Палата на солнечной стороне. Новые байки добрых психиатров

– У ног, дурында!

Из их рассказа на два голоса я понял, что уголок, где их певческий талант подвергся серьезному испытанию, был не то чтобы забыт богом: просто он ему старался лишний раз о себе не напоминать. Мол, знаем мы такое пристальное внимание.

Ну дыра или нет, а клуб там был. И даже подготовился к встрече работников культуры. То есть всё подмели-помыли, занавески красного бархата то ли постирали, то ли от пыли отряхнули, баню заранее протопили и даже поросенка по такому случаю зарезали.

И вот концерт начался. Как водится, с народных песен. Да, тех самых, о которых еще сэр Терри Пратчетт писал в своем ведьминском цикле. Мол, есть у них такое пронзительное вступление, которое сразу предупреждает случайного слушателя о том, что тут вскоре произойдет и что еще есть время убраться подальше.

Ну местные-то жители никуда убираться не спешили – событие же. Поэтому, напротив, за первые места была даже некоторая потасовка с элементами компаративной фаллометрии и натурных испытаний буферно-таранных характеристик бюстов (размер ниже четвертого даже не рассматривался ни всерьез, ни в упор). Но ближе всех к сцене в итоге оказалась одна бабулька – классический, эталонный, можно сказать, божий одуванчик. Села на табуреточку, разгладила складки на платье, поправила шаль… нет, обошлось без кулька семечек, но легче от этого певицам не стало, и вот почему.

Начинать веселье выпало Зинаиде, и она, вдохнув честным пятым размером, затянула было «Валенки, валенки»… но тут Одуванчик, победно воздев указующий перст, бойко завопила скороговоркой: «Ой да не подшиты, стареньки!» И так на протяжении всей песни: Зина с чувством пытается выводить строчку, Одуванчик скороговоркой добивает вторую. То же самое вышло и с «Рябиной», а потом и с «Ой, мороз-мороз». Что любопытно, зал Зинаиде явно сочувствовал, но одергивать Одуванчика даже не пытался.

– Давай что-нибудь из эстрадного, – шепнула Зульфия, видя, как Зина медленно багровеет.

Однако Одуванчик знала и Пугачеву, и Ротару, и даже «Сябров». Настала пора Зульфие спасать положение. Хитро прищурившись, она затянула что-то татарское народное, но Одуванчик тут же подхватила, все той же скороговоркой: «Умырзая чыга, умырзая калка, умырзая суза сабагын».

Посовещавшись, Зина с Зулей (дело чести же!) напрягли память, потом напрягли сопровождавший (и тоже постоянно сбивающийся из-за Одуванчика с ритма) музыкальный коллектив – и выдали на-гора «Бессаме мучо».

На первых словах песни зал замер в ожидании… и тут Одуванчик выдала свою фирменную скороговорку: «Bеsame-bеsame-mucho-que-tengo-miedo-tenerte-y-perderte-despuеs!»

– Вы не сердитесь на нашу Сашу, – извинялся вечером за столом председатель. – Ну вот такая она у нас. С детства на голову… ну вон как Любка на передок (кивок в сторону яркой девахи, разодетой в нечто во всех смыслах фильдеперсовое), но песни знает все. Вот просто все. Целыми днями слушает и запоминает. Ну и старается всем показать, что знает. И как ее было на концерт не пустить? Она же мне клуб по кирпичику разнесет!

В общем, убедительно сказали мне Зина с Зулей, лимоны – это для настоящего певца ртом просто ни о чем. Вот Одуванчик – это реально страшно.

Вежливые все, блин, стали!

Расхожее мнение, что в наш век (нужное определение века вставить самостоятельно) резко выросло количество нервных срывов и депрессий, не декларируют, пожалуй, лишь имбецилы, немые и маниакальные. И у каждого наготове собственный набор как фактического, так и доказательного материала. В целом схожего с таковым у других, с расхождением ну разве что в незначительных деталях.

И лишь Сергей Петрович точно знает, почему так происходит. Потому что наблюдает процесс, так сказать, изнутри. Ибо гордый диагноз эксплозивного психопата – это вам не просто так, его надо еще заслужить. Чем Сергей Петрович и занимался с юных лет, как правило курсируя по уже отработанному маршруту. То есть из тогда еще милицейского обезьянника, где встречали по одежке… вернее, по фингалам, а провожали по уму – то есть уже в компании спецбригады – в ставший практически родным дурдом.

Теперь Сергей Петрович заматерел, обрел благородную седину и немного, как это называют у нас, скомпенсировался. То есть стал не то чтобы сильно спокойнее, но теперь хотя бы предварительно прикидывает, где свой нрав можно проявить, а где – все же не стоит. И у него даже время от времени это получается. Поэтому и работу себе нашел такую, где можно смело одним нахом семерых посылахом (кажется, в каком-то ЖЭКе), и даже семьей обзавелся. Правда, там особо не забалуешь: уже на второй несанкционированный «гав» прилетает волшебная транквилизирующая сковородка – но в целом, можно сказать, вооруженная семейная идиллия.

Впрочем, мы не о его семейной жизни, мы о концепции роста нервных срывов и депрессий. Сергей Петрович ее мне однажды изложил, придя на прием (понадобилось успокоительное на всякий пожарный), в своей обычной манере. То есть за дверью кабинета сначала послышалось его бодрое «Здоровеньки салям! А ну-ка, подвинься, очкастенькая… Да мне по фигу, что без стеклышек, я другое подразумевал!», потом возмущенный ропот очереди, потом рык Сергея Петровича, поминающего всуе ацтекского бога Анукатихавсе, – и вот он уже в кабинете.

– Вы, Сергей Петрович, не выпадаете за рамки своего амплуа, – заметил я, поздоровавшись.

– Так не вижу необходимости, доктор, – пожал он плечами. – К тому же всё исключительно в лечебных целях.

– Это каким же образом?

– Все просто, Максим Иванович. И все на это закрывают глаза. Вы ведь тоже заметили, сколько стало вокруг невротиков, сколько депрессивных развелось – да как собак нерезаных! А все почему? А все потому, что вежливыми поголовно стали. Эмоции сдерживают. Ведь как раньше было? Подойдешь ты к продавщице в колбасном отделе, а она тебе завесит кусок прямо с хвостиком, не обрезав. Ну ты, понятно, возмущаться – мол, это же сколько лишнего весу! Скобочка алюминиевая, шпагат, то-се… Что она ответит? Да просто ария Брунгильды! Чистая песнь Нибелунгов! Того и гляди вломит ручищей своей, и будешь ты полет шмеля от щелчка валькирии изображать! А сзади очередь (ну вы помните те очереди) тоже не молчит, тоже тебе фаллосов полную тачку пихает. Ну и ты в ответку, понятное дело. И выходишь, значит, из магазина весь с колбасой и просветленный. Разрядка, доктор! На работе, опять же, ты мастеру слово, он тебе три – ну и пошло-поехало. И ведь не обидно никому, все выговорились, все эмоции отыграли. С соседями тоже порой исключительно на ятях только и общаешься.

А сейчас что? Да жопа, доктор. Которая есть, а слова нет. Все, падла, вежливыми стали – типа тренд такой, типа модно-нужно. Начальник тебя вежливо так этим жидким поливает, а ты только молчишь – и обтекаешь. В магазине уже и не отвести душу: все с улыбочкой, прямо медом исходят, а за пазухой небось такое держат! И тебе уже как-то неловко в ответ загибы выдавать. Нет, это я не про себя, у меня-то не задержится, но народ, доктор! Народ-то копит в себе! Не выплескивает вовремя! Оттого и страдает. А вы потом удивляетесь: отчего, мол, перед кабинетом толпа? Да вот все оттуда. Вежливые все, блин. Вот и расплачиваются.

Получив рецепт, он вышел, как обычно, хорошенько толкнув дверь наружу. Чем тут же спровоцировал дебаты на сельскохозяйственную тему: что тут за хрен под дверью вырос и оппонирующее – какого хрена так из кабинета вылетать. Потом градус спора повысился, и через полминуты Сергей Петрович влетел обратно, держась рукой за подбитый глаз.

– Вы только посмотрите, что делается, доктор! – возопил он возмущенно. – Совсем это поколение «Пепси» разучилось держать себя в руках! Никакого, понимаешь, уважения к ветеранам психического труда! Где их хваленая вежливость? В следующий раз, кстати, напомните мне, чтобы мы тему этих покемонов обсудили!

Управляющий планетой

Пожалуй, XIX век был едва ли не самым благодатным для тех, чей бред величия выбирал себе нужный образ. А чего тут думать – надел бикорн [4 - Он же двууголка, шляпа Наполеона.], и вперед! Потом с великими стало несколько труднее. За Ленина и Сталина можно было ответить не по-детски, за Гитлера вообще убьют, с Христом тоже может неловко получиться. А чем дальше – тем заметно скуднее. Нет, были и проверяющие из областной милиции, и тайные секретари обкомов, и воры в законе, и олигархи – но, согласитесь, как-то мелко.

Вот Сергей Владимирович (назовем его так) на такую мелочь не разменивался. Как заступил четверть века назад на должность управляющего планетой Земля – так до сих пор и управляет. Никаких тебе сроков, никаких перевыборов. Как почувствовал, что назначили, – так и впрягся, куда деваться-то. Кто же, кроме него. Просто сначала появилось смутное такое ощущение пополам с томлением души, а потом раз – и все стало кристально ясно: тут теперь от него все зависит. И даже полегчало как-то на сердце.

Поначалу он какое-то время совмещал новую должность с работой на заводе, в НТЦ, но лет через десять пришлось с инженерной должности, ставшей подработкой, уйти – слишком уж на основном месте ответственность и нагрузка большая. Даже в нашем уютном заведении с его суровым внутренним распорядком пришлось несколько раз побывать, настолько перенервничал из-за обстановки в мире и стране, все хотел что-то вручную подправить. Ну и не рассчитал сил: легче было вручную закат солнца сделать.

Потом стал мудрее, получил инвалидность, с завода уволился, и теперь предпочитает действовать тоньше и не лезть лишний раз в систему, которая и так работает. С тех пор только иногда за лекарствами на прием приходит. Однажды он даже снизошел до того, чтобы объяснить мне основной принцип управления планетой.

Просто, как все гениальное, доктор. Вы же в целом знакомы с основами квантовой механики? Отлично. А с квантовой запутанностью? Да-да, Бог не играет в кости и все такое, все верно. Вот и мне приходится действовать в качестве наблюдателя, меняя в правильную сторону наблюдаемый объект. И основной – в планетарном, так сказать, масштабе, и много-много мелких деталей. И событий. И… да много чего. Как? Просто приходится постоянно читать новости. Хорошо, что есть Интернет, раньше приходилось и газеты просматривать, а там много помех и фоновых шумов. Причем новости читать надо правильно. Видишь что-то плохое – сразу ищешь в противовес что-то хорошее, желательно в том же регионе или в той же отрасли. А это трудно. Сами понимаете, плохие новости сами в глаза бросаются, а хорошие поди еще найди. Иногда приходится хорошее в плохом искать, да и не иногда, а главным образом. Нашел – значит, уже исправляешь ситуацию.

На днях написал мне на электронку – мол, все в порядке, лекарства есть, состояние стабильное, обмениваться микрофлорой с другими посетителями диспансера не приду. И обнадежил: дескать, ситуацию с коронавирусом контролирую в целом. Хоть и с огромным трудом. Вы не представляете, доктор, как это на самом деле тяжело: в новостях только об этом и пишут, соответственно, куча народа только про это и читает. И всем тем, кто читает с настроением «все пропало» и «нам всем конец», надо противопоставить правильное, конструктивное прочтение. С уверенностью в том, что все образуется, что и не таких видали, а и тех бивали. Но главное, док, – вы в меня верьте, и тогда все у меня получится.

Коронавирус: горячий, совсем белый

Бытие, как показывает психиатрическая практика, определяет не только сознание, но и его подвыподверты. Так, уже давно никто не мнит себя в бреду величия корсиканцем: народу подавай имидж топ-менеджера, олигарха или, если не размениваться на мелочи, управляющего планетой. А то и повелителя галактики. Да и галлюцинации, что приносит наркологический геральдический зверек, претерпели метаморфозы: появились НЛО и зеленые человечки, озверела бытовая техника. Хотя черти никуда не делись – уж очень стоек образ в коллективном бессознательном.

Историю эту поведал мне коллега из одного относительно некрупного провинциального города… впрочем, опущу топонимику. В тот день была как раз его очередь принимать вызовы от коллег другого профиля на предмет осмотра на месте, и потому вызов из приемного покоя горбольницы был бы обычным делом, если бы не уточнение: вызывали поглядеть пациента с коронавирусом. Причем «коронавирус» в трубке прозвучал с какой-то особой интонацией. Но делать нечего, вызов был зарегистрирован честь по чести, надо смотреть.

Поглядеть, как выяснилось, стоило. Хотя бы для того, чтобы увидеть выстроившийся вдоль стен персонал приемного покоя и мужика с мухобойкой, неспешно нарезающего круги вокруг стола. Увидев новое действующее лицо, мужик попросил доктора взять что-нибудь подручное и присоединиться. К чему? К охоте на коронавирусы, что тут непонятного. Пойдет ли свернутая трубочкой газета? Ох, малахольные медики пошли. Ну да ладно, берите и помогайте, доктор. Да, можете по ходу вопросы задавать.

Василий (дадим ему такое имя) приехал в город на заработки. В селе-то нормальной работы не осталось, вот и приходится как-то крутиться. А тут, в городе, сразу откуда-то взялась куча свободного времени: за скотиной ходить не надо, а съемная квартира – это не дом, постоянной заботы не требует. Зато поводов для беспокойства и расстройства не в пример больше. Не успели попереживать с мужиками с работы за финансовый кризис и войну в Сирии – на тебе, новая напасть. Коронавирус. И никто ведь толком не скажет, как от него спасаться.

Ну Вася-то, положим, голову ломал недолго. Тем более что аккурат на неделю отгулов себе переработки набрал. Вот и устроил себе личный карантин с дезинфекцией. В селе-то оно как: если ветеринара нету или тот не знает, что с приболевшей скотиной делать, – значит, надо лечить водкой. Что цыплят, что телят, что себя любимого, если лечение не помогло и вышел большой стресс. Ну а стресс как раз большой оказался. На работе друг друга хорошо накрутили. Вот и устроил себе Вася большой загул на базе недельного отгула. Исключительно с целью профилактики.

Правда, на шестой день устали и организм, и кошелек, поэтому пришлось полтора дня сильно болеть, а в понедельник шкандыбать на работу. А вечером в среду злой вирус все-таки его настиг.

Придя с работы, Василий сварил себе пачку пельменей и сел перекурить, приоткрыв на кухне форточку. И надо же на улице (первый этаж, вся дворовая жизнь перед глазами) было кому-то надсадно закашляться. Вася помянул китайцев незлым матерным словом – и тут в форточку влетел желто-зеленый пупырчатый шарик. В короне. «Приплыли», – подумал Вася. «Здравствуй, Вася», – пропищал шарик – и поделился. То есть только что был он один – и вот уже два коронованных пупырчатых шарика закружили вокруг него. Вася рванул к кладовке – там лежала им же любовно сделанная по лету из рябиновой ветки и куска старого брызговика мухобойка. «Клиент уходит!» – запищали шарики, помедлили пару секунд – и, поделившись каждый надвое, полетели следом.

Битва вышла тяжелой. Пока Вася успевал уконтрапупить один вирус, какой-нибудь из других ухитрялся поделиться, так что число атакующих медленно росло. Закрывшись в туалете, Вася отыграл себе несколько минут передышки – ровно столько, чтобы вызвать себе скорую помощь, отмахнувшись от подробностей и лишь упорно повторяя, что да, у него именно коронавирус и, да, кашель есть (куда он от курильщика-то денется), а температуру мерить некогда, извиняйте, тут у него лечебные мероприятия в разгаре. К моменту, когда один шарик в короне просочился через вентиляцию, а второй вынырнул из унитаза, Вася уже успел перевести дух и был готов ко второму раунду.

К сотрудникам скорой он выбежал сам, держа в руках мухобойку и посекундно оглядываясь. Быстро переговорил с доктором, заверил его, что подвергся нападению злобных вирусов, даже покашлял в кулак, но на осмотр согласился лишь в приемном покое – мол, дело срочное, сами понимаете. «Гони!» – велел он водителю, запрыгнув в салон и выбрав место подальше от двери. Врач линейной бригады не стал спорить, но номер психдиспансера, собрав анамнез, нашел быстро. Особенно когда Вася пару раз приложил мухобойкой и зычной «кудаблей» заднюю дверь – как сам объяснил, для их же коллективной безопасности. А то два вируса шустрые попались, от самого подъезда увязались и преследовали.

– Заберете? – с надеждой спросил врач приемного покоя.

– Заберем, – обнадежил его психиатр, но уточнил: – Как только диагностику сделаете. А то белочка белочкой, но исключить даже малейшую вероятность инфекции все же стоит. Не хочется, знаете ли, оказаться человеком, который привез в дурдом нулевого пациента.

Йогическая сила и уточненный диагноз Дульсинеи Подольской

Этой историей со мной поделился коллега из одного небольшого городка, затерявшегося в лесах средней полосы России.

Поскольку сам городок, скажем так, на метро не претендовал даже в перспективе ближайших геологических эпох (ну разве что из столицы бы ветка дотянулась), то и отдельного психоневрологического диспансера как такового в нем не было. Так, кабинет психиатра, мимо которого народ ходил как-то настороженно и даже с опаской: а ну как у доктора там в шкафу два дюжих молодца, одинаковых с лица, прячутся? Как выскочат, как выпрыгнут, как пойдут гулять вязки фланелевые по рукам и ногам! В общем, боязно.

Доктор же смущенно улыбался и разводил руками: ну ничего, мол, не могу сделать с устоявшимся стереотипом, обретшим мощь эгрегора. Так, глядишь, и самозародятся в шкафу эти двое. Но я-то тут буду уж точно ни при чем. Я же человек сугубо мирный. Как атом. Даже санитарку нашу всебольничную, Дульсинею Подольскую, не трогаю.

Дульсинея Подольская, она же тетя Дуся, и в самом деле когда-то перебралась в их палестины из славного города Подольска. И даже фамильную, практически гербовую, швейную машинку с собой привезла. По легенде – ту самую, из первых. Но с шитьем ради заработка на новом месте у нее как-то не сложилось, и машинка осталась чем-то этаким символическим. Для души. Как чуть позже храм, а еще чуть позже – йога.

А поскольку душа у тети Дуси оказалась широкой, то шанса увернуться не оказалось ни у кого. Ни у больницы, ни у ее коллектива, ни у пациентов. В итоге швейная машинка перекочевала в санитарскую комнату (главврач и старшая медсестра как-то сумели отмахаться от такой чести), сама же тетя Дуся ходила по коридорам вся из себя благостная, временами фраппируя посетителей очередной монументальной композицией «Дульсинея Подольская с ведром и шваброй в Сахаджа Пурвоттанасане».

И все бы ничего – стрекотание машинки придавало больничной атмосфере легкий флер чего-то домашнего, а от Дусиных асан со временем стали шарахаться только новые посетители, – если бы не ее привычка вмешиваться в процесс лечения. С милой деликатностью бульдозера.