:

– Н-ну, за Победу! И вечная память павшим героям!